Летящий на смерть

      — Подполковник Кан, — Сонхва опускается в шикарное для небольшой переговорной кресло и неторопливо стягивает белые перчатки. — Или, может, капитан специального разведотряда Кан? Такое у Вас звание на самом деле? Мне искренне жаль, что Вы были неосторожны. Знаете, почему Вы ещё живы?       Пак поднимает скучающий взгляд на парня напротив и подпирает рукой подбородок, закидывая ногу на ногу. Ёсан стоит на коленях на расстоянии вытянутой руки и смотрит исподлобья, а по обе стороны от него — два конвоира. На нём всё ещё сидит офицерская серая форма, только немного потрёпанная и запачканная кровью самого Кана. Последние два дня стали переломными в судьбе молодого подполковника. Он измотан и истощён. Поимка на шпионаже, неожиданный обыск, предъявление обвинений и арест, заключение и пребывание в части генерала Пака под стражей до его возвращения из отъезда. Всё это сказалось огромным стрессом и усталостью. Военное время действительно ужасно, и при предъявленных обвинениях Ёсану грозила совсем не завидная участь.       — Вы ведь понимаете, что по нашим законам с Вами должны были сделать за измену, противозаконную разведывательную деятельность, похищение информации и выдачу её вражеской стороне? — Сонхва ждёт ответа, но, не получив его, продолжает. — Понимаете. Смертная казнь особо жестоким и изощрённым способом. Так Вам не интересно, почему же ещё живы?       — Я ничего не скажу.       — Да и не надо. Всё, что было важно я уже узнал, — усмехается Пак и делает слабый манерный жест рукой конвоирам. — Снимите с него наградную ленту, оставьте на столе и покиньте комнату.       Конвоиры сразу же довольно грубо срывают чёрно-серебряную ленту с Ёсана, на которой за полтора года службы успело накопиться приличное количество орденов для его звания, и, оставив её на указанном месте, выходят.       — На самом деле, Вы её достойны. Мне нравятся ваши стратегические и тактические навыки. Но полтора года таскать информацию из главного штаба под носом у всех офицеров — смело и… глупо? Вам не показалось это самоубийством? Вы очень способный, я бы даже сказал, талантливый командир.       — Всё было хорошо, пока Вы, генерал, — Кан особо пренебрежительно выделяет последнее слово, — не стали слишком сильно интересоваться моей персоной.       — Может, Вам повезло. Однажды Вы бы всё равно попались, но будь на моём месте другой офицер — уже бы кормили собой червей.       Сонхва так спокойно и размеренно об этом говорит, скучающе рассматривая свои ногти, что Ёсану становится от этого дурно. Он в полной мере осознаёт своё безвыходное положение и действительно удивляется тому, что ещё жив. Его и правда уже должны были бы казнить, но вопреки всему он ещё не избит до полусмерти, не имеет множественных переломов и находится в относительном порядке. Почему?       — Вы ещё не сообщили? — осеняет Кана, и он вскидывает голову, испуганно глядя на Пака.       Не то чтобы Сонхва его пугал, но он был, наверное, одним из самых жестоких из нынешнего высшего офицерского состава, пусть и справедливым. На секунду Ёсану захотелось умереть, потому что он вспоминает, как пытает Пак, с удовольствием пачкая руки в крови и слушая крики боли, словно музыку. Он всего один раз присутствовал при допросе, но взятый в плен солдат молил о смерти.       — Нет, конечно.       — Чего Вы хотите?       Сонхва слегка щурится и внимательно смотрит на Кана. Он будто взвешивает ещё раз свои намерения в отношении Ёсана и молча повторно всё обдумывает. Насколько рискованно сейчас собирается поступить Пак? На самом деле, он ставит на кон многое.       — Я готов оставить Вас в живых, если согласитесь быть в моём полном распоряжении, — Сонхва медленно вынимает из портупеи под низом своего пиджака пистолет и направляет его на Кана. — Или могу пристрелить прямо сейчас и буду прав.       