Правильно это или неправильно, с трудом могу сказать

Широко раскинув руки, я стою один - Не самоотверженный, но и не бесчувственный, С трудом отличающий правду от лжи - На обратной стороне Рая, Что праведным Адом зовётся,

Виоле родился, когда Двадцать Пятый Баам отчаялся, уйдя глубоко в себя, заблудившись в собственной душе, едва отличая теперь добро от зла. Виоле появился, как и Баам, в темной пещере без единого луча света, но теперь он жил в постоянном страхе - теперь ему был знаком страх. Как и бесконечная боль - его собственные ноги отказывали ему, а двигаться нужно было, иначе те, кто для Баама-Виоле были больше самой жизни, погибнут, и никто не будет в этом виноват, кроме него самого. Виоле выучил, что значит боль, страх и ужас. Выучил то, что теперь он не принадлежит самому себя, и то, чего он хочет, никому не нужно. Его желания не важны - из него куют Бога, что исполнит самое заветное желание FUG. А Бог не должен колебаться. Не имеет права быть слабым. Его Мастер хороший. Правда хороший - в том смысле, в котором были хорошими Рак и Кхун, Ису и Хатсу. Он заботится о нем, о Виоле - сам юный будущий Бог не понимает, почему. Иногда он притворяется, что спит, и чувствует, как теплая ладонь осторожно ощупывает его ноги. Иногда кровать прогибается рядом под тяжестью чужого тела и Виоле утыкается носом в пропахшую сигаретами рубашку. Мастер гладит его по волосам - а Виоле не понимает, зачем, каждый раз теряясь в ощущениях. Иногда, когда он очень устал и болен, он просто наслаждается чужим теплом и не думает, почему Джин Сонг его гладит и заботится о нем. Виоле не знает, что такое любовь и как она проявляется, но он очень дорожит своим Мастером - даже в груди теплеет, когда он чувствует запах неизменных сигарет. Это слишком странно, но Мастер лишь грустно улыбается и гладит его по голове, когда Виоле-Баам спрашивает, что это такое. - Это ты узнаешь потом, малыш. Когда научишься быть счастливым, - в ночи глаза Мастера почти черные. Но они такие добрые, что Виоле совсем не страшно. Виоле решает, что Мастер - хорошее слово. Хва Рьюн пыталась назвать Мастера «отцом» Виоле, но он против - «отец» ему не нравится. Кун говорил, что его «отец» был плохим. А Мастер хороший. У него смешная прическа и теплые ладони - и он совсем не похож на то, что Кун рассказывал о своем отце. Хва Рьюн тоже хорошая - Бааму очень жаль, что лишил ее глаза. Она ложилась рядом с ним по ночам на холодный пол подземных пещер - тогда Мастер еще не забрал его - долго смотрела на него единственным взглядом и гладила по щеке. Виоле однажды спрашивает, что она видит в нем, и Рьюн улыбается, поглаживая его отрастающие волосы - в это время она напоминает о том, заветном, человеке, что был когда-то с ним, хоть он и до сих пор не способен вспомнить лицо. - Я вижу в тебе тысячи путей, мой Бог. Ты сияешь. Виоле не знает, как относится к ее словам - она часто называет его «мой Бог» - но все равно прячется под ее ладонь, чувствуя, как Провожатая улыбается. У нее странная улыбка - словно она видит что-то другое в каждом моменте времени и знает больше, чем говорит. Но Хва Рьюн хорошая - она лечит его и хвалит, сдерживает дизайнерские порывы Джин Cонга и иногда крадет Баама из длинных пещер, из квартиры Мастера, чтобы он мог вновь посмотреть на небо из Шинсо. Она сильная - ей не составляет труда поднять его на руки, когда Виоле вновь срывается вниз, падая и разбивая колени. - Ты такой легкий, мой маленький Бог. Ты все еще сияешь. FUG это плохо, наверное. Но Мастер и мисс Хва Рьюн хорошие. Виоле совсем запутался. Он пытался не дать узнать его новой команде - внезапной, нежданной, несчастной - о своем недуге. Они ему очень нравятся - и ему хочется закричать, чтобы они бежали от него как можно быстрее, иначе FUG их не помилует. Он не хочет и не может представлять, как их безжизненные тела будут лежать у его ног при малейшей неудаче - они милые. Они хорошие и совсем не те, кто этого заслуживали. Тут дети - они крошечные. Виоле боится к ним прикасаться - он все еще чувствует кровь на своих руках, вспоминает, как из чужого тела исчезает жизнь. Виоле не может с этим ничего поделать - единственное, что в его силах, это держаться подальще от остальных членов команды Танг-Суйок. Только Шинсо его подводит однажды - и боль взрывается в его ослабевших ногах. Больно, ноги пронзают тысячи острых игл - Виоле едва хватает воздух губами. От боли он ослабил свою защиту, забыл, что рядом с ним были остальные - и очнулся только в постели, в общей куче, зажатый так, что убежать было бы невозможно. Ему нужно встать, ему нужно идти - но Виоле не отпускают. Они ведут себя, как Мастер - и Баам-Виоле вновь ничего не понимает. Он для них никто, опасность, но они заботятся о нем, приносят приятные теплые вещи, чтобы успокоить болезненную дрожь его ног, и даже высказывают требования, чтобы он по большей части оставался в постели. В груди опять слишком тепло - Мастер говорил, что он когда-нибудь поймет. Но Виоле все еще не понимает. По ночам дети забираются под