Through The Body, Through The Wind

Это случилось в тот же день, когда он встретил Всемогущего. Изуку поднимался по пустой лестнице, шаркая красными ботинками о холодный камень. С обгорелой тетради в руке еще стекала вода, оставляя за собой мокрые следы. Чуть сжав ее в руке, он опустил взгляд и продолжил свой путь. Ни за ним, ни впереди никого все еще не было и быть не могло, но зеленоглазый не мог больше поднять головы. У него уже не осталось сил.  — Если так отчаянно хочешь стать героем, то есть быстрый способ… Сердце болезненно дрогнуло, когда мальчик коснулся дверной ручки. Он зажмурился и слабо толкнул старую дверь плечом. Прохладный ветер тут же ударил его в лицо, а с плеч Изуку будто свалились горы. По венам пополз липкий страх, поражая словно яд. Сердце забилось еще тяжелее, почти не давая возможность сглотнуть желанного воздуха. Стало больнее. Прижавшись спиной к стене и обняв рюкзак, Изуку заставил себя вдохнуть. Неужели, он правда?.. Оттолкнувшись, он на ватных ногах зашагал к середине площадки. Рухнув на колени, мальчик сгорбился. Изуку чувствовал себя отвратительно. Он не хотел никому причинять боль, особенно своей матери. Но… Изуку устал. За свои четырнадцать лет он очень устал. За десять лет высмеивания он потерял надежду, силы и волю. Когда-то Изуку всем своим существом хотел стать героем. Да и, если хорошенько покопаться, до сих пор хотел. Больше всего на свете, но… Это же жизнь. Изуку — Деку еще тогда понял, что она несправедлива. Она жестока и хладнокровна. Никогда не потакает слабым и уж точно не тратится им на подачки. Деку устал. Он хотел бы просто лечь и перестать чувствовать все, кроме невесомого ветра на коже и в волосах. Это ощущение легкости, мимолетности, но в то же время силы, неотвратимости и свободы. Изуку хотел бы закрыть глаза и улететь куда-нибудь этим свободным ветром, оставив боль и тяжелое тело позади. Он знал, что перед тем, как взлететь, он должен упасть. Отдать все, чтобы стать свободным ветром. Открыв большие глаза, он расстегнул любимый желтый портфель, достал оттуда уже родной автоматический карандаш и почти законченный «Анализ героев на будущее №13». Открыв его на чистой странице по соседству с еще одним наброском Деревянного Камуи, он опустил карандаш на бумагу и сморгнул слезы. Его мама, наверное, была лучшим человеком на свете. Она была единственной, ради кого он мог бы остановиться. И это удерживало его почти три года. В одиннадцать лет в его уже нездоровом разуме появилась первая неожиданная мысль: что будет, если он бросится под грузовик? Будет ли ему больно? Будет ли ему больно потом? Будет ему еще когда-нибудь больно? А отец… Отец был слишком далеко, чтобы его остановить. Но никто больше не пытался ему помочь или хотя бы понять. Большинству было просто плевать, честно говоря, и он не мог их за это винить. Но остальные… Они вонзали ножи в самые его уязвимые места, а наихудшие из них — просто смотрели. Не издевались, не смеялись, не били, просто… смотрели. Некоторые проходили мимо. Многие из них были и взрослыми. Изуку больше не хотелось разговаривать с людьми. Он не хотел их видеть. Он один. Так лучше он будет один среди пустоты, а не среди толпы. Когда шорох собственного карандаша наконец утих, мальчик перечитал письмо и, любовно прижав тетрадь к груди, положил ее на холодный камень, придавив сверху рюкзаком. Поколебавшись пару минут, он все же достал из кармана мобильник и набрал один из немногих номеров в его журнале контактов. Гудки не продлились долго.  — Изуку?  — Привет, мам, — он легонько улыбнулся.  — Что-то не так? — послышался из динамиков взволнованный голос. Он закусил губу. У его матери всегда были поразительные инстинкты.  — Нет, все в порядке, задержусь немного в школе. Хотел предупредить.  — Понятно, — выдохнула женщина, — не сиди слишком долго, а то ужин остынет.  — Хорошо. Может… тебе надо что-то в магазине? Могу зайти по дороге.  — Так… А, если ты купишь овощей, я могу приготовить кацудон!  — Правда? — тут же ожил он, на миг забыв обо всем.  — Конечно! Только поторопись, перед сном кушать вредно. Изуку не смог сдержать слабой улыбки.  — Я помню, хорошо. Спасибо, мам.  — Не за что, милый, — он видел перед собой, как она нежно улыбается, прижимая руки к груди.  — Я скоро приду. Пока, мам, — он зажмурился.  — Хорошо, буду ждать. До скорого, милый. Голос матери затих и из трубки снова раздались гудки. Послушав их еще минуту, Изуку едва собрался с силами, чтобы нажать на красную кнопку. Может быть, еще не поздно развернуться? Спуститься по проклятой лестнице и просто вернуться домой, как обычно? Как будто ничего не случилось? Как будто. Мидория обернулся, через плечо смотря на металлическую дверь. Сможет ли он ее открыть? Сможет ли он дойти до нее? Сможет ли встать на ноги еще раз? После еще одного падения. Он прикрыл глаза и… не смог. Не смог представить, что будет, если он вернется домой. Не смог вспомнить вкус любимого блюда, не смог представить, что еще раз счастливо улыбнется ей. Не хотел представлять, как делает домашнюю работу и снова идет в школу. Больше не может. Может быть, Каччан был прав все это время. Так глупо. Мидория не помнил, как встал на ноги. В ушах словно была вата, а глаза будто сквозь пленку наблюдали за тусклым экраном телевизора — убогой пародией на жизнь. Единственное, что осталось неизменным — ветер. Ветер, бьющий прямо в лицо, заглушающий ропот города внизу. Ветер, из-за которого слезились глаза, становилось тяжело дышать и хотелось кричать. Отпустить, пропустить сквозь себя и кричать, что есть сил, радостно и свободно. Почувствовав холод в ладонях, Изуку все-таки открыл глаза. Руки лежали на металлическом поручне, легкие и такие же холодные. Изуку тихо вздохнул, оборачиваясь на желтый рюкзак, открытую тетрадь и красные ботинки. Так значит, он уже смирился. Он даже не понял, когда их снял. Пальцы на ногах уже начали промерзать, когда он перегнулся через перила и посмотрел вниз. Повезло, вокруг школы было как никогда пусто. Он усмехнулся. Видимо, и правда, другого выхода нет. У него есть только один путь вниз. И лестница… уже не была вариантом. Повернув голову к солнцу, он улыбнулся шире. Из уголков глаз потекли позабытые слезы. Когда он в последний раз плакал из-за друга детства и его нападок? Кажется, в прошлом месяце. Или нет. Черт его уже знает. Интересно, когда он умрет, Каччан будет сожалеть? Признается ли, что сам сказал ему спрыгнуть с этой самой крыши? Обвинят ли его в доведении до самоубийства? Шмыгнув носом, Мидория вытер слезы и помотал головой. Вот уж вряд ли. У каждого героя есть истории школьных лет. И Каччан должен быть первым, кто станет героем, выпустившимся из этой «убогой муниципальной» школы. Если он совсем забыл, что такое совесть, может, даже скажет, что смерть некогда друга еще больше побудила его стать героем. Хотя, нет. Точно нет. Бакуго наверняка будет просто рад отвязаться от такого неудачника, как Деку. И в жизни, и в отчетах. Это же Бакуго. Единственный и неповторимый. Лучший. Вокруг него никогда не будет таких, как он. Наверное, это к лучшему. Несмотря на все, Изуку был уверен, что Бакуго станет хорошим героем. Укол вины пронзил его сердце. Будет плохо, если кто-то узнает правду. Мидория просто больше не хотел ничего чувствовать. Он никого не винил, ведь они были правы. Он беспричудный, слабый неудачник. Полный нерд. Фанатик героев. Слишком наивный, чтобы отпустить детскую мечту. Он хотел бы помогать людям, но не мог помочь даже себе. Изуку улыбнулся, чувствуя, как дрожат краешки его губ. Они точно были правы. Он не мог быть героем. Он уже не мог быть героем. Оглядев город в последний раз, Изуку, ухватившись за перила посильнее, аккуратно их перелез, вставая носками на самый край и скидывая вниз пару маленьких камешков. Он шмыгнул еще раз, когда увидел внизу в маленьком бассейне карпов кои, откуда он забрал тетрадь. Изуку всегда нравилось наблюдать за этими рыбами. Наверное, единственное, что ему действительно нравилось в этой школе. Такие же запертые. Такие же глупые и жалкие. Не способные осознать, что этот крохотный бассейн, четыре бетонные стены — вся их короткая жизнь. Как и у него. Вот только они были красивыми. А Изуку… действительно нравились эти рыбки. Заставив себя поднять голову, он прилип к поручням, справляясь с легким головокружением. Не хотелось бы упасть из-за потери равновесия. Такой глупости он бы себе не простил. Ему и всего остального хватало. Все казалось ярче. Деревья были сочно-зелеными, свет словно жидкое солнце пробивался сквозь их листву и лужицами ложился на почти синем асфальте. Небо распростерлось над городом всеми красками заката, какие только можно вспомнить. Красный, желтый, оранжевый, розовый, фиолетовый, голубой и все его возможные оттенки.  — Спасибо, — негромко пробормотал он. Хоть немного, но это помогло ему облегчить тяжесть на сердце. Пора. Вдохнув полной грудью, Мидория, не отводя глаз от слепящего солнца, отпустил поручни. Когда Изуку начал наклоняться вперед под тяжестью собственного тела, он оттолкнулся от крыши как можно сильнее и прыгнул. Перед тем, как упасть, он закрыл глаза. Ветер снова ударил в лицо. На секунду ему показалось, что он правда летит.  — … Поверь, что родишься с причудой в следующей жизни, и прыгни с крыши школы. Это случилось в тот же день, когда он умер.