с этого, пожалуй, все и началось

У Ильи вихрь непослушных волос на голове и ветер в ней же. У Ильи забит рукав и шальная улыбка, которая с губ не сходит: тот сорт людей, которым море по колено и горы по хую, потому что каждый свободный-и-не-очень вечер тот тягался и с Судьбой и со Смертью, которые то ли никак не поймают Буркова в свои костлявые руки, то ли просто наблюдают за дурачком, который стрелку спидометра укладывает до упора за несколько мгновений. У Ильи жизнь крайне свободная, даже счастливая, если в целом на нее посмотреть. У Марата волосы уложены ровно и очки не снимаются, потому как зрение тот убил так внезапно и сильно, что стыдно перед самим собой — говорила мама, что глаза беречь нужно, но мимо ушей важный урок пролетел. С тех пор Газманов уроки предпочитал не пропускать вовсе: учеба, которая давалась с трудом, вела лишь к одной небольшой мечте — на актера хотелось, что аж ладошки потели. Только не учел тогдашний школец, что результаты экзаменов, в самом деле, при поступлении важны, что вкалывать на свою мечту надо так, чтобы семь потов с тебя сходило. Проебался, ошибки понял, принял и осознал, решая теперь стать человеком хотя бы отчасти правильным. И теперь у Марата жизнь строгая, завязанная на учебе в педагогическом. И у первого, и у второго случаются дни, когда все из рук валится и крайне ебано на душе становится: то ли кошки скребут, то ли весь мир решил поиздеваться именно в важный день. Не везет в этот раз Газманову, который проспал по глупости своей и теперь, наспех собираясь на экзамен, проклинает себя и свой будильник, который конкретно в этот раз решил не сработать. Ситуацию добивает то, что путь до шараги крайне долгий, если ехать на метро, а денег на такси, как оно обычно бывает, нет. И тут или чудо произойдет, или Марат отправится на пересдачу. И, вопреки всем опасением, чудо действительно происходит. Выглядит оно, правда, крайне панково в расписанной кожанке и с острой улыбкой, но Марат не думает о том, когда, выбегая наскоро из подъезда, налетает на мотоцикл, который припарковали максимально неудобно: — Ты другого места не нашел, что ли? — В сердцах вырывается у Газманова несколько агрессивно, когда он чуть ли не летит носом в асфальт, но вовремя координацию себе возвращает, — Черт возьми, а. — А хули несешься как придурошный, — Ответ не заставляет себя ждать, когда парень на мотоцикле шлем снимает и смотрит хмуро, мол, это вообще ни разу не его вина, — Или спешишь на хуй так сильно? — Смешок проходится эхом по узкому двору и Марат, губы поджимая, с некоторым опасением смотрит на время, которое решило нестись также скоро, как и сам студент, — Правда спешишь, что ли? — Да уже нет, пожалуй, — Рука неловко ложится на собственную шею и парень носом шмыгает от досады: за стипендию тот все-таки держался, а пересдача летом погоды ему никаким образом не сделает, — Но ты не паркуйся у самой двери, тут бабули лютые. — Раз лютые, значит, надо съебывать отсюда. Тебя, кстати, подвезти куда? Здравомыслящая сторона Марата, которая помогала быть прилежным студентом и постоянно напоминала, что алкоголь и табачные изделия — вредно, сейчас крайне скептически смотрела и на мотоциклиста, и на его транспорт. Бунтарская сторона Марата, как тот сам ее называл, лишь пожимала плечами, мол, выбора у тебя все равно нет, а здесь есть шанс успеть. Или, в крайнем случае, разбиться, чтобы больше не сидеть вечерами за возрастной психологией и не мучить свою бедную татарскую голову. — Держись крепко, красавица, прокачу с ветерком, — Илюха посмеивается, когда свой шлем отдает пассажиру; Илюха кивает, заводя мотор, потому что названный адрес ему, вроде как, даже знаком. И, в целом, чудес на этот день вполне достаточно. То ли удача решила повернуться к Газманову своей приятной частью, то ли еще что, но он, во-первых, успевает; во-вторых, поездка на высокой скорости оказала на настроение будущего педагога исключительно положительные вайбы, которые по телу разливались адреналином, которого не хватало давно. Можно было, конечно, сказать, что Газманов словно заново родился за эту короткую поездку, но все заканчивалось коротким: взбодрился. Разве что заплатить тот не успел своему внезапному водителю, говоря сбитые благодарности вместе с тем, как принялся шлем снимать. Впрочем, Илье того было достаточно. Как оказалось, увы, ненадолго. Вторая их встреча происходит следующим утром. Бурков паркуется точно также, с некоторым сомнением смотря на