мой Кот

Связки ещё болели, но Ренегата уже выписали, выдав вместе с больничным листом целый список лекарств и рекомендаций по уходу. Врач, грозивший пациенту немотой, если тот снова возьмётся за старое, сжалился: — Поберегитесь, хотя бы, первое время. Не нужно нагружать себя сверх меры. Разговаривайте, но не пойте! Леонтьев торжественно поклялся, что петь не будет, собрал вещи в сумку, запихнул туда же больничные бумажки и покинул клинику. Первым делом — на точку. Парни ждали, а он скучал. Особенно сильно скучалось по Поручику. Осознал свою от него зависимость, Ренегат только на больничной койке. Операцию перенёс легко лишь благодаря мыслям, что скоро увидятся. Думать о Щиголеве было приятно и томно. Но за две недели в стационаре, Пор ни разу ему не позвонил и не написал, и под конец Леонтьев уже даже стал нервничать. Потому и погнал сразу на точку. Парни подготовили Ренегату сюрприз, накрыв стол по случаю выписки и, когда Рене вошёл в студию, его ждал огромный торт. Но забота одногруппников затмилась странным для фронтмена моментом — за барабанной установкой сидел… Дима Хакимов, ударник Наива и Матрицы. Саша встал в дверном проёме, уставившись на Снейка и боясь моргнуть. — С возвращением, капитан, — бросился обнимать Ренегата Яшка. Следом навалились и остальные. Леонтьев обнимал в ответ, жал руки и совершенно ничего не понимал. — Ты как? — спросил он у Хакимова, имея ввиду, откуда он тут взялся. — Потихоньку, — улыбнулся Дима. — Нет, ты меня не понял. Ты как тут оказался? — А, — Снейк принял Сашино замешательство за шутку. — Через дверь зашёл. — Яш, — Рене обернулся на гитариста. — А где Поручик? — Кто? — Яша захлопал глазами. — Поручик. Щиголев Сашка. — Не знаю. А он должен был придти? Это кто? — Как кто? — теперь уже Ренегат хлопал глазами. — Барабанщик наш! В студии повисла тишина. — Саш, с тобой всё в порядке, — осторожно поинтересовался Пашка. — Конечно, со мной всё в порядке, — занервничал Рене. — Только я ни черта не понимаю! Что тут делает Снейк и где Пор? — Снейк, вообще-то с нами играет, если ты забыл, — попытался сгладить ситуацию Сажинов. — Он же барабанщик Иванова и Самойлова, — не унимался Саша. — Ну привет! — Дима удивлённо посмотрел на фронтмена. — Я с тобой ещё в КиШах играл, Саш! Ренегат обессиленно опустился на диван. — Это розыгрыш? — он обвёл участников группы жалобным взглядом. — Скажите мне, что вы пошутили? — Реник, мы бы с радостью, — присел к нему Куликов, — но мы понятия не имеем, кто такой Поручик и сами, если честно, ничего не соображаем сейчас. Это Дима, ты прав. Он, действительно, играет в Наиве и Матрице. А ещё он работает с нами. Ренегат устало закрыл ладонями лицо. — Я, наверное, домой поеду, — проговорил он и схватился рукой за сумку. — Рад был увидеться. О репетиции потом договоримся. Когда за фротнменом закрылась дверь, Северофлотовцы ещё какое-то время молча смотрели друг на друга. Потом Яшка нарушил тишину: — Кто-нибудь может мне объяснить, что сейчас тут произошло? И кто кого разыграл? Ренегат плохо помнил, как он добрался до своей питерской квартиры — ехать в Москву желания не было никакого. Там были дети, жена и суета столицы. А сейчас так хотелось побыть в тишине. В идеале — выпить и уснуть. Во дворе Саша присел на лавочку — до того было нехорошо. Вопреки запрету врача — закурил, выдыхая в морозный воздух табачный дым. Ветра не было и снег медленно падал с неба, а музыкант провожал его глазами. Иногда, даже получалось выхватить из общей массы какую-то конкретную снежинку и проследить её путь до асфальта… Пожалуй, ближе к вечеру, всё-таки стоит позвонить Яшке! В ногу, чуть выше голенища ботинка, что-то тихонько толкнулось. Рене оторвал взгляд от снежинок, переместил его вниз и увидел чёрного кота. Кот боднул его ещё раз, но когда Ренегат попытался погладить животное, тот моментально увернулся, запрыгнул на соседнюю лавочку и уселся там, обвив хвостом плотную тушку. Снежинки осторожно падали на его шкурку и оставались лежать там, не тая. — Привет, — зачем-то поздоровался с котом Леонтьев, а потом добавил. — Ты чей? Кот, щуря зеленоватые глаза, смотрел на Сашу, поджимал по очереди передние лапки и, естественно, молчал. — Есть хочешь? — Ренегат щелчком отбросил окурок. — А у меня нечего дать