The little rush you get

Не нужно быть гением, чтобы понять, что они с Боунсом были обречены стать катастрофой с самого начала. Джим — гений, и он точно знает, куда катятся их жизни. Они успели проделать впечатляющую работу по разрушению собственных судеб еще до того, как встретились. Он считает, что это вопрос времени: когда они начнут портить жизнь друг другу. Он просто не может заставить себя держаться подальше от этого человека. ** Джима магнитом тянет к сломанным предметам, а Боунс — это живое воплощение такового. С саморазрушительными тенденциями, паранойей, сложным характером и алкоголизмом на грани фола. Он из тех людей, которые заставляют назначенного Джиму Звездным Флотом психотерапевта поджать губы и сказать что-то вроде: «Тебе нужна поддержка получше, Джеймс. Человек, который поспособствует хорошему поведению». Боунс таким не занимается. Боунс всегда рядом, чтобы решить проблемы Джима фляжкой бурбона, и чтобы принять ставки, когда Джим ввяжется в очередную пьяную драку. Его решение проблем — это похоронить их под горой бумажной работы и смен в клинике, и он даже не раскаивается примерно перед девяноста процентами людей, что встречает. Он до потери пульса жалуется на несущественную ерунду вроде того, что нужно наносить солнцезащитный крем и есть овощи, но он никогда не говорит Джиму, что ему стоит привести жизнь в порядок. Джим хочет его так сильно, что он почти уверен, что его член вот-вот поднимет мятеж. Поэтому он чертовски благодарен Боунсу за то, что тот отказался прикасаться к кому бы то ни было после развода, будь то мужчина, женщина или существо с щупальцами. У них едва ли получается не переходить границы дружбы. Джим содрогается при мысли о том, что произойдет, если они займутся сексом. Последовавший затем взрыв может стереть Сан-Франциско с лица земли. ** Боунс оказывается лучшим другом, что когда-либо был у Джима Кирка. Потому что, в конце концов, Джиму наплевать, что его терапевт скажет о хорошем поведении. У Джима есть вся Академия, чтобы найти пример для подражания. Он просто думает, что большинство из них — дерьмовые люди. Джим не хочет, чтобы еще одна важная шишка приказала ему вытащить голову из задницы. Ему нужен человек, который скажет, что его голова находится там где положено. Джим говорил Боунсу вещи, о которых никогда не расскажет вялому синему воротничку, с которым он должен встречаться раз в неделю. Он говорил о Сэме, о своей матери. О наследии его отца, которому он не может соответствовать. О причинах боли в его короткой жалкой жизни, некоторые из которых он не осмеливался произносить вслух. И Боунс — сердитый, пьяный, циничный, такой же долбанутый Боунс — ни разу не произнес ни одной из тех глупых банальностей, которые Джиму приходилось слушать годами. Он не пытается давать никаких советов. Он не говорит Джиму, что ему жаль. Он просто обнимает Джима за плечи и говорит: «Да пошли они, Джим. В конце концов, мы не должны ни перед кем отчитываться. Не нужно беспокоиться о чужом мнении, если тебя самого все устраивает». Его психотерапевт был бы в ужасе. Джим только улыбается и делает еще один глоток из потрепанной фляжки Боунса. ** Что-то меняется в последний год в Академии. Джим хочет, чтобы Боунс перестал бояться летать. Джим уверен, что их назначат на один корабль, и поскольку Боунс развил удивительную терпимость к бредням Джима, он соглашается. И, несмотря ни на что, это успех. Затем происходит инцидент с Нарадой, и Джим слишком поглощен своей карьерой, чтобы заметить, что происходит с Боунсом, пока это не валится на него, как снег на голову. В какой-то момент Боунс перестал быть долбанутым. Конечно, он все еще сварливая сволочь, чье любимое времяпрепровождение — запугивание людей в лазарете. Но это теперь не единственная форма общения. Ради бога, у него есть друзья. Много друзей. Но дело не только в этом. У него больше нет огромных темных мешков под глазами. Он больше не берет смены на семьдесят два часа без веской причины. Он не срывается из-за малейших разногласий и пару раз умудряется даже вежливо поговорить со своей бывшей женой. В увольнительной на берег, когда Джим пытается угостить его выпивкой, Боунс отмахивается от него с очаровательной ухмылкой и говорит, что пытается сократить