— Дилан… — Томас поморщился и сильнее сжал член в ладони.
За окном съемного дома в родном Лондоне смеркалось, солнце медленно скрывалось за линией горизонта, уступая место ночи и грозовым тучам.
Сангстер, преисполненный отвращением к себе, всхлипнул и стал надрачивать сильнее, мыслями улетая в другой город. Он сейчас должен быть на празднике в честь дня рождения дорогого ему человека.
Но он один. В
чужом доме, который вынужден называть
своим.
Томас, развалившись с раздвинутыми ногами, лежал на кровати, которую холодными ночами делил с
посторонним человеком. С подружкой, которой досталось звание «возлюбленная».
Самой девушки дома не было около получаса. Она ускакала на вечеринку с друзьями-моделями, а Томас, сославшись на плохое самочувствие, остался дома. Но главным послужил другой аргумент: кому-то нужно было присматривать за котенком, потому что этот маленький пушистый хитрожопик возомнил себя художником. Вот только вместо холста он использовал ковер, а вместо красок мочу. Поэтому Томасу
нужно было остаться дома именно
сегодня, наплевав на то, как важно для девушки данное мероприятие.
Котенок был тут же забыт, как только захлопнулась входная дверь. Томас схватил открытую бутылку виски из мини-бара и побежал на второй этаж. Наполнив стакан на четверть, Сангстер быстро его осушил, разделся и завалился спиной на кровать, имитируя
его толчок.
— Дилан…
Проскулив любимое имя, которое приносило физическую боль, Томас пережал член у основания. Он стойко стерпел жжение в области груди, понимая, что заслужил это. По бледной коже рассыпались мурашки, а во рту пересохло от частого дыхания и алкоголя.
Томас растер по головке капельку предэякулята, пытаясь повторить
его движения. Холодные пальцы баловались с узкой щелкой, плавно переходили на уздечку, а после медленно опускались по стволу к поджавшимся яичкам.
Этот день должен был пройти не так. Томасу хотелось сводящих с ума поцелуев за ушком, нежных прикосновений пальцев к шее и острым ключицам и ощутить внутри себя твердый член. Но вместо этого у Сангстера остались только воспоминания.
Боже, сколько же было всего...
Томас дрочил, представляя, что он снова в Лос-Анджелесе. Что он проснулся у Дилана на груди. Он должен был просыпаться так каждое утро, лежа у Дилана на груди, а потом вставать, надевать его футболки со съемок «Волчонка» и варить ему кофе.
Но вместо кофе у Томаса опустевшая наполовину бутылка виски — его единственная настоящая подружка.
До чего же Томас докатился.
Перевернувшись на живот, Сангстер приподнял бедра и уткнул лицо в подушку, которая пропиталась запахами меда и каких-то других сладостей. Это каким надо быть мазохистом, чтобы добровольно отдать
чужому человеку
его запах? От Дилана всегда пахло так сладко, что ноги подкашивались, губы щипало от предвкушения, и не хотелось ничего, кроме как раствориться в этих запретных ароматах.
Чертыхнувшись, Томас нащупал тюбик и, утопая вместо меда в собственной ничтожности, выдавил смазку сразу на анус.
Томас ласкал себя, сжимал в ладонях собственный зад, но повторить
как у Дилана не выходило.
— У Дилана они толще, — всхлипывал Томас, трахая себя тремя пальцами, пока за окном сгущались грозовые тучи.
Как же ему не хватало тяжести тела Дилана, его дыхания, которое щекотало кожу, и поцелуев между лопатками. Пальцев, которые путались в волосах и сжимали шею, перекрывая подачу кислорода. Глупостей, шепотом доносившихся до уха, и такого особенного ласкающего слух
«Томми».
Томас позорно быстро кончил после первого удара молнии, не зная, что вытирать в первую очередь: сперму с простыни или слезы с щек.
Еще пол бокала.
Боже, как же он жалок.
Томас присел, свесив ноги с кровати, и взял в трясущиеся руки телефон. Он сверлил темный экран мокрыми глазами, с горечью осознавая, что больше не имеет права ему звонить. Потому что он еблан и мудак. Потому что он сам виноват в том, что все потерял: и друга, и любимого человека. Как он мог столько лет мучить Дилана ложными обещаниями и надеждой? А потом, когда появился шанс сделать все как подсказывало сердце, он струсил, потому что…
…это неправильно, Дилан.
Мы не должны быть вместе, Дилан.
Что подумают другие, Дилан?
Палец с погрызенным ногтем и заусенцами все же замер над зеленой кнопкой вызова. Ком из вины и желчи застрял в горле, зубы застучали от ворвавшегося в открытую форточку холодного ветра.
Но Томас, поежившись, смахнул с экрана вкладку с контактом Дилана, ненавидя себя за то, что упустил момент. Теперь слова несказанные в нужное время ничего не стоили.
Я скучаю по тебе, Дилан.
Я хочу быть с тобой, Дилан.
Я люблю тебя, Дилан.
Томасу хотелось разбить телефон, а потом и голову, об стену, потому что он никогда не удалит этот чертов номер даже под страхом смерти. Хотя Томас чувствовал, что что-то уже мертво в его чопорной британской душонке, и больше никому не удастся это воскресить. Разумом очень не вовремя завладела гордость, когда ей необходимо было отступить и отдать право выбора сердцу.
Ещё пол бокала виски.
В голове помутнело достаточно, чтобы зайти в Инстаграм. Еле сдерживая себя, что не накатать пьяный пост полный сожаления и вины, Томас выпил еще. Бутылка почти опустела.
Томас потер переносицу и поморщился. Социальные сети? Мысли о постах в Инстаграм? Да в кого он превратился? Боже, и когда он успел стать такой размазней?!
Найдя остатки собственного достоинства, Томас запихнул телефон в ящик под первый раскат грома. Он не должен напоминать Дилану о себе, если он действительно его любит. А Дилан заслуживал этого, как никто другой. Быть счастливым и быть любимым. Он достоин самого лучшего.
Мысленно пожелав Дилану найти свою
настоящую любовь, Томас добил бутылку и смирился с тем, что не заслужил ничего, кроме бесконечной ненависти к себе.
