Ещё один день

      Ещё один мерзопакостный день в этом адском месте. Я устало поглядываю на часы под успокаивающую тишину, висящую в комнате. Пять часов утра. Мои соседки по комнате ещё спят. Я лежу в кровати без намёка на сон. Меня очень напрягает тишина, но под утро никто сюрпризов обычно здесь не устраивает, поэтому мне можно не опасаться тёмной.       Правда, буквально через десять минут тишина нарушается храпом Кэрри, моей зловредной соседки, больше смахивающей на пацана. Тёмные сальные волосы обычно свисают ей до плеч, квадратная челюсть всегда плотно сжата, в своих рваных джинсах и кожаной, потрёпанной жилетке выглядит Кэрри очень угрожающе, а костяшки её пальцев всегда сбиты в кровь Периодически мы с ней...так сказать, не в ладах (и кровь на её руках иногда моя, именно по этой причине).       От её храпа я вздрагиваю: не люблю, когда тишина прерывается так резко.       Я ненавижу это место, ненавижу почти всех, кто меня окружает. Ненавижу своих родителей, которые подкинули меня в детдом одиннадцать долгих лет назад, и свою жизнь. Я просто хочу сбежать отсюда, неважно, куда. Возможно, где-то за пределами этих тусклых и потрескавшихся стен есть моя настоящая семья, например, какой-то далёкий родственник, с которым можно было бы уехать куда-нибудь далеко-далеко, как можно дальше отсюда. Мы бы с ним жили вдвоём, в небольшом доме, и нам никто бы не был нужен. По выходным мы пекли бы печенье и смотрели какие-нибудь фильмы, я бы ходила в школу, как нормальный ребёнок, у меня, возможно, были бы друзья. Нормальные, настоящие, а не временные напарники, которые объединяются из-за нападок некоторых подлецов.       Да, Кристал, ты снова этому поддалась. Это мечта. Единственное, за что цепляются детдомовские дети, и то, чего нельзя допускать. Здесь подобные мысли – твоя слабость и повод для издевательств. Поэтому в детском доме взрослеешь и учишься быстрее, чем этого бы хотелось, и ты затачиваешься на одно – на выживание. А пустые мечты о семье рано или поздно забываются.       Я не замечаю, как проходит целый час, но зато подскакиваю, когда дверь в комнату резко открывается и в проём суётся большая и лохматая рыжая голова одной из воспитательниц, миссис Уолш. – Подъём, девочки, подъём! – кричит она своим грубым голосом, почти басом, услышав который рано утром можно отправиться на тот свет. – Вставайте, лентяйки, до завтрака полчаса, опоздаете – будете ходить голодными до обеда. Ну-ка, шевелитесь!       Она около пяти секунд наблюдает за тем, как мы стягиваем с себя одеяла, и идёт басить и угрожать голодом в соседнюю комнату. Честно, зная, чем тут кормят, лучше уж голодать. Однако я пока не в настроении спорить с этой огромной, похожей на шар, дамой, от которой постоянной воняет прокисшими макаронами. Кровать подо мной скрипит и я, найдя свою потасканную и рваную в одном месте снизу футболку и джинсы, на ремне которых я лично прорезала лишнюю дырку, чтобы они с меня не упали, меняю пижамную майку, которая мне маловата, на эти вещи. Девочки начинают переговариваться, и я не понимаю, откуда у них в шесть утра столько энергии.       Внезапно одна из девочек, Дебби, вскрикивает, и я оборачиваюсь, видя в дверях наглую физиономию Фила, плюнувшего в девчонку из трубочки. Комочек бумаги застрял у неё в волосах...б-р-р, ощущения не из приятных, знаю. – Ну ты и придурок, Фил! – кричит на него Дебби, боясь дотронуться до волос. – Доброе утро, красотки! – издевательски смеётся он, и я хватаю с тумбочки пустую бутылку из-под воды, честно стащенную в столовке, и швыряю в мерзавца. Однако я промахнулась. Бутылка ударилась о стену и покатилась по коридору, а успевший увернуться Фил крикнул из-за двери: – А Джексон косая!       