Несчастных ведь никто не любит

— Мэйв, какого черта здесь так шумно? — День рождения, детка. Хоумлендер недовольно смотрит на Мэйв, та лишь пожимает плечами — это разве ей пришло в голову стать призом в общенациональной лотерее? Идея изначально была так себе, но если Брэндон-из-пиара в кои-то веки что-то накреативил, то хоть из страны уезжай, а спасения не жди. — Вот как это будет, — пару месяцев назад, чуть не взлетая, заламывал руки на брифинге сухопарый юнец в острых туфлях, — Инстаграм-конкурс, выборка из тех, кто родился в июне, вы вдвоем приходите на вечеринку победителя. Изначальное условие конкурса — пятнадцать минут, но вы остаетесь на час, словно дружелюбные душки. А в июле «Семерка на каникулах» разойдется как горячие пирожки — сделаем тучу промо-роликов для соцсетей с кадрами вечеринки, все такое семейненькое, домашненькое, уютное, как рождественский глинтвейн с корицей посередине лета. Как вам идея? Менеджеры одобрительно закивали, кто-то даже будто бы присвистнул. Хоумлендер, чуть подумав, тоже согласился — кажется, только ради того чтобы после подсесть Мэйв на ухо, обильно разливаясь непрекращающимся желчным нытьем. Отчасти она была с ним согласна — к чему, например, бросать на амбразуры первых звёзд, если подобный фокус вполне могли бы провернуть Дип с А-Трейном? — Птички из отдела маркетинга начирикали, что «Семерка на каникулах» получилась редкостным дерьмом, — предвосхищая ее вопрос, кисло протянул Хоумлендер, — Нужна тяжёлая артиллерия. Воут — это царство, они — его армия. Им дан приказ — они его исполняют: «тяжелая артиллерия» уже стоит за дверями, готовая вот-вот зайти в трясущийся музыкальными битами, разрезаемый визгливыми воплями дворик, чтобы поздравить некую Мэгги Кьюсак, которой сегодня исполняется неповторимых шестнадцать лет. Мэйв искоса поглядывает на своего спутника, лицом которого вполне можно заправлять чай, если вдруг не нашлось в холодильнике пару лимонных долек. У самой Мэйв нещадно трещит голова — вчера она опять приложилась к «вечернему» коньяку чуть больше нужного; ее тяжеловатый взгляд Хоумлендера добрее не делает. — Готова? — холодно спрашивает он, и, не дожидаясь ответа, толкает дверь, мгновенно расплываясь добродушной дай-пять улыбкой. Радостные крики во дворике поначалу стихают, обнажая ревущие гаражной попсой колонки, а после — усиливаются троекратно, и с лёгкостью их заглушают. Дети бегут к ним, а взрослые, если б могли, то неслись бы так же ретиво, но степенность и чувства приличия не позволяют отдаться порыву. Хоумлендер тут же садит на плечи какого-то карапуза — тот пузырится восторгом, машет руками своей слегка взволнованной, но отчаянно гордой маме, делающей снимок за снимком с азартным упоением человека, увидевшего как лошадь Карамелька, на которую он щедро отсыпал на скачках, вырывается вперёд и вот-вот пересечёт финишную прямую. Мэйв окидывает взглядом длинные столы с горами праздничной снеди, воздушные шары, весело пляшущие на ветру пучки которых там-сям украшают низенькие клены, бочки с напитками — пунш для детей, пиво для взрослых — несколько стоек для барбекю, с обидой шкворчащих, жалуясь на позабывших их мужчин… Какая-то девочка застенчиво ей улыбается, после чего аккуратно оправляет сиреневое платьице в желании ненавязчиво, по-детски им похвалиться. На вид ей не дашь больше трёх лет. — Как тебя зовут? — спрашивает Мэйв, наклоняясь. — Эмили, — громко отвечает малышка. — У тебя очень красивое платье, Эмили. Девочка широко улыбается, и, мгновенно застеснявшись, врастопырку бежит к симпатичному мужчине с такими же светлыми волосами, как и у нее самой. — Кажется, я вижу нашу именинницу! — зычно произносит Хоумлендер, привлекая внимание толпы к невысокой девушке в коротких шортах, стоящей у самого дальнего стола, — Мэгги, иди-ка