Ёсан молчит. В эту секунду желание умереть пропадает, хотя в данный момент ему могут подарить самую спокойную и безболезненную смерть из возможных. Он немного растерянно смотрит на Пака и судорожно пытается понять, что ему делать и ответить. Отказаться и решить эту проблему раз и навсегда или согласиться, и не факт, что на лучшее существование.       Закончить размышления не даёт выстрел. Ёсан даже не сразу понимает, что произошло, пока тёплая кровь не начинает согревать щеку и падать частыми каплями на колено. Кан оборачивается и видит застрявшую в стене пулю. Настоящую. Которая только что оцарапала его скулу. Притом Сонхва выстрелил так, чтобы задеть кожу, но не нанести повреждений в целом, по сути, не задевая даже кость. Когда Ёсан поворачивается обратно, то видит перед собой дуло, направленное прямо в лоб. И от этого филигранного шага Ёсана бросает в дрожь. Только сейчас приходит осознание, в каком шатком положении он находится. Всё серьёзно, и это происходит с ним. Не с кем-то другим. Именно с ним. Вдруг так сильно захотелось жить. Даже самой собачьей жизнью, даже изменив своим интересам и штабу, даже под руководством Пака. Умереть всегда можно успеть.       — Что скажете? — Сонхва чуть ведёт рукой, прицеливаясь ровно между глаз, и выглядит слишком расслабленным и спокойным.       Дожидаясь ответа, он приподнимает ногу и носком туфли подцепляет чужой подбородок. Ёсан вздрагивает и жмурится, пока Пак немного разворачивает его лицо и смотрит с разных сторон. Он открывает глаза, только когда тот замирает, глядя, как капли крови со скулы падают на лаковую поверхность туфли. В какой-то степени Кана раздражает эта невозмутимость и медлительность Сонхва, ведь не будь на его запястьях наручников, генерал не позволил бы себе такого спокойствия.       Но именно на этой мысли у Пака заканчивается терпение на ожидание, и он несильно, но неприятно бьёт той же ногой Ёсана по лицу, разбивая тому губу.       — Цени́те моё время, — он взводит курок, ждёт ещё несколько секунд и только собирается сделать второй выстрел, как Кан не выдерживает собственного напряжения.       — Нет, стойте, — взволнованно выпаливает тот. — Я согласен.       Ёсан опускает взгляд и мелко дрожит, с горечью закусывая губу. Жизнь в самом сердце вражеского штаба обещала быть опасной, но он надеялся, что его не поймают. Что этого с ним не случится. С кем угодно, но не с ним. И что теперь?       — Я рад, — Сонхва убирает пистолет на стол слева и кладёт его рядом со снятой лентой и своими перчатками. — Будьте готовы ко всему. А для начала уберите за собой.       Пак снова приподнимает ногу, на которой туфля запачкана кровью, и опять садится как в самом начале, подперев подбородок рукой. А Кан смотрит на собственную кровь и не может понять, что от него хотят. У него ведь скованы руки. Он мечется взглядом к лицу Сонхва и обратно, и искренне радуется, что тот сегодня в хорошем настроении и довольно терпелив. Не особо хочется ещё раз получить по лицу. Наконец до Ёсана доходит, что единственный способ убрать кровь — слизать её. Становится так мерзко и тошно, а в горле появляется нервный ком.       Кан неуверенно тянется вперёд и пытается совладать с эмоциями. Разбитая этой же туфлей губа саднит, но приходится пересилить себя и коснуться её языком. Он жмурится, пока вылизывает лаковую поверхность, и от обострённого вкуса крови во рту чувствует себя максимально плохо. А Сонхва же готов поклясться, что этот мальчик — лучшее, что он видел в своей жизни. Кан невыносимо прекрасен, и наблюдать сейчас, как он вылизывает генеральские туфли на нём — слишком.       Пак не перестаёт радоваться тому, кем оказался Ёсан. Честно говоря, ему плевать на факт предательства и саботажа изнутри. Для генерала это не несёт никаких потерь. А вот что одна интересная для Сонхва жизнь теперь в его руках — действительно важно. Для Пака это подарок судьбы, который он и не надеялся заполучить. Единственный шанс подступиться к этому неприступному ледяному юноше, за которым он так долго наблюдал.       — Такой умница. Это слишком красиво. Можете прекратить.       