Просто ему повезло, обычно я кидаю точнее. Поэтому я решила, что не стану озвучивать ему мысль о том, что у него мозгов, как у картошки. И то, для картошки это прямо обидно-таки. – Идиот, – шипит Дебби, избавляясь от такого "подарка", пока некоторые над ней посмеиваются. – Да ладно, Дебби, просто ты кому-то очень нравишься. На свадьбу хоть позовёте? – хохочет Вэл, издевательски имитируя сцену поцелуя. – Да иди ты... – Девочки, смотрите, кто-то застеснялся, – продолжает Вэл, и я смотрю на неё исподлобья. На её худощавое лицо, узкие насмешливые глаза и жидкие блондинистые волосы. – Всё мечтаешь оказаться на её месте, Валери? – усмехаюсь я, зная, как она ненавидит своё полное имя. – Знаешь, могла бы выбрать объект обожания и покрасивее. – Да? А ты могла бы выбрать кого-то получше, чем Уэс Бартон, – дразнит меня в ответ Вэл, и вся комната, исключая меня, заходится смехом, а я сжимаю кулаки.       Мои отношения с Уэсом Бартоном, рыжеволосым здоровым бугаем – отдельная тема для разговора. От своей большой любви он и его дружки избивают меня не реже раза в неделю, пробуют это сделать не меньше пяти раз за этот же период, а попыток отмутузить меня за день не намного меньше, если честно. Походу, из-за этого я стала одной из самых устойчивых к побоям и отделывалась чуть легче остальных несчастных. Уэс ненавидит меня, а я – его, но я даже не помню, почему. Однако у нас всё взаимно. Мисс Эткинс утверждает, что мы друг друга ненавидим с пелёнок, и я в это верю. Даже очень. – Заткнитесь обе, сороки, – прорычала Кэрри. – А ты, Джексон, не суй с утра пораньше нос не в своё дело, благодетельница. – Надо же, с каких пор моя благая деятельность тебя волнует? – отозвалась я, однако на этом и замолчала. Инстинкт говорил, что Кэрри снова спала так себе, а это значит, что выбить из меня всю дурь она способна.       Девочки принялись разбирать по косточкам мою персону, но я не собиралась на это отвечать. Пусть болтают себе.       И нет, я не благодетельница. Но я не могу видеть, как какие-то недоумки обижают тех, кто слабее их раз в десять. Например, новичков. Дебби к нам подселили недавно, ей было десять, но до этого она успела побывать в другом детдоме: росла она без отца, а о матери почти не говорила, хотя ни для кого из нас не было удивлением то, что пьющие мамашки скидывают детей в детские дома и без помощи органов опеки. Поэтому я вполне понимала, почему хоть немного, но вступалась за неё.       Хотя, по большей части, дело в том, что я ненавижу Фила как часть компании Бартона. Мерзкий человек... Уж от этих людей я и сама защищаюсь, поэтому совсем не против заиметь себе союзника. Я слабая, и это факт, поэтому и являюсь любимой мишенью Уэса и его дебильных дружков. Единственное, что всегда было моим преимуществом – скорость. А хотя бы какая-то проворность к ней, похоже, приложилась со временем. Однако против моих достоинств стояли высота, возраст, отсутствие мозга и сила. И, как ни странно, эти качества выигрывали. * * *       На завтрак лучше бы я не ходила. Как обычно, каша была похожа на непонятную жижу не пойми откуда, единственной нормальной его частью пока оставался чай, который я мгновенно выпивала. Обычно я ничего с утра не ела (наверное, поэтому убить меня пытались прямо с утра, думая, что сил набраться не успела) и начинать не собиралась. Отравиться местной пищей реальнее всего утром (говорю, как человек, который давно, но травился ей), потому что я боялась представить, что делалось с нашим завтраком до того, как мы его видели. Выглядел он, как будто его до нас неоднократно пережёвывали, отчего мои внутренности сразу скручивались в трубочку, отказываясь переваривать эту дрянь.       Сегодня я снова ограничилась стаканом несладкого чая, но сил от этого не прибавилось, а в животе предательски заурчало. Чёрт с ним, перетерплю. Лучше так, чем повторно валяться в комнате с температурой и дикой тошнотой, от которой лекарства из местного медпункта не спасают.       