бок, толкаются, трогательно сопят во сне. Мисенг любит, чтобы ее обнимали, так что вечно спорила с Принцем за место у груди. Иногда по ночам у Виоле ноют ноги, стынут переломы тянущей злой болью, но Принц во сне хватает тонкую ткань его ночной одежды - и боль отступает. Мисенг сворачивается калачиком у его живота, счастливо вздыхает, видя сладкие сны - и у Виоле вновь тянет в груди. Что же это такое, о чем оно ему говорит. Иногда Ванг Нан приносит его с крыши - небо, пусть и фальшивое, но все такое же прекрасное, где-то под этим небом живы и здоровы его дорогие друзья - и ложится рядом, задумчиво глядя ему в глаза. Он протягивает руку к длинным прядям, за которыми прячется Виоле, словно за стеной, и отводит их в сторону. Виоле-Баам вздыхает - без темной пелены перед глазами весь мир кажется слишком ярким для него. Он не заслуживает этой яркости. Ванг Нан осторожно гладит Виоле по голове - похоже на то, как его утешал Мастер. Баам все еще не понимает, что он чувствует и зачем все это происходит. Раньше, до его смерти, Кун тоже гладил его по голове - и это было так тепло, что в груди становилось тесно. И Хо тоже - всем будто нравилось трогать его волосы. Кроме Мишель - она была такой грустной, такой тихой и одинокой. Баам хотел тогда протянуть ей руку, подружиться, привести ее к остальным, ведь вместе гораздо лучше, чем одному - но все это обернулось окровавленными ладонями и разбитыми мечтами. Он не злится - он все еще не умеет, просто ему больно и хочется спросить «почему». Виоле вздыхает, вглядываясь в лицо юноши напротив - у Ванг Нана глаза желтые, почти золотые. Кун когда-то тоже говорил, что у Баама-Виоле глаза золотые, как поля, в которых они встретились. - Почему вы так смотрите, господин Ванг Нан? - Слежу за тем, чтобы ты не убежал, Виоле, - у Ванг Нана все улыбки похожи на солнце. В груди опять тепло, даже горячо. Виоле решается и спрашивает у Ванг Нана - как когда-то у Мастера - что это такое, и его друг и товарищ краснеет. - Ну, эээ… Ты потом сам поймешь, Виоле. Ха-ха… Виоле не понимает - но продолжает подставляться под ласкающую ладонь, прикрывая глаза. Глаза он все еще не открывает, когда Ванг Нан приближается и прижимается горячим лбом к его лбу. У Виоле почти не болят ноги. Он так и не понял - ему казалось, что почти понял, когда его драгоценные друзья поймали его в кольцо рук, когда он уловил знакомый, но почти забытый запах одеколона Куна, когда Рак уткнулся большой головой ему в живот, а его первый учитель Хо зарылся в его макушку и дышал так тепло, что тряслись плечи. Если бы еще несколько секунд, ему бы стало понятно, он бы понял, что такое это чувство, которое ему никто не мог объяснить. Но сейчас он лежит, связанный, беспомощный, в ожидании кипящего раствора, что сплавит его с Шипом в единое целое. Это странно, но именно сейчас Виоле, Баам, Фраджайл - кем бы он ни был, все едино - не хотел умирать. Он хотел еще раз увидеть всех тех, что стали ему так дороги, обнять Мастера, вернуться к Куну, Раку и Хо, встретить того человека из пещеры, увидеть новый день, и, наконец, понять то, что сжигает его изнутри. Он не хотел быть Оружием. Ноги, бесполезные его ноги, отказывались поднять его, все тело болело и дрожало. Кровь запачкала его темную одежду - это тоже грустно, это подарок от Мастера, а он его испортил - и Виоле внезапно почувствовал, как по щекам побежали слезы. Он не плакал так давно, но сейчас его тоска сломала его. Словно он вновь один и ждет света у его каменной башни, такой же огромной и неприступной, как и настоящая Башня. Мастер хотел, чтобы он был счастливым, и Виоле хотел понять, как это. Он не хотел умирать. «Что ты хочешь, дитя?» В его голове задрожал чужой голос - он спрашивал все те же вопросы, которые продолжали задавать ему все в Башне. Каждый хотел знать, чего он пытается достигнуть - и у Виоле всегда был ответ. Ответ, который разными словами говорил только об одном, о том, чего Баам хотел больше всего на свете. - Я хочу вновь встретить своих друзей, - его ноги болели, его сердце билось, словно случайно попавшая в дом птица бьется в стекло, - Я хочу понять, что со мной происходит. Я хочу научиться быть счастливым. «Такое невинное желание. Ты полон любви, дитя» Голос был таким нежным, что напомнил Виоле сразу всех его драгоценных друзей - и одновременно он был совершенно другим. Шип перед ним пульсировал, как живой. «Меня пытались разбудить многие. Ради мести и власти, ради силы. Но давай попробуем сделать тебя счастливым, дитя» Сила - чужая и дикая, первобытная - вливалась в ослабшее тело Виоле, разорвала оковы. Он вздохнул, чувствуя, как мягко в его душе скользит чужая воля и поднялся на дрожащие ноги. Его сердце дрожало, его ноги болели и кровоточили, но Виоле обернул себя в Шинсо - оно бросилось к нему, скуля - и направился к двери. Он вернется к своим друзьям, к Мастеру и к Хва Рьюн и скажет им. Он не различает, что правильно, а что нет, как вести себя, что можно, а что нельзя, но сейчас ему все равно. Он просто вернется к ним и, наконец, скажет, что любит их.