сюда, нам не терпится тебя поздравить! Мэгги неуклюже топает навстречу звёздной судьбе, докрасна зардевшись от смущения и счастья. Ее короткий нос усыпан веснушками, длинные рыжие волосы влажно блестят после недавнего купания в бассейне. Обычная девушка из обычной семьи — маркетологи трижды проверили победительницу перед тем, как увериться, что ей можно дать победить. Чуть богаче — пойдут толки, что всё куплено, чуть беднее — картинка будет не такой нарядной. Мэгги Кьюсак, сама того не зная, и, думается, вовсе того не желая, олицетворяет собой эталон посредственности, которую открыто не превозносят в рекламном бизнесе, но тайно восхваляют все те, кто жаждет продавать. Мэйв подходит ближе, ободряюще улыбается Мэгги, кладет руку на ее худенькое, по-детски пятнистое плечико. — Моя мама частенько говорила… — тихо, как и подобает хорошему оратору, начинает Хоумлендер, и Мэйв тут же перестает слушать, словно кто-то убавил звук, оставив фоном только яркую картинку. Она смотрит на супера, статного, уверенного в себе, на его светлые волосы, зачесанные аккуратно, волосок к волоску, на его широкую улыбку, отблеск которой каждый в этом дворике за честь бы почел уловить, чтобы почувствовать себя достойным, избранным… Мэйв давно уже отказала себе в маленьком удовольствии представлять то, как бы отреагировали все эти люди, узнай вдруг что именно о них думает так восхваляемый ими полубог. Что бы они сказали, увидя в знакомых голубых глазах холодную отстраненность вместо добродушного дружелюбия? Удивились бы, оскорбились, разгневались, разочаровались? Мэйв перестала задумываться, потому что когда-то ей отчаянно нужен был рядом искренний, без притворств и игрищ человек, коих в «Воуте» днём с факелом на базарной площе не сыскать. Она приняла Хоумлендера таким, каков он есть, и в награду за это получила возможность плеваться ядом и быть услышанной, не осуждённой, а в наказание — знала едкую, горькую правду о человеке, которого обожал весь мир, и который ей тоже был по ряду причин небезразличен. Наступает ее черед вложить силы в праздник, черт бы побрал этот солнечный день и мелко дергающие болью виски. Она достает из потайного кармана маленький плоский футлярчик, несёт какую-то механическую муть, стараясь, чтобы голос звучал ровно и бодро, протягивает Мэгги подарок, тепло улыбается в ответ на робкую улыбку. В футлярчике свернулась змейкой платиновая подвеска с мелким бриллиантом в витом гнездышке. Недурной подарок, надо признать, но куда более ценным для малышки станет особый дар «Воута», деньгами не исчисляемый — количество подписчиков в соцсетях Мэгги, которое за этот час взлетит до самых небес. С ними девушка будет позже вольна делать все, что ей вздумается — кто-то отпишется сразу как только вечеринка закончится, но кто-то ведь останется, таких тоже будет немало. Люди хлопают, смеются, поздравляют, и недружно, в десятки голосов, тянут хэппи бездей. Нарядная мама и полный довольства папа приглашают дочку задуть свечи на большом торте — все медленно перемещаются к дальнему столу. Мэйв видит неподалеку бочонок с пивом, и понимает, что не прочь выпить стаканчик. Становится немного легче — до сжатых висков словно дотронулись чьи-то прохладные пальцы. — Простите, мисс Мэйв — могу я украсть вас на один снимок? Симпатичный светловолосый мужчина хочет сделать селфи с ней и своей хорошенькой дочкой — Мэйв привычно позирует в камеру и смирно ждёт, пока результат не устроит всех троих одинаково. Эмили хлопает в ладоши, мужчина смеется, и теплый этот смех звучит так заразительно, что и Мэйв невольно хихикает в ответ. Парочка подростков, видя, что появилась возможность сфотографироваться, тоже пользуется случаем, едва не сбивая мужчину с ног, оттесняя его, после людей стало больше, они подходили парами, тройками… Небольшой