Я уже собралась было отнести свой горе-завтрак, как вдруг путь мне перекрыл недавно упомянутый Уэс Бартон. Довольно ухмыляясь, он окинул меня насмешливым, издевательским взглядом, прикидывая, как мне покруче с утра испортить жизнь. – Здорово, рыбонька, – улыбнулся он, но похоже это было на хищный оскал. – Смотрю, ты снова моришь себя голодом. – Чего тебе, Бартон? – не церемонясь, спросила я. – Моё отношение к еде точно не твоя забота, поэтому выкладывай, какого чёрта тебе нужно. – Как невежливо, Джексон. Мамочка не учила, что с людьми так разговаривать плохо? – Как и тебя твоя не научила вести себя нормально, а не как законченный говнюк, – спокойно ответила я. О да, подобные шутки про матерей в этом месте...самое нормальное, чему ты можешь подвергнуться. – Хм, ну что ж, думаю, мы не поговорим нормально. Вот так всегда, рыбонька, злобная ты. Ну, тогда приятного аппетита, – злобно хохонул Бартон, и я поняла, что он собрался сделать. Он уже не раз пачкал мою одежду и волосы местной стряпнёй, и я научилась определять, как и когда он хочет это сделать.       Все же знают, что лучшая защита – это нападение? Так вот, я была уверена в этом, когда, увидев, как его ручонки дёрнулись в сторону моей тарелки, атаковала первой. Незамысловатый завтрак оказался на его футболке, впервые на моей практике. Уэс такого не ожидал, потому что обычно я просто уворачивалась и избегала подобного, но сегодня я просто превзошла себя. На секунду я не сдержала победную усмешку, под смех других детей. Однако гордиться тут нечем: через пару минут я об этом пожалею. Я смотрела на офигевшего парня и понимала, что через секунду его мозг даст самую предсказуемую и основную команду: врезать. – Ах ты маленькая дрянь, – гневно прошипел Уэс и уже было замахнулся на меня, однако внезапно между нами встала мисс Эткинс. У этой женщины прямо нюх на ругачки. Ладно, прилетит не от Бартона, так от неё. – Что вы снова устроили? – взвизгнула мисс Эткинс, и её без того натянутая на лбу кожа натянулась ещё сильнее. – Невоспитанные дети... Кто это начал? Хотя...уже неважно. Вы оба наказаны. Будете помогать убирать на кухне после завтрака вместе с ещё парочкой хулиганов.       Я вздохнула. Мне просто сказочно повезло. Уборка на кухне, конечно, не есть прекрасно, но всё же лучше, чем получить смачного леща. И хрен с ним, с Бартоном: уж когда рядом мисс Эткинс, отомстить он мне не попытается. Кстати о ней. Наша воспитательница несколько секунд буравила нас двоих своим фирменным взглядом из серии "самые несносные дети на моей практике", а затем отчеканила ледяным тоном: – Уэс, живо иди переоденься, а ты, дорогуша, – она ткнула пальцем в меня, – ещё одна выходка до обеда, и до завтра можешь тут не появляться. Поняла меня? – Да, мэм, – отозвалась я, уставившись в пол. Нет, вины я не ощущала. Но лучше подыграть, иначе убираться я буду ещё и в туалете на этой неделе. – Не на что тут уже смотреть! – рявкнула воспитательница остальным и вновь ушла наводить порядки, а я осталась наедине со всей своей впервые за несколько лет опустевшей после завтрака посудой. * * *       Уборка на кухне оказалась сносной. В конце концов, всё лучше чем генеральная: отмывать местные холодильники и плиту вместе с миссис Уолш – тошнотворное занятие. Поэтому я была рада, что убралась отсюда спустя час после завтрака. Мисс Эткинс лично контролировала процесс, поэтому мести мне от Бартона за опрокинутую на него тарелку пока не было. Но я ждала и готовилась. Уэс не тот мерзавец, который оставит мою выходку без ответа. Уже сегодня придёт ночью или даже раньше.       Сегодня была суббота, поэтому до обеда мы были предоставлены почти самим себе. Учебных занятий не было, как и уроков у меня, поэтому я могла спокойно погулять во дворе, любуясь на ненавистный забор и колючую проволоку сверху. Трава на нашем дворе была редкой, в основном только сухая и горячая от августовского солнца земля. Во дворе, конечно, когда-то поставили пару качелей, небольшую карусель, даже песочницу, блин, но сделано это было лет, наверное, за пятьдесят до моего рождения. Всё это уже было старым, местами ржавым, краска со всего почти слезла. Сиденья качелей дети исписали и изрисовали ручками. Да и вообще, все эти аттракционы предназначались только для "элиты": недоумков вроде Бартона и его шайки и ребят постарше. И когда я говорю "постарше", я имею в виду уже лет пятнадцать.       