количество алкоголя. Когда вскоре после этого Боунс исчезает с потрясающей рыжей девушкой из бара, становится очевидно, что его проблемы с близостью, по-видимому, тоже решены. Леонард Маккой больше не сломан. И по какой-то причине Джим хочет его сильнее, чем когда-либо. Эта мысль приводит его в ужас. Джим прожил всю свою жизнь на краю осыпающегося утеса. Он больше не может придумать ни единой причины, по которой этот новый уравновешенный Леонард Маккой захотел бы составить ему компанию. ** Джим набирается смелости спросить Боунса об этом в ночь перед тем, как они окажутся на поверхности Нибиру. Он долго не отвечает. «Помнишь, я говорил, что ты не обязан отчитываться ни перед кем, кроме самого себя? После Нарады я воспользовался этим советом. Я посмотрел в зеркало, и мне не понравилось то, что я увидел, Джим. Что преодоление страха перед полетами было единственным моим достойным достижением за долгие годы, что моя жизнь медленно угасала, как все мы были близки к тому, чтобы потерять все, и я продолжал быть тем же жалким ублюдком, который по счастливой случайности оказался в Сан-Франциско три года назад. Я знал, что если не перестану так жить, то так и умру, и, честно говоря, меня это не прельщало». Он пожимает плечами и делает глоток воды. «Поэтому я решился на изменения. Сосредоточился на причинах боли и попытался от них избавиться. Я надеюсь, что так будет лучше. Все тот же человек, только… более способный реализовать свой потенциал, я думаю». Джим усмехается в свой стакан виски: «Значит, теперь, когда ты снова стал образцовым гражданином, ты попытаешься исправить меня? Начнешь пихать мне книги по саморазвитию?». Боунс пригвоздил его к месту пронзительным взглядом: «Ты по-прежнему не обязан отчитываться ни перед кем, кроме самого себя, Джим. Это не изменилось. И ты все еще мой лучший друг. Это тоже не изменилось. Так что неважно: решишь ли ты, что все в порядке, или решишь уйти из Звездного Флота, чтобы делать украшения ручной работы в Нью-Мексико, потому что я приму тебя в любом случае. Но только если ты перестанешь пропускать медосмотры». Джим ухмыляется поверх края своего бокала: «Этого никогда не случится, Боунс». Боунс издает страдальческий вздох и возвращается к ответу: «Ну, попытаться стоило». ** Джим справляется с этим так же, как и всегда: приглашает двух самых красивых девушек из бара в свой номер и старается не думать о карих глазах и самых твердых руках на Энтерпрайз. Но внезапно этого оказывается недостаточно. Теперь крики Пайка, Спока и всех остальных, говорящих ему, что пора вырасти, начинают его раздражать. Боунса больше нет рядом, чтобы указать пальцем на скептиков, и впервые в жизни Джим задается вопросом: может быть, все они правы. ** Именно Хан толкает его к краю пропасти. Ну, и смерть тоже может иметь к этому какое-то отношение. Он думал, что став капитаном, навсегда избавится от чувства неудовлетворенности жизнью. Вместо этого он стал худшей версией себя. Более самоуверенной, наглой и упрямой. И все это в конечном счете уничтожит его, если никто не вмешается. В голове словно что-то становится на место, после того как варп-ядро начинает работать. Хан, Спок, Пайк. Боунс. Замечательный, гениальный Боунс, у которого хватило сил сделать то, что Джим не мог. Он думает, что, возможно, смог бы стать великим человеком. Но в настоящий момент он явно далек от этого. Джиму не нравится то, кем он стал. Он впервые в жизни признался себе в этом. Но в одном Боунс ошибался. Джим должен отчитываться перед другими людьми. Перед теми, кто попадает в его ураган саморазрушения. Перед теми, кто замечает, что Джим принимает как должное все, что ему было дано. Перед теми, кто должен сидеть и смотреть, как он умирает из-за своих собственных неправильных решений. Это те, кому он чем-то обязан. Просто до этих самых пор ему было все равно. Он никогда не говорил, что умеет выбирать подходящее время. Когда в глазах начинает темнеть, он жалеет, что не увидел Боунса в последний раз. ** Он просыпается и видит лицо Боунса, и это лучшее, что случалось с ним в жизни. После того, как Спок уходит, а Боунс продолжает суетиться вокруг кровати Джима, он, наконец, получает шанс сказать слова, которые набатом стучали в его голове с того момента, как он нырнул