Красиво? Разве это красиво? Кан останавливается и поднимает разбитый взгляд, думая о том, что это было наверняка меньшее из того, что с ним теперь могут сделать. И точно. Сонхва расставляет ноги и слабо улыбается, расстёгивая нижнюю пуговицу своего длинного пиджака.       — Пожалуйста, порадуйте меня ещё Вашей покорностью.       — Я не, — Кан теряется и немного паникует. Подобных просьб он точно не ожидал. Ладно унижение в виде вылизывания обуви, но это? В голове слишком много тревог и метаний, а голос дрожит, — я не умею.       — Учитесь.       Выбора нет. Ёсан нерешительно подходит на коленях ближе и смотрит на ремень Пака. Тот почти сразу наклоняется вперёд и заводит руки за спину Кана, освобождая чужие запястья от наручников. Для Ёсана это очередной стресс. Сонхва сейчас слишком близко, и его дыхание ощущается на шее. Хотя пахнет он приятно и даже успокаивающе.       Вернувшись на место, Пак легко хлопает себя по внутренней стороне бедра и прокручивает на пальце наручники. Кан тяжело выдыхает и подаётся вперёд, робко касаясь пальцами бёдер. Он очень нерешительно поднимается выше и касается паха, густо краснея, пока гладит. Уши и щёки полыхают, когда Ёсан расстёгивает чужой ремень и ширинку.       Чувствуя через ткань, как под ладонью твердеет член, Кан ощущает себя слишком странно. Неужели старшему офицеру так нравится его растрёпанный внешний вид и измученное лицо в крови? От неприязни и страха сводит низ живота, но нужно быть стойким и постараться выжить. По крайней мере, Ёсан успокаивает себя мыслью о том, что отсасывать генералу всяко лучше, чем быть избитым и измученным патриотичными конвоирами в одиночном карцере. Всякое случается с пойманными изменниками и дезертирами в военное время.       Кан достает член и медлит. Ему нужно немного времени, чтобы решиться, и Сонхва не торопит. Медленно выдохнув, Ёсан подаётся ближе и проводит языком по головке, мягко обхватывая её губами. Кан понятия не имеет, как это делать, но думая о том, что понравилось бы ему самому, старательно посасывает, лаская языком. Он довольно нежен и, судя по тяжёлым вздохам Пака, всё правильно делает. Ёсан пробует взять глубже, но получается только до середины, так что сразу открещиваясь от этой идеи, он отстраняется. И тут же принимается вылизывать, обводя языком вены и обильно смачивая слюной. Так проще двигаться. Кан для удобства сплёвывает на свою ладонь и обхватывает член у основания, двигая рукой, когда сам поднимается к головке и целует под ней.       — Прекрасный мальчик, — несвойственно мягким тоном произносит генерал и зарывается пальцами в волосы Ёсана.       Не описать словами, как мерзко себя сейчас чувствует Кан, отсасывая офицеру и ощущая вкус его предэякулята и послевкусие от собственной крови. Он пытается отбросить все мысли и просто сделать это, действительно стараясь. Втягивая щёки, пока всасывает член, и как можно интенсивнее лаская языком. Чем быстрее Сонхва кончит, тем быстрее всё прекратится. Но когда в следующий раз он снова берёт в рот головку, то слышит указание убрать руку и расслабить горло. Становится страшно, потому что кажется, будто взять глубоко он просто не способен. Но Пак крепко сжимает в кулак волосы на затылке и насильно насаживает на член, заставляя уткнуться носом в лобок и пропустить головку в горло.       Из глаз Ёсана непроизвольно текут слёзы, а он всеми силами сдерживает рвотные позывы, судорожно вдыхая, потому что теперь Сонхва задаёт рукой собственный темп. Он довольно быстрый, и хорошо, что член надолго не задерживается в глотке, иначе Кан бы точно не выдержал. Всё происходящее ощущается так ужасно и безжалостно, что Ёсан параллельно всему, как может елозит языком и молится, чтобы это быстрее закончилось.       Губа, кровь с которой, кажется, на время остановилась, снова трескается и начинает болеть и кровоточить, горло и уголки рта саднят, а душу выворачивает от неприязни к самому себе.       