Поэтому я нашла около забора небольшой участочек, покрытый пожелтевшей от сухости травой, и уселась на него, глядя на улицы Нью-Йорка. Эмпайр-стейт-билдинг и прочие достопримечательности отсюда не видно, только пыльные улицы, невысокие домики, машины и люди, постоянно куда-то бегущие. Детей тут почти не было видно: вряд ли родитель пустит своё чадо в район детского дома. Я смотрела на это всё, мечтая оказаться с другой стороны забора, пока прохладный ветерок обдувал меня, холодя руки, и лохматил волосы. Вообще погода в последнее время была так себе: небо постоянно было затянуто тучами, часто были грозы и ливни. Этот август был очень дождливым.       Я подтянула колени к груди, прислонившись к забору. Спокойно, никто пока не трогает, Бартон вряд ли успел поймать меня своим взглядом. Однако внезапно я услышала ругань, довольно громкую и отчётливую. Оглянулась, особо не придав этому значения. Ругались мальчишки, обоим лет по двенадцать. Разумеется, их тут уже подучили матерным словам и выражениям. – Ну-ка, повтори ещё раз, хорёк, – прорычал один из них, откинув со лба чёрные, похожие на сосульки волосы, и его чёрные глаза гневно сверкнули, а губы, бледные, как и всё лицо, сжались в тонкую полоску. – Ты мерзкий, трусливый сопляк, – выпалил второй, выдержав взгляд противника. – Ну, давай, иди пожалуйся на меня своей мамочке. Или папочке. Ах, да, забыл, они же тебя кинули.       Зря, парень, очень зря. Такого здесь не пропускают мимо ушей, поэтому я поняла, что не знавший об этом светловолосый паренёк был новичком. Смелым, но, чёрт возьми, глупым. Я поднялась на ноги, понимая, что попахивает жареным.       Но вмешаться не успела, потому что разозлённый черноволосый мгновенно отреагировал, и я увидела, как он врезал кулаком по носу обидчику, да так, что у того голова назад запрокинулась. Ох, мне смутно и хруст сломанного носа послышался, отчего меня передёрнуло. На кулаке осталась кровь, и я подбежала к ним.       Черноволосого я знала, хоть и имени не помнила: его Бартон натаскивал пару лет. Поэтому знала, что надо их остановить. Уэс никогда не учит своих глупых последователей ничему нормальному. Только кровь пускать. Светловолосый всхлипнул, но не разревелся и вцепился в волосы сопернику. – Ревёшь как девчонка, – прошипел темноволосый, застонав: похоже, клок волос ему выдернули.       Недолго думая, я встала между ними, пока один не травмировал другого серьёзнее. – Остановитесь, – я хватала их за руки, пытаясь разнять. Дети помладше перепугались, а постарше...делали ставки, как всегда. – Отстань, – пихнул меня темноволосый, но я не остановилась. – Хватит, вы уже и так покалечили друг друга, – настаивала я, влезая прямо между ними, не давая им дотягиваться друг до друга. – Сейчас придёт мисс Эткинс, вы этого хотите? – Так, девчонка, не лезь не в своё дело, – рыкнул светловолосый за моей спиной, и уже собрался толкнуть меня посильнее, но я развернулась к нему и перехватила руки.       Однако вдруг он отпрыгнул от меня шага на два в сторону, и у меня в затылке засвербило, я как будто спиной ощутила опасность. Но не поняла, какую. Развернулась, готовая уже "вразумить" и второго, но вдруг в его руке что-то сверкнуло. Я увидела, как солнце отразилось от крупного куска стекла в руке черноволосого. – Воу, не слишком ли рано стеклищем угрожать? – я выставила вперёд руки, взглянув пацану в глаза, хотя страшно мне стало. – Да, чувак неудачно про мамку сказанул, но давай мы не будем доводить до убийства, хорошо? – Свали с дороги, – прорычал он. – Новичков надо ставить на место, больно много разговаривают. – Парень, ты так хочешь себе проблем? Тебе не сказали, что за один только этот кусок стекла тебя накажут на полмесяца? – ответила я, по-прежнему не сводя с него взгляда. Парнишка за моей спиной влезать не спешил. Вот так я стала его заменой в этой перепалке. Чёрт, нехорошо. – А какое тебе дело?       