в варп-ядро. — Я хочу, чтобы мне стало лучше. — Да, Джим, мне очень не хочется тебя огорчать, но тогда ты должен дать мне тебя вылечить. Не получится ускользнуть в ту же секунду, когда ты сможешь держаться на ногах. — Боунс, — серьезно говорит он, — ты знаешь, что я имею в виду, — он теребит край одеяла, — я… мне может понадобиться твоя помощь. Не думаю, что справлюсь в одиночку. Боунс смотрит на него изучающим взглядом, прежде чем сесть на край биокровати: «Как я тебе уже говорил, Джим. Я рядом. Несмотря ни на что». Джим прочищает горло: «Я правда не знаю, как это сделать. Мне бы помог кто-то, кто прошел через это сам». Боунс похлопывает его по колену через тонкое одеяло: «День за днем, и справимся». ** За последние шесть месяцев на пути Джима Кирка к самопознанию были взлеты и падения. Это — определенно падение. — Может, я просто неисправим, Боунс, — бормочет он в шею своему другу. У него во рту кровь, и он не очень понимает, как она туда попала. — Может, мне просто суждено ломать все, к чему я прикасаюсь. Боунс оставляет попытки поднять Джима по лестнице и прислоняет его к перилам, чтобы начать сканировать его трикодером. Когда он, наконец, удовлетворен тем, что видит на экране, он убирает устройство и прижимает ладони к щекам Джима. — Джим, послушай меня, — твердо говорит он, — у тебя была плохая ночь. Одна. Это не конец света. — Я не могу продолжать заниматься этим дерьмом, Боунс. Я капитан. Может быть, не стоило им становиться. Боунс приподнимается, так что они теперь сидят на одной ступеньке: «Это просто бред какой-то». — Я серьезно, — Джим прислоняется щекой к прохладной бетонной стене лестничной клетки, — я стараюсь не быть… дерзким, упрямым и далее по списку, но, похоже, чем больше я пытаюсь не быть, тем быстрее оно возвращается, чтобы укусить меня за задницу. — Джим, я скажу это только один раз, поэтому слушай внимательно, — Боунс берет Джима за руку и тянет на себя, чтобы тот выпрямился. — Ты всегда будешь дерзким и упрямым. Стать лучшим человеком не означает кардинально изменить себя. Черт возьми, эти две черты — часть того, что делает тебя великим капитаном. Но это не единственные черты. Потому что ты еще и преданный, и сильный, и чертовски умный, среди команды долбанных гениев на корабле, — он откидывается назад, увлекая за собой Джима. — Тебе не нужно становиться другим человеком, Джим. Тебе просто нужно научиться приглушать эти яркие стороны твоей личности, чтобы и другие получили шанс проявиться сквозь них. Джиму трудно говорить из-за кома в горле: «Господи, Боунс» — наконец выдыхает он. «Полегче. Люди могут начать думать, что я тебе нравлюсь или что-то в этом роде». Боунс фыркает: «Я могу просто оставить твою жалкую задницу здесь». Он не делает ни малейшего движения, чтобы показать, что намерен исполнить свою угрозу, но Джим все равно крепче сжимает его руку: «Не надо, пожалуйста» — шепчет он. Голос Боунса звучит мягко и тихо, но лестничное эхо позволяет расслышать: «Никогда». ** Через неделю после начала пятилетней миссии Джим бросает взгляд на Боунса в тусклом свете его каюты. Видит тени ресниц на его скулах, выражение тихого удовлетворения на лице, и он больше не может сдерживаться. Он наклоняется и прижимается губами к его губам еще до того, как осознает, что делает. Боунс отвечает ему, и они не отрываются друг от друга довольно долго. Когда они наконец разрывают поцелуй, чтобы вдохнуть, Джим прижимается лбом ко лбу Боунса и улыбается: «Ты даже не представляешь, как давно я хотел это сделать». — Правда? — шепотом говорит Боунс, — почему тогда именно сейчас? Джим не может выразить это словами, поэтому он снова целует Боунса. (Позже, когда свет полностью погаснет, а их отношения обретут форму теплого постоянного присутствия Боунса рядом с ним, Джим подберет слова. О том, что впервые в жизни он действительно рад быть собой. О том, что он не смог бы справиться без Боунса, который удерживал его от попадания в центр урагана. О том, что всегда был влюблен в Боунса, но так боялся разрушить самое лучшее, что когда-либо случалось с ним. О том, что больше не боится разрушить. Боунс поцелует его в шею и скажет: «Тогда так и поступим». И Джим задастся вопросом: быть может, им вообще не суждено было стать катастрофой).