Что может быть хуже

Как же холодно. «Нет. Пожалуйста, Рик, нет». Эти слова, произнесённые жалобно и беспомощно, навсегда остались в его кошмарах. Мальчик не кричал на него, не пытался сопротивляться, он просто плакал, отвернув лицо в сторону и зажмурившись, и тихо повторял, не надеясь, наверно, что его послушают: «Пожалуйста, Рик, не надо». Может быть, именно это и отрезвило его. Он будто очнулся, осознав себя вцепившимся в тонкие плечи, уже почти добравшимся до рта мальчишки своим. Тихие слова ударили его сильнее пощёчины, которую он заслужил гораздо больше. Он тут же отпустил его, словно обжёгшись, отпрыгнул назад и отвернулся — слишком привлекательно было полуобнажённое тело, с которого он успел сорвать почти всю одежду. Почти добрался, с содроганием подумал Рик, ещё немного — и случилось бы непоправимое. — Почему ты не позвал на помощь? — спросил Рик, пока Морти за его спиной, всхлипывая, одевался. Идиотский вопрос, он задал его лишь для того, чтобы чем-то заполнить тишину. — На-на помощь? То-то есть, маму или папу? — заикаясь, переспросил Морти, даже перестав рыдать. — Но ведь... они бы выгнали тебя... Конечно. Его дочь без колебаний выперла бы его в три шеи, погнала бы ссаными тряпками. И он больше никогда бы не увидел мальчишку. Рик усмехнулся, в очередной раз поражаясь силе привязанности — парню проще быть изнасилованным, чем обречь себя — их обоих — на разлуку. Грёбаная привязанность. Он прекрасно помнил, как, надираясь в баре со Сквончи и Птицеличностью, хвастался своей уникальностью — даже сука-Вселенная спасовала перед ним, не осмелясь всучить ему эту бесполезную хуйню — родственную душу. Нахуй привязанности, нахуй зависимость — он свободен, как чёрт, и всю жизнь проведёт со своими друзьями, веселясь, бухая и воюя за свободу. А через неделю появилась она. Сраная метка. Его любимая доченька показала его фотографию своим отпрыскам — но он-то в душе не ебал такие подробности и решил, что его соулмейт разглядел его в том занюханном баре, где он отмечал очередную успешную сделку. Кто бы это ни был — элитная шлюха с тентаклями, растущими из вагины, его собрат-пират или официантка с упругой задницей, снующая с подносами между столиками, ему было поебать, ему такая ебанина нахуй была не нужна. И он решил смотаться от возможных проблем в место, которое считал безопасным — на Землю, к дочери. Никогда он ещё так не проёбывался. Грёбаный же ты нахуй, думал Рик, глядя в ясные карие глаза мальчишки, ещё совсем ребёнка, только что осознавшего, что означает буква Р, проявившаяся на внутренней стороне запястья (с тех пор оно всегда было перемотано бесчисленным количеством шнурков и фенек). — И-извини... Прости меня, Морти. Ведь он ни разу до этого не позволил себе даже притронуться. Держал себя в руках с тех самых пор, когда осознал всё коварство судьбы, устроившей ему ловушку там, где он надеялся найти убежище. Сваливал, когда становилось невмоготу, чтобы набубениться в одиночестве до блевоты, до пьяных рыданий, до полусмерти. Возвращался, чтобы снова почувствовать себя живым. Метался между измерениями, но так и не нашел покоя, плюнул и смирился — ведь легче пару раз в месяц переждать истерику, но сохранить эту ущербную, недостаточную, но такую тёплую и такую необходимую близость. Таскать мелкого с собой в приключения. Жрать вместе мороженое, любуясь на то, как инопланетяне пиздятся в автоматы в «Блипс энд Читс». Пялиться на звёзды, сидя на крыше, чувствуя боком чужое тепло. Слушать, как мальчишка рассказывает о своих дурацких мечтах — написать сценарий для Нетфликс, разработать приложение для поиска родственных душ онлайн, организовать пикет в поддержку бездомных котов. Пялиться — втихаря — на мелкий зад, дерзко мечтая когда-нибудь растрепать рукой кудряшки на этой глупой голове, провести рукой