Ещё не Россия, уже не Пруссия

Привет, братишка! Ну как ты там без меня держишься? У меня всё… не скажу, что хорошо, но и не плохо. Поначалу всё было на-а-амно-о-ого хуже! А сейчас меня вроде как приняли в эту безумную, но дружную семейку. Извини, что пишу только сейчас, но сам понимаешь, послевоенное время, все на тебя озлобленно смотрят голодными глазами, потому что в стране страшная нехватка продовольственных товаров. Вчера с Ванькой полдня простояли в очереди за хлебом, в итоге получили всего две булки на такое семейство. Ужас, правда? Впрочем, думаю, у тебя сейчас дела идут не лучше. В России уже зима. Да, сейчас только середина октября, но снег уже выпал. Мы вчера даже в снежки играли. Весело было, только не мне. Эти предатели прибалты в процессе битвы переметнулись на сторону врага, то есть к России и вчетвером начали воевать против меня! Ни за что больше не соглашусь участвовать в такой нечестной игре. Помнишь Африку? Тогда мы оба изнывали от жары, а когда напали на Украину, начали изнывать уже от холода. Ольга мне этого до сих пор простить не может, но я не собираюсь просить у неё прощения. В случившимся нет нашей с тобой вины, на поле боя мы были просто пешками, наравне со всеми сражающимися за свою родину. Эта война — просто политическая интрига взрослого ребёнка, возомнившего о себе непойми что и решившего прибрать к рукам весь земной шар, половину населения уничтожить, а вторую половину обратить в рабов. Кстати, помнишь Гинденбурга? На могилку ходишь? Хех, да, я знаю, что его перезахоронили, но… до меня доходили слухи, что советские войска всё разграбили. Надеюсь, это неправда. Марки с ним всё ещё выпускают? Знаешь, сидя здесь, взаперти, я даже успел соскучиться по этой упитанной роже. И по фюреру тоже… самоубийство — далеко не та смерть, которую он заслуживает. Но свести счеты с жизнью сразу же, как солдафоны заползли в рейхстаг — это круто! Завидую, что не сделал так же. Думаю, теперь старику Паулю скучно не будет, у него появилась достойная компания. Знаешь, что тут болтают о смерти фюрера? Красная армия вытащила его из рейхстага, нацепила на палку вместо полотна и водрузила на крышу. Говорят, мол, по сей день там висит, развивается, как позорное клеймо нацизма. Вот же бред! Сразу видно общество с деградированным недосоветским мозгом. Сняли его уже давно. Сня-ли и подожгли, до сих пор, наверное, лежит в саду тлеет, а они всё никак успокоиться не могут. Очередной удар в спину, но ты там держись! Не смей сопли распускать! Я ещё не умер и на полном серьезе намерен вернуться, влившись в состав ФРГ! Знаешь, я ведь даже подумать не мог без жуткой гримасы на лице о том, что всё так обернётся. Что нас вот так смогут разбить на две половинки одного целого. Что я когда-нибудь буду жить здесь и мне это будет почти нравиться. Что чужие страны, которым я так нагадил, будут относиться ко мне с теплотой и пониманием. Колкость, конечно, осталась, но палками меня не бьют, на цепь не сажают, правда, Наташа пару раз заставила съесть её стряпню. Гадость та ещё! Если выпадет шанс хоть раз в жизни попробовать то, что она готовит, не соглашайся! Первоначально ведь, приехав сюда, я думал, что буду рубить дрова и чистить снег где-нибудь в Сибири, а в итоге живу и ем вместе со всеми, гуляю также вместе со всеми, вечера мы тоже проводим вместе. Иногда играем в карты или шахматы. Если бы не косые взгляды, мне бы здесь даже понравилось, но знаешь… Я чувствуя себя запертым в клетке. Забавно, правда? Чёрный ястреб севера заперт в какой-то русской избе. Газет не читаю, потому что воротит от всего красного с серпом и молотом (да и не дают мне их), поэтому даже особо и не знаю, что в мире творится. Россия, как и другие республики, меня ни во что не посвящают. Слышал, что ГДР взяла курс на социализм, а вот о тебе вестей нет. Я, конечно, надеюсь на лучшее, но этот мудак Америка не внушает доверия. Не поверишь, но с тех самых пор, как я здесь поселился, все с ума посходили. Постоянно бегают за мной, следят за тем, что я делаю и как веду себя. Один раз взял томик Гоголя почитать, так об этом величайшем событии потом