Одним глазком

Потерять глаз было действительно больно… И пускай Баттерс едва помнил происходившее с ним в полубреду от потери крови и нестихающих ощущений, он хорошо запомнил момент, когда понял, что глаз не будет видеть уже никогда. Сюрикен не просто ослепил его, а сделал глазное яблоко бесполезным, в результате чего то удалили. На жалкие секунды врачам удалось провести Леопольда россказнями о том, как ему идёт повязка, но здоровый глаз всё равно затянуло поволокой слёз. Что толку радоваться этой повязке, если она теперь с ним навсегда, потому что за ней — абсолютная пустота? Остатки глаза добрые дяденьки в белых халатах отдали на память, не утруждая себя утилизацией биологических отходов — они охотно дарили людям их гланды, осколки костей, опухоли и всё прочее, что извлекали из пациентов. В баночке несуразным комком болтались остатки глаза, и если бы Баттерс не знал, что именно держит в руках, то никогда бы не догадался. Смотреть глазом, который видеть мог, на тот, который не сможет этого никогда — невыносимо мерзко. Баттерса ни капли не забавляла мысль, что он может смотреть себе же глаза в глаза без использования зеркала. Это… Пугающе. А ещё очень обидно. Он не держал зла на Кенни и всю их компашку, за бредом стёрлись детали вместе с обидами, и осталось лишь горькое чувство утраты чего-то важного. Чего-то, что всю жизнь было его частью, но теперь не являлось ею. Как только Леопольд привык видеть мир урезанно, одним лишь глазом, он взял банку с остатками второго и вознамерился похоронить тот. Не на кладбище, где чувствовал себя неуютно в любом возрасте, а на окраине городка, где только начинался лес — глубже направляться было просто опасно, потому что не все из тех, кто туда заходил, вообще находили дорогу обратно. Разрыв руками сначала снег, а потом и вечно мёрзлую землю меж корней дерева, Баттерс безо всяких сожалений вылил в ямку содержимое баночки. Он не хотел видеть свой глаз, лишённый самого ценного его качества. Конечно, он привык жить с одним глазом, и его не слишком волновала эстетичность — Баттерс просто избегал зеркал и отражений, чтобы лишний раз не вспоминать о том, что картинка его мира перестала быть полной. Все вокруг делали вид, что так было всегда, и никто не пытался залезть ему в пустую глазницу. Возможно, им было мерзко об этом даже думать. Эта мысль уже забавляла, и когда Эрик в очередной раз пытался задеть Леопольда за живое, тот с нездоровой улыбкой прямо посреди школьного коридора содрал с себя повязку и засунул палец в провал глазницы, не касаясь стенок, потому что не вымыл руки, но достаточно мерзко болтая внутри. Кого-то стошнило на свежевымытый пол, и Леопольд не ручался, что это был не Картман. Постепенно он привык к отсутствию глаза, родители оплатили протез. Стекляшка неестественно поблёскивала, неточно копируя цвет здорового, настоящего глаза, и нужна была только для наполнения пустоты. Баттерс не видел в ней особого смысла — только хлопоты, ведь нужно следить за чистотой, а видеть эта штука всё равно не может. Этот искусственный глаз нужен был только людям вокруг, потому что это они могли в него смотреть, не Леопольд. Тот лишь замечал, что стоит глаз прикрыть, как люди теряются и сообщают ему весьма интересные и неожиданные вещи… Та его часть, что всегда жаждала хаоса, внутренне ликовала, выбивая из одноклассников сплетни просто хлопком ресниц. Иногда он видел странные сны. Баттерсу снился лес, ямка меж корней деревьев и его собственный глаз, моргающий мшистыми веками. Его чистый и ясный взгляд пугал до дрожи, и видел он, казалось, то, что видеть невозможно. А Баттерс иногда видел то, что видел глаз — мотыльков меж деревьев, странные тени и бродящие в лесу силуэты, не все из которых хоть отдалённо напоминали людей. Его глаз, закопанный в лесу, жил во снах отдельной от Леопольда жизнью, транслируя то, что наблюдал, словно они всё ещё были связаны. Год спустя Баттерс нашёл в себе силы прийти на место, где закопал глаз. Он хорошо его помнил, хотя под слоем снега ничего видно не было. Да и то, что закопано, тоже не могло ничего видеть на самом деле… Задумчиво посмотрев на сомкнутое веко мёрзлой земли, скрытое за снежными ресницами, Леопольд решил навещать это место каждый год. Просто чтобы заглянуть в глаза самому себе — быть может, ему удастся увидеть себя в ответ хотя бы в воображении. Порой казалось, что его глаз действительно видит. Не тот холодный и искусственный, что теплел от контакта с глазницей и заполнял собою пустоту, а тот, что давно был похоронен в лесу. Иногда Баттерс видел его сны, реже видения появлялись наяву, словно он мог быть в двух мирах одновременно и смотреть обоими своими глазами, находившимися в разных местах. Всё чаще казалось, что люди тоже видят тот его глаз, призрак которого обитал в глазнице, и это ему они рассказывают то, что рассказывать самому Баттерсу не хотели. Иногда ему просто нравилось смотреть и слушать, иногда — сеять хаос одним хлопком ресниц. Уже годы спустя Баттерс вспомнил, что глаз не терял вовсе — это Профессору Хаосу в него попала металлическая звезда. У самого Леопольда глаз до сих пор был, он видел им странные вещи, и люди тоже могли его видеть, рассказывать ему тайны и погружаться в безумие, что плескалось в холодном взгляде… А Хаос зловеще смеялся, стоя на месте захоронения, и мотыльки слетались на этот звук.