по выступающим лопаткам — поверх майки, ничего такого. Стирать кожу на ладонях, дроча до дымных искр на случайно ухваченный образ — Морти, прошмыгивающий мимо него в свою комнату из душа, в одном полотенце; Морти, пишущий эссе по английской литературе, высунув от старания кончик языка или грызя карандаш (фаллические ассоциации? это всё от недотраха); Морти, напяливший из-за жары какие-то старые, совсем детские шорты, до неприличия смахивающие на трусы; Морти, загорающий на заднем дворе; Морти, попавший под дождь, сушащий волосы полотенцем. Хором с мальчишкой смеяться над шуткой из ТВ-шоу, понятной лишь им двоим, переглядываясь с противоположных концов дивана. Синхронно опускать глаза в тарелку, когда речь за столом заходит о родственных душах — и Бет, и Джерри выбрали синицу в руках, считают, что это правильно, считают, что Морти должен найти хорошую девушку и не брать в голову эту полумифическую ерунду. Знать друг о друге всё, понимать с полуслова, скучать, оставшись друг без друга дольше, чем на пару часов. Всего этого было так много — и так не хватало. Хотелось лишние пять минут наедине, ухватить ещё хоть чуть-чуть тепла, раз им нельзя по-настоящему — так хоть рядом побыть. А теперь у него нет ничего, и ему холодно. Потому что он сорвался, не смог удержаться — и всё разрушил, всё, что было между ними хорошего. Потому что ему, видите ли, вздумалось почувствовать себя богом. Он решил, что контролирует всё — и облажался. Откуда же он знал, что лишние два литра не свалят его под стол, как обычно, а заставят приползти в комнату Морти буквально на рогах и домогаться его? И теперь ему пиздец как холодно, потому что он один, на другой планете, за сотни световых лет, без корабля и портальной пушки — чтобы наверняка. Единственное, что он оставил себе — межпространственный мобильник и маленький карманный палантир — видеоприёмник, через который он иногда — пару раз в месяц — смотрит на внука. Морти не знает о камерах в его комнате, в столовой и в гараже Рика, не знает, что за ним наблюдают, Рик уверен в этом. Поэтому сперва слегка пугается, когда видит Морти в своём гараже, мальчик долго стоит, разглядывая верстак с брошенным недоделанным роботом, засохший фикус, битое стекло на полу. А потом тихонько скулит: «Пожалуйста, вернись». Внутри у Рика всё обрывается, первым движением он лезет в карман за пушкой — и чертыхается, вспомнив, что пушки нет. Смотрит на экран телефона — там пусто. До него доходит — Морти просто соскучился, просто ноет в никуда, чтобы облегчить страдающее от разлуки сердце. Сделать новую пушку Рику — раз плюнуть, но вместо этого он идёт и набубенивается в сопли. Ежу понятно — Морти не передумал, он никогда не передумает, ведь он хороший пацан, который предпочтёт быть несчастным всю жизнь, чем вступить в порочную связь с родным дедом. Нечего и думать о том, чтобы вернуться — Рик слишком хорошо знает себя, чтобы дать себе второй шанс. Ведь он не влюблённая десятиклассница, чтобы молча вздыхать в спину своего принца. Он Рик, мать его, Санчез, он привык забирать то, что ему принадлежит. Они с мальчишкой принадлежат друг другу, так решила Вселенная, и Рик с ней согласен, но Морти решил по-другому, и Рик не посмеет возражать. Он бы покончил с собой, если бы не знал, к чему это приводит. Рик видел таких — оставшихся без родственной души бедолаг — среди шлюх, к услугам которых он так часто обращался. Безбашенные, потерявшие границы, опустошённые. Он мог позволить своему малышу быть несчастным, раз уж ему так захотелось. Но позволить превратиться в одно из этих существ с мёртвыми глазами, а скорее всего, и душой — не мог. Он ушёл не сразу. Сперва он пытался всё починить, делая вид, что всё нормально. Пытался притвориться, что не замечает испуганных взглядов и невольных движений в