тебе. Но если подождёшь, я до угла дома дойду — там магазин. Хоть колбасы куплю, или паштет какой. Мало надеясь на то, что животное будет его ждать, Рене отправился за едой. Купил триста грамм докторской и попросил нарезать. На удивление, кот дождался его всё на той же лавочке. Саша разложил колбасу на салфетке и зверь, моментально спрыгнув, принялся за угощение. На снегу, где он сидел, остались маленькие следы от тёплых лапочек. — Вот уроды, — выругался Ренегат в пустоту. — Заведут животное, а потом выбрасывают! Самих бы их так, на мороз и без жратвы! Скоты! Леонтьев, не оборачиваясь, направился к подъезду и поднялся к себе на этаж. Дома было пусто и неуютно. Саша заварил чай, поставил остывать на подоконник и машинально глянул вниз. Кот исчез, а на салфетке осталось несколько кусочков колбасы. — Бедолага, — вздохнул Рене, жалея котика. К себе забрать животное он, конечно, не мог — в Питерской квартире кота ждало бы одиночество, а дома в Москве уже и без него было слишком шумно. Алёна, скорее бы, выселила мужа вместе с питомцем на эту вот лавку, чем согласилась принять нового постояльца. На улице начинало смеркаться. В Питере это случается как-то очень быстро: вроде бы утро, а потом — раз — и уже вечер. В соседних домах зажглись первые огни. Саша же сидел в темноте. Ему всё никак не верилось в то, что ситуация в студии не была розыгрышем — казалось, что Поручик вот-вот позвонит и рассмеётся в трубку: Реник, ты правда поверил, что Димка вместо меня был? Большой такой, а такой дурак! Но никто не звонил… И тогда Ренегат сам набрал Яшку. — Привет ещё раз, — поздоровался гитарист и тихонько поинтересовался. — Ты как? — Херово, — вздохнул Леонтьев. — Ничего не соображаю, если честно. — Да я тоже, — Яша помолчал, потом спросил. — А откуда ты выкопал этого Поручика? — Теперь уже и сам не понимаю. — Погоди, но должны же быть фотки совместные у вас… У нас… Если, как ты говоришь, он играл в группе. — В том то и дело, Яш, что нет их. Я смотрел уже в сети. Везде только Снейк. — Тогда тем более странно. Ну, то есть вы прям общались с ним? — Ну да, конечно! — Так позвони ему, у тебя же есть его номер? — Есть. — Ну и вот! Они проговорили ещё какое-то время. Чай на подоконнике остыл, а решительности у Ренегата поубавилось. Он не знал, что будет делать, если набранный им номер, вдруг, не будет существовать в этом мире и пренадлежать кому-то. Реник, зачем-то полез в верхний ящик стола, где лежали, врассыпную, фотки, которые были напечатаны ещё в салонах Kodak, когда электронные носители казались ненадёжными и памятные моменты люди старались увековечить на фотобумаге. Среди старых карточек пальцы Леонтьева наткнулись на какую-то тетрадь и вмиг похолодели. Саша дёрнул третрадь на себя, фотографии, полетев следом, рассыпались по полу. Но это было уже не важно! В руках фронтмена был черновик Поручика, в котором тот накидывал какие-то строчки, рисовал схематично принты к своему мерчу и просто дурачился по принципу «бумага всё стерпит». На первой странице были выведено Щиголевской рукой: «Сей документъ принадлежитъ Поручику Щиголеву Александру. Посягательство на оный карается великим кусем!» Реник живо вспомнил, как и при каких обстоятельствах эта тетрадь осталась жить у него — после репетиции, сгребая всё со стола в студии, он прихватил и тетрадь Саши. Всё хотел её вернуть, но забывал. А теперь это была единственная ниточка, связывающая его с человеком, которого никогда не существовало и доказывающая, что он — Ренегат — не безумец. Первой реакцией было набрать Яшу, но Леонтьев, отчего-то, не сделал этого. Он принялся ходить кругами по квартире, пытаясь придумать хоть какую-то версию происходящего, в собственной голове. Оставался единственный выход — позвонить по тому номеру, который был подписан у Реника в телефоне именем Щиголева. Трубку долго никто не брал, потом раздался женский голос: — Алё? Ренегат открыл рот, но ничего не смог сказать. — Алё, — чуть настойчивее произнесла девушка. Леонтьев сбросил вызов. Холодный чай был вылит в раковину, а его место в кружке заняла добрая порция виски. Ужасно захотелось курить. Он вышел на балкон и, жадно затягиваясь, принялся рассматривать двор под собой, почти укрытый сумерками. Если б рядом был Щиголев, то Ренегат