часы, потому как не был уверен, что застанет вчерашнего попутчика вновь, но удача улыбается ему вместе с тем, как из подъезда выходит тот самый парень. И выглядел тот, к слову, гораздо спокойнее, чем сутки назад: — Ты опять? — У Марата есть время на поговорить, потому тот и останавливается напротив, руки скрещивая на груди просто ради удобства. — Не опять, а Илья, — Сходу начинает Бурков и ладошку протягивает для крепкого рукопожатия. Имя в ответ слышит чужое и несет дальше что-то про приятно, интересно и вообще он тут случайно оказался, но раз мотоциклист прямо здесь, то почему бы тем не воспользоваться снова? — Не, ты меня вчера очень выручил, — Газманов отказывается с мягкой улыбкой на губах, когда в светлых глазах напротив мелькает то ли разочарование, то ли грусть какая-то неясная, — Сегодня я своими ногами. Но после, часа в четыре, можем пересечься, если хочешь. Илья хочет. Настолько хочет, что они обмениваются номерами для созвона и говорят еще несколько минут о какой-то ерунде, которая разливалась теплом по солнечному сплетению. С этого, пожалуй, все и начинается. Третья встреча, за ней четвертая, пятая. Череда совместных прогулок становится постоянным явлением, а разговоры взахлеб переросли в потребность общения двадцать четыре на семь. Бурков оказывается человеком крайне общительным и открытым, а Марат, очаровываясь новым другом, не может не отвечать тем же. В конце концов, они оказались не такими уж и разными, из-за чего мандраж постепенно сходил на нет. Окончательно тот исчезает в момент, когда Илья изрекает важное и гордое: — Я, кстати, не матерюсь, — Тот впечатлить Марата пытается своими манерами, но спотыкается в следующий момент о собственные ноги, выдавая крайне культурное: — Блять, ебаный ты в рот. Марат, после важного кивка, только смеётся: — Ну, пиздец теперь, — Лаконично изрекает будущий педагог под взгляд искренне удивленный, потому как Бурков правда считал, что Марат и от нецензурной лексики в какой-то момент своей жизни отказался. После этого в их переписке появились мемы про хуи, анальный секс и прочие радости жизни. С этого, пожалуй, все и идет по пизде. Илья понимает, что его тянет не в ту сторону, когда встречи он ждет гораздо сильнее, чем уличные гонки. Марат, казалось, не понимал вообще ничего, молча плывя по этому своеобразному болоту, соглашаясь посмотреть все же, чем таким занимаются стритрейсеры, когда все приличные люди спят. И это оказывается отличной идеей, потому что лицо Газманова нужно было видеть. Бурков, впрочем, тем и занимался: любовался осторожно, смотрел украдкой светлым взглядом и финты выдавал на своей малышке такие, чтобы чужие руки поперек живота обнимали чуть сильнее — Марат, к счастью, не переставал крепко держаться за мотоциклиста. Да и в целом тот старался от Ильи не отходить несмотря на то, что ребята вокруг были крайне дружелюбными, а сам студент никогда не был из робкого десятка. — Так, как тебе? — Уже под утро, паркуясь назло все в том же дворе, Илья кратко интересуется о прошедшей ночи, — Не сильно испугался? — Испугался чего? — Бровь темная скептически выгибается, а затем Газманов головой качает с сонной улыбкой, — Я как будто в фильм попал. Этот, бля. «Три метра над уровнем неба», кажется. Такой ты.. — Какой? — Перебивает Бурков, вперед поддается с оскалом наглым, вызывающим, — Потрясающий? Интересный? Красивый? — Дурак. Они оба коротко смеются, неуклюже переминаясь с ноги на ногу возле падика, словно подростки. Марат на время смотрит и размышляет над чем-то, а Илья просто нервничает от чего-то, нервно посматривая на многочисленные окна квартир. — Поздно уже, — Тихо начинает Газманов, сразу же себя поправляя, — Рано, то есть. Давай ты сегодня у меня заночуешь? Мало ли, какая хуйня на дороге будет. В пять утра, конечно, никакой хуйни на дороге не будет, а сам Илья почти не сонный, чтобы с ним что-то случилось. В пять утра, конечно, все их совместные прогулки сливаются в одну, когда каждый из них вспоминает неосторожные прикосновения, мягкие взгляды и то самое щекотливое чувство в груди, от которого море и в самом деле по колено. В пять утра вещи случаются странные, возможно, необдуманные, но точно желанные и какие-то счастливые. У Ильи вихрь непослушных волос на голове, которые Марат бережно приглаживает сквозь их первый поцелуй. У Марата волосы уложены ровно и Бурков ерошит те, приводит в беспорядок, когда они жмутся теснее друг к другу. С этого, пожалуй, все и идет так, как надо.