сторону, когда они пересекались в коридоре. Не замечает паники в глазах, появляющейся, стоит ему чуть-чуть выпить. Попыток откосить от приключений, да и вообще от любого общения наедине, прикрывающихся нереально тупыми отмазами типа контрольных и даже, блядь, свиданий с Джессикой. А потом нашёл себя под дверью у парнишки — под запертой, мать её, изнутри дверью, в липкой, воняющей, как вагон алкоголиков, луже. Еле держась на ногах, кое-как привёл себя в порядок, переоделся и умылся трясущимися руками, собирался осторожно выспросить мальчишку, до чего дошло, но Морти исчез. Не спустился к ужину, не пришёл ночевать. Его маячок на дисплее Морти-няни исправно мигал зелёным, и Рик не торопился срываться на поиски — решил, что малой просто сныкался на время, чтобы не попадаться на глаза. Через двое суток стало ясно, что Морти сбежал. Спиздил пушку, перед тем, как уйти, очистил историю путешествий — но разве это было проблемой для Рика? Он нашёл пиздюка в Морти-тауне, в гостях у какого-то безрикового ублюдка, с которым они, видимо, успели подружиться, пока Рик решал свои дела или бухал в «Жутком Морти». — Ага, ну пока, увидимся, — растерянно протянул другой Морти, глядя, как его приятеля за шиворот утаскивают в портал. Пиздюк, видимо, решил, что его будут бить, и прижался к стене, испуганно глядя на деда. А тот лишь вздохнул, выложил из кармана ключи от тарелки, набрал код на портальной пушке. — Не хочешь меня видеть — я уйду, Морти. Так будет лучше, не расстраивай мать. Бесконечный запой и покрывшееся ледяной коркой сердце — небольшая цена за спокойствие Морти. Хотя, судя по тому, что Рик видит в палантире, спокойствие — не то слово. Апатия, бездействие, похуизм, овощной образ жизни. Вид мальчишки, день и ночь лежащего на кровати лицом к стене, вызывает острое желание немедленно склепать новый портал-ган, метнуться к нему, вытащить за волосы с кровати, схватить за плечи, встряхнуть. Вцепиться в воротник футболки, съездить кулаком по морде, наорать, обозвать мудаком и маленьким засранцем. Сжать в руках до хруста костей. Поэтому он перестаёт смотреть, перестаёт заряжать телефон, зашвырнув его в какой-то дальний угол. Сердце превратилось в ледяной айсберг, и он теперь в таком же анабиозе, как и его внук. За то время, пока его новое пристанище — маленькая искусственная планета в туманности Скорпиона — совершило целый круг вокруг своей звёзды, он приходил в себя лишь однажды — когда закончилось бухло. Было так мерзко, что он соорудил вечный конвейер по производству бухла из росшего вокруг его дома в изобилии тростника, чтобы не трезветь вообще никогда. Пьяный и обколотый, он не парится стиркой и мытьём и спит, как бомж, в куче грязных тряпок. Страх за родственную душу, видимо, сильнее, чем самый крепкий наркотический сон — тревожный писк Морти-няни вытаскивает его из чёрной пропасти неадеквата, заставляет обшарить полдома в поисках палантира. Еле держась, чтобы не выблевать последний литр водки вместе с внутренностями, Рик вглядывается в маленький экран. Морти нет в его комнате, нет ни в гараже, ни на кухне, ни в любом другом месте их дома. Рик находит мобильник, кроет его и себя матом — разрядился уже хуй знает сколько времени назад, поперёк экрана жирная трещина. Пока заряжается мобильник, Рик сооружает новую пушку с зарядом на один прыжок, телепортируется домой. Включает телефон — несколько неотвеченных пару месяцев назад, одно сообщение. «Вернись, пожалуйста, я больше не могу». Нервно поглядывая на истерично мигающий красным огонёк Морти-няни, Рик звонит Бет, требует рассказать, где её сын. Его с трудом пускают — в рехабе для детей и подростков не любят вонючих, растрёпанных мужиков, мучающихся похмельем и последствиями экзистенциального кризиса, но ему насрать. Он должен увидеть Морти, пока тот не отдал