Наконец Пак останавливается и с глухим полурыком-полустоном кончает в рот. Кан не сразу это понимает, но инстинктивно глотает, хоть и не удерживает всё. Немного стекает с уголка губ вперемешку со слюной.       Как только Сонхва заканчивает и отпускает волосы Ёсана, тот сразу же отстраняется, заваливаясь назад и отползая. Кан закашливается и пытается перевести дыхание, пока Пак приводит себя в порядок. Как же отвратительно и плохо себя сейчас ощущает Ёсан. Не просто неудачником, что был неосторожен и раскрыл себя, но ещё и грязной шлюхой, которую только что отымели в глотку. А всё лишь потому, что этот грёбаный Сонхва будто не человек, успевающий везде и всегда, имеющий глаза и уши на каждом шагу и всё узнающий быстрее, чем нужно.       Взгляд Кана падает на лежащий на столе пистолет, и его словно бьёт порывом ледяного ветра. Его руки свободны, оружие так близко, а Пак отходит от оргазма и даже не смотрит. Почему он не может сейчас просто схватить его и выстрелить? Потому что тогда точно не выйдет отсюда живым. Но не лучший ли это исход после случившегося? Ёсан одним рывком хватает со стола пистолет и наводит на Сонхва, что зачёсывает чёрные волосы назад пальцами, прикрыв глаза. Он, не задумываясь, жмёт на спусковой крючок, но глухой щелчок затвора и отсутствие выстрела заставляют побледнеть. Рука Кана начинает трястись, а слёзы второй раз за последний час неконтролируемо текут по лицу. Пак же абсолютно невозмутимо достает белоснежный шёлковый платок и поднимается со своего места, опускаясь рядом с Ёсаном на одно колено.       — Там была одна пуля, — Сонхва аккуратно берёт Кана за подбородок и платком стирает с его лица свою сперму, слюну, кровь и слёзы. — Я блефовал. У меня не было второго выстрела. Во имя как Вашей, так и моей безопасности. А теперь послушайте меня очень внимательно. Я целиком и полностью разобрал шифр, которым Вы сообщались со своим штабом и в вашей манере отправил сообщение о том, что Вы больше не в деле. Сегодня, — Пак смотрит на свои часы и вскидывает бровь. — Сорок три минуты назад Ваш восточный разведывательный штаб был целиком и полностью зачищен и взят. Отныне для Вашей стороны вы изменник и преступник, что выдал местонахождение штаба и переметнулся на сторону врага. Вас не примут обратно. Вам некуда бежать. Здесь же никто не узнает о том, кем Вы были. С сегодняшнего дня Вы в моём личном составе. Возьмите свою ленту обратно. На днях будет подписан приказ о Вашем повышении до полковника для обеспечения полномочий, благодаря которым Вы сможете действовать от моего лица и представлять мои интересы. Теперь они ваши. У меня есть некоторые планы, и мне нужна сильная офицерская поддержка. И запомните, отныне моя жизнь — Ваша жизнь. Если со мной что-то случится, то Вас ждёт смертная казнь без суда и следствия. У одного из офицеров моего личного состава есть на Вас всё, и в случае чего это попадет к руководству незамедлительно. Конечно, Вы можете попытаться меня убить и сбежать, но поверьте, не успеете добежать ни до одной границы.       Сонхва поднимается и ещё раз поправляет свою форму, ленту с орденами и галстук, направляясь к выходу.       — И что же? — Ёсан горько усмехается, принимая полную капитуляцию перед Паком после услышанного. И правда, ничего больше нет. Даже не сразу верится. — Вы для своих планов так со всеми офицерами ищите поддержки?       — Нет, — Пак задерживается у двери, прежде чем покинуть комнату. — Можете считать себя особенным.       — Почему Вы доверяете мне полномочия, власть и собственную жизнь? Это большой риск, Вы не можете быть уверены во мне.       — Больше у Вас нет ничего, кроме меня и звания.       — Чего Вы хотите добиться, получая поддержку военных из разных частей?       Сонхва сжимает дверную ручку и молчит. Он оборачивается и переводит острый взгляд на Ёсана, растягивая губы в улыбке.       — Фортуна любит смелых. Имейте в виду, либо Вы со мной получите мир, либо вместе со мной отправитесь в могилу.