давно бы уже получил за пренебрежение рекомендациями врачей. Но Леонтьев был один — ворчать было некому. На ум пришла строчка из своей же песни: «Последний человек на земле пьёт из стакана вино…». Правда, не вино, а вискарь и не из стакана, а из кружки. На душе стало совершенно невыносимо — хотелось расплакаться, как будто он не большой дядя, а маленький мальчик. Саша не плакал давно. Слишком давно. Последний раз — на Мишиных похоронах. А потом группа единогласно выбрала его своим лидером и он понял, что не имеет более права на слабость. Сейчас быть сильным не получалось. Сигарета дотлела, обжигая пальцы. Это немного привело музыканта в чувства. Рене выбросил окурок вниз и машинально похлопал по карманам — больше курить было нечего, а в единственной пачке на подоконнике уныло болталось всего три сигареты. Пришлось одеваться и снова идти в магазин на углу. — Надо на утро купить минералку, — вздохнул Леонтьев, понимая, что одним стаканом вискаря всё не закончится. На обратном пути ему под ноги выкатился из кустов, плохо припорошенных снегом, чёрный комок, в котором Ренегат узнал своего знакомого кота. Кот коротко вякнул и уставился на Сашу, словно ожидая чего-то. Рене, не раздумывая, подхватил животное под тёплое пузо своей большой рукой и понёс в подъезд. Оставаться одному в этот вечер было совершенно невыносимо. Дома животное принюхалось, поводило ушами и моментально запрыгнуло на кресло, словно бы это было его место, и он всегда спал тут. Леонтьев горько скривился, вспомнив, что именно на этом кресле любил восседать Щиголев. Воспоминания живо накатили удушливой волной, а глаза снова предательски защипало. — Есть хочешь? — отвлекаясь от пережитков прошлого, поинтересовался у гостя Рене. Кот, вместо ответа, свернулся в клубок и прикрыл глаза. — Ну, как знаешь, — Саша пожал плечами. — А я пойду приготовлю закуску себе, иначе быстро опьянею. А мне бы этого не хотелось. Он унёс пакет на кухню и принялся разбирать продукты — их должно было хватить на пару дней. Потом Леонтьев планировал, всё-таки, вернуться в Москву — нужно было разгребать дела, накопившиеся за то время, пока он лежал в клинике, да и семья успела по нему соскучиться. Уснул Ренегат под утро, прямо в одежде, устроившись, подобно коту, на диване и натянув на себя край пледа. Рука медленно сползла вниз и стакан выпал из расслабленных пальцев, глухо стукнувшись о линолеум; содержимое растеклось небольшой лужицей. Миша стоял и смотрел куда-то вдаль. — Ты чего? — Рене подошёл со спины. — Да так, — Горшок обернулся и оскалился в беззубой улыбке. — Задумался. — О чём? — О тебе думал. Как ты там? — Где — там? — Саша удивлённо поднял одну бровь. — На земле, — вздохнул Миша и закурил. — Не понял… — А чего ты не понял? Я же умер. — А почему тогда ты стоишь тут живой? — А я как Цой, — заржал Горшенёв. — Я всегда жив. Дверь открой и иди. — Куда? — опять не понял Леонтьев. — Ну туда, — махнул Миха рукой и добавил. — За котом своим иди. — У меня нет кота. — Как нет? — Горшок мяукнул несколько раз, потом зашипел и выгнул спину. — Вот такой у тебя кот. — Дурак, — захохотал Саша и проснулся. Часы показывали девять утра, значит спал он примерно часа четыре… Что ж, уже недурно, если учесть, что спать музыкант вообще не собирался. Мишка никогда не приходил ночами просто так, значит стоило ожидать вестей. Ренегат сел на диване и, наступив носком в пролитый виски, выругался. Зазвонил телефон — Яша, оказывается, уже оставил на дисплее два пропущеных, но Рене не слышал — спал. — Алё, приветствую! Ты куда пропал то? — голос у Цвиркунова был слегка взволнованный. — Вырубило, — честно признался Саша. — Ааа, ну ладно! Это полезно. А мы тут чёт с утра порепать собрались… Ты приедешь? — Да, да. Я приеду, — Реник рассеянно потёр переносицу и снова посмотрел на часы. — Через час где-то буду. — Да не торопись, — Яшка улыбнулся. — Можешь не завтракать, потому что мы торт вчера не съели. Ну это так, общая информация. Ну давай, до встречи! Ренегат умылся холодной водой, прополоскал рот и уставился на себя в зеркало. В ответ на него смотрело отражение усталого и замученного человека. Те две недели, что он провёл в клинике, перечеркнулись одним вчерашним днём. — Кот, — выдохнул Леонтьев. — Я же вчера кота приволок