Taste of Victory

             Россия хитро щурится, сдерживает порыв засмеяться, — надрывно и истерически, не успевая хватать искаженным от ужаса и торжества ртом воздух, — понимая, что все — занавес.       Он проиграл.       Принять это оказывается до безобразия просто, пугающе легко и… никак. Абсолютно равнодушно, словно он априори проигравший. Словно не было никакого смысла в этом цирке, что они устроили, не было смысла в жертвах, боли и потерях.       Россия с улыбкой, какой-то маниакально-веселой, кивает — а ведь действительно не было!       Возможно, он слегка нездоров. Да ладно, чего мелочиться-то! Он сошел с ума. В груди трепыхается и теплеет больное веселье — странное такое, пропахшее порохом и осознанием.       — Russki, попался! — раздается совсем рядом, чуть позади. Голос Америки привычно ласковый, по-домашнему теплый.       Федерация поднимается из траншеи. Вертит старенький АК-47 в руках и глядит в пол, будто школьник какой — провинился и слушает недовольного учителя, ожидая, что тот в любой момент даст по голове тяжелой деревянной указкой. Каска перекосилась, так и норовя сползти с головы, форма забрызгана кровью и грязью. России стыдно за свой внешний вид — Америка выглядит хорошо, форма ему идёт безумно, и русский думает даже, что было бы весело трахаться прямо так, не раздеваясь, прямо в этой траншее на горе остывающих трупов. И ему даже льстит мысль взять на себя роль униженного.       — Ты проиграл, понимаешь?       Федерация смеется Штатам в лицо — отчаянно, забывая дышать и не в силах унять подступающую к горлу истерику. Голос его дрожит и хрипит. Тело отказывается слушаться — он механически, неосознанно прижимает к груди автомат, запоздало вспоминая, что он отцовский, а второй рукой, облаченной в черную, грязную от песка, пепла и пыли, перчатку, гладит себя по щеке, медленно закрывает кривящийся в веселом выражении рот. США глядит на него непонимающе, с капелькой отвращения, будто на умалишенного. Россия на него даже не обижается — понимает, что действительно нездоров.       Ему плохо, перед глазами все рябит и плывет, идет волнами, но мужчина все равно нетвердо стоит на ногах и смеется-смеется-смеется.       Честно, Россия не хотел проигрывать. Он знал, что оставшись совершенно без поддержки, без друзей и родственников, не сможет отстоять право на свободу и чистое небо над своей головой — Америка слишком одержим и по-ледяному безумен, но сдаваться, не приложив хоть каких-то усилий… Еще унизительней, чем проиграть.       — Почему… Почему ты смеешься, как будто проиграл мне в карты или монополию? — произносит Америка, хмурясь. На лицо его падает тень, и таким он кажется России безобразным в этот момент. Америка должен сиять и улыбаться, в своей манере хищно и насмешливо, а не хмуриться непонимающе. Он ведь, в конце концов, выиграл!       РФ подавляет смех, однако с лица не сходит улыбка — мягко снисходительная, словно он смотрит на несмышленного ребенка. Он вкрадчиво, словно не хочет портить какую-то особую атмосферу между ними, шепчет:       — Потому что я проиграл, — задумчиво смотрит на АК, оглаживая его рукоять кончиками пальцев. — Потому что ты победил — уничтожил мой народ, выжег сердце и превратил территории в пепел. Ты получил, что так хотел, США, — я в твоей власти, сломленный и подчиненный.       На некоторое время воцарилась тишина. И если Америка испытывал исключительно давящее камнем на грудь напряжение, то Россия его и вовсе не ощущал — все также беззаботно улыбался, копаясь где-то глубоко в себе. Возможно, ему было больно на самом деле. Слепая, горячая обида тяготила его грудь и мешала дышать. Но он, по крайней мере, не ощущал этого слишком явно, чтобы тупоумно злиться, брыкаться и кричать. России было иррационально весело — хотелось продолжить смеяться, захлебываться в собственном рокочущем, надорванном голосе и маниакально улыбаться. Но он стоял, обнимая обеими руками старенький АК, и бездумно улыбался, словно умалишенный. Ни одна мысль в голове не задерживалась достаточно долго, чтобы за неё зацепиться, поэтому глаза лихорадочно, смешливо и тупо блестели горящим голубым, будто кто-нибудь поджег Байкал.       Америка подумал — сбрендил.       — Я не понимаю, russki.       Федерация вздохнул почти устало, заглядывая в глаза напротив с больной, колючей нежностью и беззлобной насмешкой. В его груди ненависть переплаталась с безграничной, отчаянной любовью, и он понимал — неправильно. Но так плевать на это звенящее церковными колоколами где-то в подсознании «неправильно».       — Скажи мне, — подходит медленно, с кошачьей грацией в движениях; смотрит снизу вверх с интересом и не сдерживает насмешливой, едкой улыбки. Кажется, вот-вот засмеется в лицо, — почему тогда ты выглядишь, как проигравший?       Америка непонимающе, с тупым выражением лица хмурится. Никогда он не встречал таких людей. Стыдно признавать это, но Россия его пугал и завораживал.       — …Что?       — Ты ведь победил. Тогда почему смеюсь я?       РФ мягко опускает автомат на землю, словно он — самое ценное, что у него есть, и стягивает с рук перчатки. Снимает перекосившуюся каску и расстегивает бронежилет. Смотрит своим горящим Байкалом на Штаты и валит того наземь, приземляясь сверху.       Русский оглаживает чужие бока и живот, нетерпеливо ерзает. Америка не делает ничего, лишь цепляется пальцами за российские бедра, сжимая до синяков, и смотрит в грязно-серое небо. Думает, что не так должно было все закончиться.       Россия сам насаживается, двигается вверх-вниз и вдруг начинает смеяться. Голос его подпрыгивает в такт толчкам, неровно скачет от низкого, хрипящего, к визгливо-высокому.       Он наклоняется к США, глядит на него с хитрым прищуром и вкрадчиво шепчет:       — А может проигравший здесь — только ты?       Америка в ужасе раскрывает рот, ослабляет хватку на чужих бедрах, чем пользуется Россия, поднимаясь с него.       Кажется, мир рушится на глазах. США не понимает. Что могло быть не так? Он сделал то, что хотел — лишил Россию близких, ослабил и сломил. Выжег его землю и превратил сердце, Москву, в радиоактивный пепел. Федерация сломался. Он должен был прогнуться от безысходности, понимая, что унижен и его существование потеряло смысл, тогда почему сейчас он стоит над ним и истерично, весело смеется?       Неправильно! Нет-нет-нет!       Америка устало улыбается. Какой в этом смысл, если он чувствует себя проигравшим?       Глаза слезятся. Когда проигравший улыбается, победитель теряет всякий вкус победы.