Цезарь с курицей

Хару всегда заказывает цезарь с курицей. В любом, самом дорогом ресторане, в который Дайсуке удаётся его затащить, он всегда заказывает одно и то же — самый обычный салат с курицей и сухарями, закрывая глаза на роскошные блюда с морепродуктами или хотя бы мясом. Наблюдать за тем, как Като с ужасом рассматривает цены и сложные названия, а потом робко просит цезарь с курицей, просто уморительно. Хару сам штопает свою куртку. Любовно называет её бушлатиком (Камбэ впервые слышит такое слово именно от него), достаёт из ящика своего стола старую коробку от печенья и методично чинит карманы или рукава. Дайсуке страшно даже представить, сколько лет этой жуткой куртке; кажется, Като говорил, что она у него ещё с первого курса? Как бы там ни было, наблюдать за его аккуратными стежками всегда так интересно. Хару пьянеет медленно, но если начинает пить, обязательно напивается до чёртиков. Утром ворчит, жалуется на голову, обещается, что ни капли больше не возьмёт в рот — но хватает этих обещаний ненадолго. Камбэ каждый раз пытается объяснить ему, что можно вовремя остановиться с выпивкой, и тогда проблем будет куда меньше, но куда там; Като тот ещё упрямец. Хару сам стирает свою одежду! — Разве стирает не машинка? — Камбэ с сомнением рассматривает тяжёлый мешок в тележке Като. На боку аляповатыми разноцветными буквами написано: «Стиральный порошок». — Машина. А что не так? — Хару пробивает продукты и выдаёт ему два самых тяжёлых пакета. Выслушав претензии Дайсуке, он хохочет чуть ли не всю дорогу до своей квартиры. — Стиральная машина не может стирать без порошка! Машинка только запускает в барабан воду и крутит вещи, но одной же водой пятна не отстираешь! Нужен порошок, гель или капсулы, порошок дешевле всего. «Ого», — думает Камбэ и не может отвести взгляд от смеющегося коллеги. Хару совершенно не знает английский язык. «Кому-то расскажешь — прибью», — ворчит он Камбэ, когда тот совершенно случайно возвращается в участок и замечает Хару… мурлычущим под нос английскую попсу. Вместо отдельных слов он проговаривает какую-то тарабарщину, ещё и не попадает в ноты; Дайсуке еле-еле сдерживает улыбку. Хару чихает от мятной жвачки, хранит старые плёночные фотографии в страшных пыльных альбомах, терпеть не может коровье молоко и собирает билеты из электричек. В бардачке его машины лежит крошечная фигурка Дораэмона, которая, Хару утверждает, до сих пор пахнет морем и детством. Трижды в год Хару обязательно стирает шторы по всей квартире, а дважды — в участке. Дайсуке понятия не имеет, что с этим делать, но, кажется, он влюблён.