перерывчик после фотосета — Мэйв опять стоит со стаканом пива, вяло размышляя о том, прошел ли уже положенный час, можно ли уже ехать домой, и со всеми ли гостями она успела сфотографироваться. — Ты бы полегче, — некстати подошедший Хоумлендер кивает на стакан в руке Мэйв. — Всего лишь пиво, — резковато отвечает она. Тонкая, ничего хорошего не сулящая улыбка змеится на его тонких губах. — Нужны ли нам фотографии Королевы Мэйв с пивом на детском празднике? Нет, вроде бы не нужны. Впрочем, что это я, — он слегка разводит руками в притворной, карикатурной растерянности, — Мне бы, наверное, следовало порадоваться тому, что хоть что-то способно вызвать улыбку на твоём постоянно недовольном лице, верно ведь? — Ха! Кто из нас вечно недоволен — тот ещё вопрос, — парирует Мэйв, но уверенности в ее голосе как не бывало. Он знает, что она попивает по вечерам. И отлично знает — почему. Ей чертовски неуютно сейчас стоять рядом, но глаза свои она дерзко не опускает. Хоумлендер мягко берет ее за руку. — Несчастных ведь никто не любит, Мэйв, — тихо говорит он ей, все так же недобро улыбаясь, — Я не вижу твоей улыбки неделями — ты шлёшь меня к черту своей кислой миной. За что такое пренебрежение? Разве я его заслужил? Несчастные никому не нравятся, Мэйв, — он на секунду умолк, — Даже тому парню с дочкой такое не понравится, точно тебе говорю. Стал бы он терпеть твои попойки и беспричинные рыдания в подушку, как терплю их я? — Нашел до чего докопаться? — фыркает Мэйв, — Парень просто попросил о селфи с ребенком. Я не могу фотографироваться с каменным лицом, черт тебя дери. Он будто хочет ещё что-то сказать, но молчит, после небрежно отпускает ее руку, словно теряя к разговору всякий интерес. — Ты все же постарайся, — холодно бросает он ей напоследок, — Ради себя. И ради других. — Я тебя не боюсь, и ты это знаешь, — тут же огрызается Мэйв. — А разве я пугаю? — ей кажется или в глазах его тлеют алые искры? — Я ведь еще не пугаю, милая. У нас осталось минут пятнадцать от силы — давай проведем их с пользой для дела. Она кивает в знак согласия — и тут же залпом осушает свой стакан. Хоумлендер, к ее некоторому удивлению, не распаляется в ярости — лишь презрительно кривится, словно его надежд она каким-то образом опять не оправдала. — Ведёшь себя как идиотка. Он наконец отходит к гостям, радушничая и рассказывая. Мэйв хочет налить себе ещё, но что-то ее останавливает. Колонки во дворе взрываются разбитной песенкой, кучка подростков танцует словно бы в последний раз. Праздник в голове ее скукожился, сжался, собрался в одну мелкую точку, в центре которой оказался человек, с которым она еженощно делит постель, который жесток, а не милостив, перед которым она виновата лишь тем, что несчастна, и который никакого права не имеет ее за это презирать! Несчастных не любят? Что ж, посмотрим насколько счастлив ты сам, дорогой. Мэйв пружинистой походкой идёт к Хоумлендеру, трогает его за плечо, привлекая внимание, после чего начинает танцевать — зажигательно, страстно, от всей души, наслаждаясь его секундной растерянностью. — Присоединяйся, милый, — весело кричит она, виляя бедрами, люди одобрительно подхватывают, начинают хлопать и подстрекать. Недоумение на его лице сменяется жесткостью. — Я не большой умелец, — пробует он кое-как отнекаться, но толпа возмущённо гудит, и ему приходится подчиниться, сжав зубы, сверкая глазами. Больше всего на свете Хоумлендер не любит выглядеть чучелом — а неловкие топтания рядом с фигуристой, раскованной Мэйв иначе назвать никому и в голову не придет. — Обними меня, — шепчет Мэйв, — Обними, а то совсем плохо выходит. Он тут же вцепляется в нее обеими руками, и кое как Мэйв выравнивает танец, позволяя ему будто бы вести, хотя на самом деле балом правит она сама. — Людям нравится, — шепчет