Совершенно никакого. Хотя...я не могла допустить, чтобы он убил или покалечил кого-нибудь из здесь находящихся. Героизм...отвратительное качество для этого места. Не скажу, что я страдала им, это, скорее, жалость. Но смахивала она именно на героизм, что играло против меня самой.       Раньше, чем я раскрыла рот, светловолосый новичок возник передо мной и вцепился в руку парнишке с "оружием". Хотя, это вполне можно считать таковым. – Что, даже на девчонку руку поднимешь? – прошипел он. – Слабак!       Его противник выругался, а затем я увидела, что он довольно быстро освободил руку с осколком. И теперь метил мальчишке, так безрассудно продолжившему эту драку, прямиком в район желудка. В голове как будто щёлкнуло, а кровь в моих венах словно замёрзла, но дальше ситуацию контролировал уже не мой разум.       Это было моё желание спасти его, защитить от того, кому он просто физически противостоять не сможет. – Осторожно! – крикнула я, оттолкнув светловолосого в сторону в последнюю секунду.       Внезапно стало так больно, что я не выдержала, закричав. Схватилась руками за живот, который словно болью обожгло, но все внутренности как будто подпрыгнули от ужаса. Округлившимися от ужаса глазами я посмотрела на свой живот, из которого торчал кусок стекла, на окровавленные пальцы. Больно, очень больно... Я упала на землю, подогнув колени, но стало только больнее, и я заскулила. Слыша, как начали кричать дети, и видя, как оба спорщика ломанулись отсюда подальше. Я лежала на земле, меня трясло, слёзы текли по щекам, а до осколка я боялась даже дотронуться. Я плакала, скорее, от страха, от самой мысли о том, что из меня торчит кусок стекла, чем от боли. – Что тут происходит, разойдитесь! – услышала я крик Мэгги – уборщицы, по чистой случайности мывшей коридор при открытых окнах и первой бросившийся сюда. Летела она сюда прямо со шваброй, готовая долбануть ей любого забияку. – Пожалуйста, помогите, – простонала я. В голове ощущалась звенящая лёгкость, а боль в животе так обжигающе нарастала, что я не хотела ничего, кроме как избавления от неё. – Пресвятая Дева, сохрани ей жизнь, – пробормотала Мэгги, скинув перчатки и опустившись на колени рядом со мной. – Бегом за медиком и мисс Эткинс!       Я не увидела, кому конкретно уборщица дала такое поручение. Несмотря на то, что она работала в таком месте, она была доброй женщиной. И сейчас Мэгги, положив мою голову себе на колени, пыталась меня успокоить и не давала отключиться, хотя я уже очень хотела: перед глазами всё плавало. Я умудрилась прокусить себе до крови нижнюю губу, подавляя болезненные стоны и крики. Любое моё движение позволяло мне чувствовать осколок внутри, от этого горло сдавливало тошнотой, а кожа покрывалась холодным потом.       Я смутно помнила что-либо, кроме адской боли и лица Мэгги. Только услышала от кого-то, что скорая уже едет, крики, ругань, а затем ощутила только страх и удивительную лёгкость в голове вкупе с нереальной слабостью.       Я не хочу умирать, не хочу...Не так, не от осколка стекла в животе, не от руки глупого мальчишки, не в этом ужасном месте...Я плакала и тряслась, потому что отчаянно хотела жить. Потому что боялась закрывать глаза, чтобы больше не открыть их никогда. Я боролась со слабостью, только бы не испытать того, что следовало за ней по всем законам природы, однако в какой-то момент меня словно по голове ударили, и я увидела перед глазами черноту...       