целый месяц гудели. Я, конечно, не против такого внимания, но иногда даже Великому нужно уединиться и побыть в тишине и покое. Дом долгое время стоял разрушенный, но Ванька его отстроил и беседку отдельно для меня сделал. Да, он сам так сказал и продолжает говорить, мол, хватит дышать пылью, иди на улицу, порисуй что-нибудь. Я ему, блин, ребёнок, что ли?! Рисовать… вот ещё! Погулял по саду, заглянул в огород, нащипал немного семечек из его любимых подсолнухов и вернулся домой. Ванька говорит, что я разленился и потолстел. Бред сивой кобылы! Я каждый день тренируюсь и уже привык вставать вместе со всеми. Бегаю, качаюсь, в баню хожу. Представляешь, у Ваньки на память после наших шалостей остался красивый такой шрам на всю спину, сам в бане видел, даже трогал, когда этого пьяницу обратно в дом тащил. На шее у него тоже полно шрамов, и остались ещё незарубцевавшиеся раны. Смотрится красиво, я себе такие же хочу! Почему всё самое лучшее всегда достаётся этому, твою мать, России? Пятнадцать республик, сексуальные сестрички (прости, Людц, ты у меня тоже красивый, но руками тебя не пожмякаешь. Потому что не за что), обширные территории, плодородные земли, я… и надо заметить, что на мне он сорвал джекпот! Берлинская стена. Знаешь, впервые услышав от России про неё, я долго не мог в это поверить, но всё же пришлось, когда собственными глазами увидел её. Правда, по телевизору, его мне пока смотреть не запретили. Я в шоке! Мне уже это дрянное правительство СССР крыть нечем, сразу видно — атеисты чертовы! Но я всё же надеюсь на лучший исход и падение этого позорного забора, от которого пользы не больше, чем от этих старых пердунов, что засели там на верхушке по выслуге лет. Прости, братишка, скорее всего, это моё первое и последнее письмо. Больше я не смогу тебе написать, как и прочитать твой ответ. Они не позволят… Как же паршиво звучит! Прости, братишка, между нами теперь Берлинская стена. Поставив жирную точку, Гилберт свернул пополам желтоватый листок в клетку и отложил его в сторону. — Закончил? — спросил Россия, не отрывая взгляда от книги. Неохотно повернулся к нему, Гилберт с трудом сдержался, чтобы не отпустить язвительную шутку. Россия сидел тут на протяжении всего времени, пока Гилберт строчил письмо. И последнему это, мягко говоря, не нравилось. Но что поделать? От коммунизма в этой стране некуда деться. — Почти, — прошептал он. — Подай конверт. Оторвавшись наконец от прочтения очередной советской классики, Иван взял с соседнего столика самый обычный белый конверт с советским флагом в уголке и передал его Гилберту. Закрыв книгу, Брагинский устремил взгляд на Гилберта. Затылком почувствовав, что на него смотрят, Байльшмидт бросил короткий взгляд в сторону России, не отрываясь от дела. Россия ведь любил всюду совать свой любопытный нос, пора уже привыкнуть к этому. — Хватит, не пялься! И без тебя тошно, — буркнул Гилберт. Закончив с письмом, он тут же передал его России. — Сам виноват, нечего показывать свой характер, где не просят. Спрятав конверт во внутреннем кармане шинели, Россия поднялся с места и медленно зашагал к выходу, а Гилберт так и остался сидеть за небольшим письменным столом. Со стороны России было весьма щедро разрешить ему за столько лет наконец-то написать письмо, которое он лично доставит по адресу. Откинувшись на спинку стула, Гилберт облегчённо выдохнул. Только бы Иван не обманул и передал письмо Людвигу лично в руки. Сидя в кабинете, Россия вертел в руках тот самый конверт. Отправлять его он, по-видимому, не собирался. Открыв нижний ящик стола, Иван сунул туда письмо ко всем остальным похожим конвертам и достал старый отечественный портсигар вместе с тоненькой тетрадью в клетку. Запись номер одна тысяча триста пять. Гилберт всё ещё скучает по Людвигу и хочет вернуться домой. Выдохнув тёмное облачко дыма, Иван задумался. Гилберт уже давно потерял тягу к свободе, смирившись со своей участью, но огрызаться не разучился, несмотря на статус. Немного подумав, Иван черканул ещё пару строк в тетради и спрятал ту в ящик стола. Огородить ГДР от внешнего мира. Урезонить его связь с Людвигом.