она, и вместо ответа он с силой клонит ее почти до земли, вызывая волны восторга у зрителей, прочитавших такое движение за страстный танцевальный пассаж. Дышится Хоумлендеру тяжело, и она достаточно хорошо его знает, чтобы понять, что это вовсе не из-за непривычных физических нагрузок. — Здорово, — против воли улыбается Мэйв — ей отчего-то невероятно, нервически весело, — Теперь взлетай винтом — пора сваливать отсюда. Секунда-другая, хлесткий ветер в ушах, в глазах все плывет и пляшет; музыка далеко позади, оборвалась так, будто ее и не было вовсе — они уже в небе, куда выше, чем люди могут их видеть. Он крепко держит ее за талию, смотрит на нее будто даже без злобы, лишь задумчиво поджав губы. — Ты же понимаешь, что если я тебя сейчас отпущу, то ты костей не соберёшь? — наконец спрашивает он чуть ли не спокойно. — Ещё как понимаю, — бодро отвечает Мэйв, внутренне содрогнувшись, стараясь не глядеть вниз, чтобы не кружилась голова, да не очень-то получается. — Я бы мог списать все это на несчастный случай. Выскользнула из рук, ничего не смог сделать, не успел… — Мог бы. Но кто ещё пригласит тебя на танец, не побоявшись быть убитой? — выдыхает она, чувствуя, как его пальцы крепче обычного впиваются в тело, — Мне больно. — Зачем приглашать меня на танец, зная, что мне это не понравится? Она затеяла игру с неравным противником, и слишком поздно это осознала. Глупая, глупая Мэйв. Внизу только белые простыни облаков, вокруг, разумеется, ни души. Отчаянно, по-детски хочется плакать. Она умрет прямо тут, бесславно задушенная собственным любовником? После всего, что пережила во время боёв и сражений? — Ослабь хватку, Джон! Или отпусти вовсе, или прекрати давить, мне нечем дышать! — рявкает она что есть мочи. Секунду спустя Мэйв уже может вдохнуть полной грудью — руки, сжимавшие ее, чуть расслабляются. — Так смело, Мэйв, так громко, — язвительный шепот режет ей слух, — А сердце твое говорит об обратном. — В жопу сердце. И тебя туда же. Верни меня на землю. Он заливисто, тонко смеётся, будто она сказала что-то забавное — только смех его далёк от искренности ровно настолько, насколько они оба далеки от земли. Мэйв косо ухмыляется в ответ. Ей странно изо всех сил жаться к своему же палачу, но разве есть у нее сейчас другой выход? — Почему ты не всегда такая, Мэйв? — Хоумлендер убирает выбившуюся прядь с лица девушки; непрошеная ласка заставляет ее слегка вздрогнуть, — Почему всегда не можешь быть такой очаровательной, полной жизни едкой сукой? Мэйв на секунду закрывает глаза. — Чего ты хочешь? — устало спрашивает она, окончательно потерявшись в скачках его настроений. Он молчит, не отвечает, и не хочет отвечать; лицо его непроницаемо, глаза вновь вспыхивают жестоким блеском. Ей бы испугаться, но сил бояться уже просто нет. Спустившись на землю, куда-то совсем далеко и от вечеринки, и от дома, они наконец могут разойтись — Мэйв глубоко дышит, ощущая редкое, труднообъяснимое счастье — стоять на ногах на твердой почве. Хоумлендер украдкой наблюдает за ней, ожидая, пока та придет в себя, после произносит — отстраненно, будто бы в воздух: — Я хочу, чтобы ты была здесь, — двумя пальцами в тяжёлой перчатке он слегка касается своего виска, — Последнее время ты будто где-то в другом месте. Постарайся быть рядом, Мэйв. И постарайся меня услышать. — Я и так… Он взмахом руки заставляет ее смолкнуть. — Увидимся дома. Мэйв смотрит на то, как резко он взлетает ввысь, как мгновенно уносится вдаль, оставляя в небе косую линию, похожую то ли на острый смешок, то ли на давнишний шрам. — Я и так рядом, — произносит она одними губами; беспомощная горечь этих слов накипает в глазах, саднит в горле. Минутка-другая — и слезы свои она быстро утирает тыльной стороной ладони. Несчастных ведь не любит никто, такой тут ходит слушок.