Темноту, без света в конце туннеля. Вязкую, непроглядную и нереально холодную. Люди пишут и говорят о том, что умирать не так уж больно, как это принято считать. Думаю, они правы. Потому что всё – боль, страх, стремление жить – отпустило меня, едва мои глаза всё-таки закрылись. * * *       Я очнулась, закашлявшись. Как будто очень долгое время была под водой, и теперь лёгкие пытаются избавиться от попавшей в них воды. Живот отозвался на этот кашель острой, как осколок, болью.       В нос ударил запах спирта, стерильных бинтов и больничных простыней. Перед глазами было очень много белого: белый потолок, белая, жутко неудобная кровать, из-за которой моя поясница уже наверняка бы обзавелась словарём ругательств, будь у неё такая возможность. Левая рука беспощадно болела и была согнута: там была зажата вата, воняющая спиртом.       Слышались разговоры, похоже, детей. Я испугалась: неужели меня уже вернули в приют? Господи, только не в медпункт – меня там достанут раньше, чем этого можно ожидать, а защититься я никак не смогу       А если я не в приюте? Интерьер скорее больничный. А у меня едет крыша, раз я не узнаю места.       В горле, почему-то нещадно болевшем, пересохло и запершило, и вместо слов я снова разразилась кашлем, не успев никого позвать. – Тише, милая, – услышала я над головой чей-то на удивление добрый голос и повернула голову в его сторону.       На меня смотрели тёплые зелёные глаза. Мужчина-врач глядел на меня, улыбаясь из-под колючей чёрной бороды. Я разглядела надпись на его бейдже: доктор Джеймс Мёрфи. Отлично, хоть имя знаю. Он присел рядом со мной, и я почему-то почувствовала, что могу ему доверять. – Вот, держи, – он протянул мне стакан воды. – Не переживай, боль в горле после анастезии – это нормально. Только не садись полностью, пока не стоит.       Мужчина помог мне приподняться, и я с жадностью осушила стакан. Вода оказалась тёплой, и моё горло сказало за это "спасибо". По крайней мере, мне уже не хотелось кашлять. – Спасибо, – выговорила я внезапно охрипшим голосом. – Не за что, – улыбнулся он. – Как тебя зовут?       Я это помнила, слава богу. Думалось тяжело, но хоть думалось, чему я была рада. – Кристал, – ответила я. – Лучше просто Крис.       Ненавижу своё полное имя. Имя, которое дали ненавистные мне предки. Поэтому я его начала сокращать. – Хорошо, учту, – коротко засмеялся Мёрфи. – А я доктор Мёрфи. Ты молодец, Крис. Хоть и потеряла сознание, но продержалась до операции. Даже знать не хочу, что за изверг так с тобой поступил, но всё уже позади. – Долго я здесь? – Не очень. Ты помнишь, что с тобой случилось?       Ещё бы не помнить. Правда, голова болела, когда я начинала вспоминать подробности, а рассказывать, как некий идиот из приюта воткнул в меня кусок стекла я не хотела. Поэтому только кивнула доктору Мёрфи. – Хорошо, – удовлетворённо ответил он. Затем поспрашивал о самочувствии, на что я ответила, что кроме больного горла и туго соображающий головы меня ничто не беспокоит. – Значит, не пугайся, когда живот снова начнёт болеть, – предупредил врач. – Наркоз скоро совсем пройдёт, а ощущения от этого неприятные. – Неприятностями меня уже не удивишь, – съязвила я. * * *       Да, неприятная боль меня не удивила, однако чувство было такое, как будто из меня так и не вытащили тот кусок стекла. Я лежала, стараясь не шевелиться, и кусала губы. Пыталась вспомнить какой-нибудь отвлекающий сюжетец или песню, чтобы отвлечь мозг от боли. Мне бы сейчас подошла бы даже теория из учебника по математике... Которую я, конечно, только на слух воспринимала, но это лучше, чем ничего.       Я мучилась так с час, пока в палату не зашла медсестра со штативами и растворами в прозрачных пакетах. Только на картинках видела такие пугающие штуковины. Разобравшись с этими пыточными орудиями, она, похоже, заметила мою гримасу боли и пообещала, что вернётся через пять минут. Вернулась она даже быстрее обещанного. Со шприцем в руке. – Что это? – испуганно спросила я, дёрнувшись от неё и мгновенно пожалев об этом. – Снотворное, – улыбнулась милая девушка с удивительно голубыми глазами. – Поспишь немного и станет легче.       