концы от тоски по своему мудаку-деду. Его внук лежит под капельницей — судя по тому, насколько — до зеленоты — бледна его кожа, и как просвечивают под ней жилы — мальчишка явно преуспел в стремлении заморить себя голодом. Рик садится на край кровати, хватает его за руку. Осматривается. Стены увешаны рисунками месячной давности, судя по подписям — Морти пытался отвлечься, пока ещё были силы что-то делать. Большие листы с нарисованными акварелью или гуашью космосом, звёздами и планетами, странными зверями (существа из параллельных вселенных и инопланетяне, догадывается Рик). В углу над кроватью — небольшой рисунок в мультяшном стиле, изображающий их двоих — Рика с торчащими во все стороны треугольниками голубых волос, и его внука в любимой жёлтой майке, с испуганным выражением лица. «На веки вечные», гласит надпись под картинкой, и Рик снимает бумажку со стены, прячет в карман. Тонкие пальцы в его руке шевелятся. Рик вглядывается в бледное личико, ужасаясь тёмным следам под глазами, худобе и до того нераскормленного тельца, укутанного казённой простынёй. Морти, от которого, кажется, остались одни глаза, находит блядские силы улыбнуться при виде деда. — Привет, — еле слышным шёпотом, от которого обрывается сердце. — Я тебе звонил. Куда ты пропал? — Прости меня, — отзывается Рик, понимая, что ещё немного — и он не успел бы. — Проебался маленько. — Воняешь, как бомж-алкаш, — морщится Морти. — Не надоело? — Прости, — опять извиняется Рик, поглаживая холодные пальцы, задевая ремешки на полупрозрачном запястье. — Я... я больше не буду. Они молча пялятся друг на друга, пока медсестра, пришедшая убрать капельницу, не выгоняет Рика. Рик понятия не имеет, что будет дальше, но точно знает, что хуже, чем сейчас, уже точно не будет. В следующую их встречу они выглядят гораздо лучше — Рик намного меньше похож на бомжа-алкаша, а Морти — на узника концлагеря. Рик снова садится на край его кровати, сцепившись с ним мизинцами, слушает его «смешные» истории о местных пациентах и приколах, которые они по очереди устраивают. Морти теперь жрёт сам, и вскоре его снимают с капельницы, а ещё через несколько дней и вовсе отправляют домой под присмотр родителей. С облегчением передав Бет обязанность носить Морти подносы с едой, Рик отправляется наводить порядок в гараже. Не удержавшись, заходит навестить его на ночь. — Чё как, Морти, — усмехается Рик с порога, прислоняясь к косяку с бутылочкой пивка. — Никак поправился уже, вон, жирный как кабан, твоё место в тарелке тебя заждалось, Морти, имей в виду — пора прекращать косить от приключений. — Мама сказала, ты пить бросил, — невпопад говорит Морти, разглядывая деда с недоверием на лице. — Это правда? — Ну, — Рик хмыкает — по сравнению с тем, как он заливал на Скорпионе, пара бутылок пива вечером действительно не в счёт. — Вот... на пивко перешёл. — Это... это ради меня? — спрашивает Морти, краснея. — Ради того, чтобы ты перестал шкериться от меня и ссаться зигзагами при встрече, — фыркает Рик, и Морти расплывается в улыбке, греющей сердце Рика, как набитый кошелёк греет скряге карман. Двигается к стене, освобождая место на кровати рядом с собой. Помедлив, Рик подходит к нему, встречает его серьёзный взгляд. Устраивается рядом, еле уместив ноги на дурацкой подростковой кровати. Морти поворачивается к нему, тут же ткнувшись носом ему в шею. — Я думал, что смогу без тебя, — говорит Морти тихонько, его дыхание щекочет шею, Рик закрывает глаза, поддаваясь чувству блаженства, которое он, кажется, всё-таки не заслужил. — Но это оказалось полнейшим дерьмом. Морти целует его, робко и едва касаясь, но этого вполне хватает, чтобы растопить остатки льда, покрывавшего сердце. — Типа я мог бы и не бросать бухать, да? — ворчит Рик, и Морти смеётся, обнимая его. Наконец-то ему тепло.