Пробуждение

      У него болит голова, он проспал, кажется, всю жизнь, а еще эти двое не могут просто взять и заткнуться.       Роман ничего не имел против Литы, против Питера, хоть тот и редкостный мудак, тоже, но не тогда, когда он пытается не умереть от воспоминаний в голове и легкой тошноты, которая напоминала ему о всяческих развлечениях за алкоголем и дорожками белого.       Питер что-то кричит, Лита возмущается так же. Роман бы рад вслушаться, влезть, вставить свои пять копеек, но их ругань перемешивается в кашу.       Годфри чует лишь нотки беспокойства и искренней тревоги за Литу в голосе цыгана и даже не знает, что хуже: то, что он тоже должен переживать за молодую девушку, которая живет во время таких дерьмовых событий, или то, что голосок в голове напоминает, что Питер не беспокоился в такой же степени, по крайней мере по ощущениям самого парня, о нем, лежащем не пойми сколько в кровати с трубками.       Во рту пересохло, не то по понятным причинам в виде разлеживания в кровати, не то из-за какого-то шевельнувшегося внутри ужа, да то и целого василиска, непонятной ревности. То ли красавицы Литы к цыгану, то ли этой кудрявой псины к кузине. Что из этого более глупо и «противоестественно» — Роман старался не думать.       Наконец Лита выбегает из комнаты, а оборотень тяжело дышит где-то в стороне, одновременно бередя душу и, если честно, голову, начинающую побаливать, Годфри.       Одним решительным толчком парень садится на кровати, ошалело осматриваясь под писк аппаратуры. Свет бьет в глаза, голос хрипит, но он наконец спрашивает, мол, сколько времени.       Питер, то ли испуганный из-за того, что его поймали над таким трогательным моментом ссоры двух еще не молодоженов, то ли просто хотя бы немного одушевленный, что его еще пока друг очнулся, выдает немного крякающим голосом: — Две недели как ты отрубился.       Годфри дергается в своей мельтешаще-полосатой рубашке и распахивает глаза сильнее, не обращая внимания на режущий свет. Каркающе-сухое «Что? Вот блин, нихрена», а после «Полнолуние» и осознание, что что-то тут неспроста, хотя когда бывало иначе.       Он дергает из себя иглы, стараясь избавиться от опутывающих его проводков и мысли про то, что у девочек-подружек могут совпадать «эти» дни. Еле слышно фыркает, они оба ненормальные, так что это может быть даже не шуткой, да? По крайней мере внутреннему романтику Романа всегда хотелось себе какого-нибудь соулмейта, чтобы с первого взгляда понимал, чтобы все вместе.       Когда-то казалось, что это Лита или Шелли, но стоит бросить взгляд на бомжевато-растрепанного цыгана — в голове сразу возникает «Нет, хочу этого».       Их разговор не схож с тем, что был буквально пару минут назад меж Руманчеком и кузиной, поэтому Годфри так и подмывает ткнуть нерадивого оборотня в эту хрень, но что-то останавливает. Блохастый говорит что-то про кому и провалы в памяти, но Роман помнит, помнит, как ехал от этих двоих, как его вырубили. Он помнит, но Питеру, кажется, это не особо нужно сейчас.       Годфри думает, что довольно забавно — все считают его эгоистом, каких поискать еще нужно, но он щадит чувства псины, которая спит с его кузиной. Звучит довольно невинно, но в душе Романа сидит змей, который напоминает о ревности. Окей, стоит признать, что долгое лежание в постели способствует разбору в себе, но чувства к Питеру все еще схожи с обычным желанием иметь друзей либо просто иметь. Тут уж где поставить точку.       Роман подрывается, готовый если не на подвиги, то хотя бы сделать шагов двадцать на выход из комнаты и подальше от ненавистной кровати. Питер пытается возразить, но как-то вяло, возможно, ему все же не хватало заводилы-друга рядом.       Они оба признались, что «совершили ошибки», но Роман не особо еще понимает, что именно Питер имеет в виду. То ли его интрижку с Литой, то ли их натянутые отношения с Годфри, то ли что-то иное, что Роману еще предстоит вытянуть за чей-то хвост.       Годфри думает, что если начало было положено еще во время их странного знакомства, то сейчас они просто продолжают. Медленно идут и протаптывают себе дорогу, стараясь понять друг друга, хотя оба завязли и в своих собственных, и в общих проблемах.       Наматывая шарф, бросая ключи волку и свешиваясь с дверцы во время езды автомобиля, Роман думает, что если потом он и будет пожинать плоды каких-то своих глупых и импульсивных решений, то жалеть все равно не будет. Он просто хочет быть — пока — другом этому странному цыгану, возможно иметь в будущем шанс отвоевать этого волка в свои лапы из нежных рук Литы.       Это стоит того, думает Роман, и он доплатил бы колесу Сансары, чтобы то повторило оборот, снова давая встретиться ему — сыну богатых родителей — и Питеру — оборотню, хоть и не Джейкобу из сумерек.