Я вздохнула. Но больше не дёргалась. Только наблюдала за тем, как игла входит под кожу, прямо в вену, как шприц наполняется моей кровью (странно, но от этого вида меня даже не замутило), как лекарства остаётся всё меньше... – Ну вот, теперь будет не так больно.       Я пробормотала "спасибо" и уставилась в потолок, пока медсестра заканчивала с моими товарищами по палате. Белый, скучный больничный потолок...Думала о том, как же не хочу обратно в детский дом, к людям, которые отправили меня сюда, которые отправляли мне жизнь ежедневно. Даже промелькнула мысль сбежать из больницы, только вот куда? Слоняться по подворотням, пока не попадусь полиции, которая запихнёт меня обратно в этот ад? От безысходности мне хотелось рыдать, уткнувшись носом в подушку.       Это время в больнице было для меня глотком свежего воздуха, как бы странно это ни звучало.       Я бы продолжила нагонять на себя тоску, как вдруг услышала удар. Кто-то упал. Я приподнялась, увидев медсестру, так и не дошедшую до дверей. Глаза закрыты. Неужели ей плохо стало? – Кто-нибудь позовите врача! – крикнула я, но когда обернулась, поняла, что помощи не будет.       Ребята в палате выглядели спящими. Кто-то уснул, не переодеваясь и не заползая под одеяло, кто-то склонил голову во сне при чтении, кто-то спал в наушниках. Странно это всё... И страшно до чёртиков. Почему они ничего не слышали? Почему я одна в сознании?       Я думала не сильно долго. Доктор Мёрфи велел не вставать с постели. Но я должна же понять, что случилось. И позвать на помощь.       Подниматься на ноги было адски больно: малейший намёк на напряжение мышц живота отдавался мучительной резью. Стиснув зубы, я встала с кровати, хотя не знала, можно ли мне вставать вообще. Босые ноги обожгло холодом. Я окинула взглядом всех ребят и попробовала разбудить какого-то парнишку, своего соседа по палате, но он спал мёртвым сном и на меня не реагировал. Я наклонилась, услышав спокойное дыхание, и успокоилась ненамного: они живы. Но только тут до меня дошло, что я ничего не слышу. Нет никакого шума, ни одного разговора – ничего, что я могла бы принять за чьё-то живое присутствие. – Господи, как это возможно? – прошипела я, доковыляв до упавшей на пол медсестры. Мне было невероятно страшно. Не могли же всех, кроме меня, отравить усыпляющим газом? Просто больше мне списывать было не на что.       Я осторожно присела, дотронувшись до девушки. Она дёрнулась, и я поняла, что она тоже спит. Как это реально?! – Эй, кто-нибудь! – закричала я. – Помогите!       Но никто не отозвался. Эта тяжёлая тишина была худшим ответом... Значит, всё далеко и не слышат. И ещё это значит, что мне придётся делать всё самой. Я попробовала встать, но боль сразу не дала мне этого сделать. Стиснув зубы, я послала её подальше и повторила попытку.       Да, доктор Мёрфи был прав: ощущения отвратительные. А тут ещё и в моей голове как будто всё туманом покрылось. Я чувствовала невероятную слабость во всём теле, очень сильно захотелось спать...Гадкое снотворное.       Я передвигалась очень медленно, но этого хватило, чтобы я распахнула дверь палаты и позвала на помощь снова. И снова безрезультатно. У меня опустились руки. Я ничего не смогу сделать.       Потому что в коридоре обстановка была такая же, как и в палате: люди лежали на полу, некоторые сидели , прислонившись к стене. Я зевнула. Спать захотелось сильнее, и я привалилась к косяку.       Исходя из своего состояния, я сделала вывод, что снотворное работает минут через десять. Примерно столько времени и прошло. Я боролась со сном как могла, но в конце концов сползла вниз по стене и закрыла глаза.       Я медленно, но очень верно засыпала, хоть и не хотела этого.