домой! Где он? Кс-кс-кс… Но животное, словно сквозь землю провалилось. Вернее, сквозь пол. Саша потратил двадцать минут из злополучного часа, но так и не нашёл кота. Проверен был весь дом, все уголки и щели, балкон и поддиванные пространства. Да и мебели в квартире было не так уж и много, чтоб потерять там зверя. Ренегат устало опустился на пол и закрыл лицо руками. Было ясно одно — кота он не выпускал, все двери и окна на ночь оставались закрытыми, а это значит… Пушистый гость исчез из его жизни подобно Поручику. — В церковь, — прошептал Рене. — Надо прямо сейчас заехать в какую-нибудь церковь! Это всё чертовщина какая-то! Или… Или я просто умом тронулся. Препараты? Что мне кололи в этой клинике? А может быть, я до сих пор там под капельницей лежу и всё это — проделки моего умирающего мозга? Но на кресле совершенно точно остались чёрные короткие волоски от шёрстки кота, накидка была смята, а значит — кот ему не привиделся! Впрочем, тетрадь от Щиголева тоже осталась, но это ровным счётом никаких надежд Ренегату не давало. Он нашёл её на столе и запихнул в сумку, намереваясь показать Яше и остальным, переодел мокрые носки и вышел из квартиры. На улице снова шёл снег. Белые хлопья падали медленно и ровно. Саша остановился в раздумьях: вызвать такси или поехать на метро, но принять решение он не успел — перед ним возник вчерашний чёрный кот. Круглые глаза были предельно широко распахнуты, а шерсть, намокшая от снега, торчала сосульками, как колючки или ирокез. Кот коротко мяукнул и отбежал от Саши на небольшое расстояние. — Вот паршивец, — усмехнулся Ренегат, облегчённо выдохнув и, намереваясь догнать животное, сделал несколько шагов следом за ним. Кот снова отбежал и остановился, глядя на Леонтьева и напряжённо водя ушами. — Да куда ж ты, стой! Но пушистый проводник ослушался приказа и вновь отдалился на пару метров. Так они передвигались по двору, пока не оказались на проспекте. И тут кот припустил вдоль домов. «За котом своим иди» — вспомнил Рене слова Горшка и припустил следом. Шапка сползла на один бок, куртку Ренегат так и не успел застегнуть и теперь она раздувалась ветром; снежинки набились в бороду, а дышать было трудно. Вопреки всем предписаниям врачей, Реник хватал ртом морозный воздух, едва поспевая за котом. Животное явно бежало к станции метро. — Алиса какая-то, в стране чудес, — шептал на бегу Саша. — Следуй за белым кроликом. Только у меня не кролик, а кошак. И чего я к нему привязался? Может, он сам по себе бежит? Может, у него маршрут пробежки по утрам такой? Народу вокруг становилось всё больше, кажется, Леонтьев даже пару раз кого-то сшиб, но бежал и не останавливался, а потом резко поскользнулся и упал навзничь, больно ударившись затылком. Кот моментально пропал из виду и у Саши на глазах навернулись слёзы — всё было зря. — Дурак, какой дурак, — шептал он, пытаясь подняться. В глазах потемнело, а одежда была безнадёжно испачкана реагентами. — Простите, с вами всё в порядке? — раздалось над ухом. — Да, спасибо, — машинально ответил Реник и вздрогнул. Голос! Он мог принадлежать только одному человеку! Под локоть уже пролезла тонкая рука, помогая подняться, а Рене всё боялся повернуть голову. — Точно всё в порядке? — Нет, не совсем, — забормотал Леонтьев и, неуклюже повернувшись, принялся собирать бумаги, вылетевшие из сумки, при падении. Он косился на человека, опустившегося с ним рядом. Чёрное пальто, замшевая кепка, зеленоватые глаза… Щиголев никогда не носил пальто, но это был он! Ренегат готов был поклясться чем угодно, что перед ним сейчас сидел на корточках Поручик. — Я помогу, — улыбнулся человек в пальто и потянулся за, несобранными Леонтьевым, бумагами. Вдруг, лицо его побелело. Он пальцами медленно разворошил листы на снегу, под которыми лежала… — Тетрадь! Моя тетрадь! Откуда она у Вас? — Саша, — позвал его Рене и на глаза снова навернулись слёзы. — Саш… Он схватил Щиголева за рукав, щедро покрытый чёрными короткими кошачьими шерстинками. Поручик дёрнулся и прижал тетрадь к себе, словно опасаясь, что Рене её отберёт, но Ренегат и думать забыл о тетради. В его руках сейчас трепетало сокровище, о котором музыкант и не мечтал. — Не исчезай, прошу тебя, — прошептал он Поручику. — Я так боюсь потерять тебя снова…