Конец всего

— Тц, блять, — тихо цокает Абрикосов, слегка прикрывая глаза.       Его взгляд направлен прямо вперёд, пока рука — вернее ладонь, сильно сжатая в кулак — быстро и ритмично постукивает по темному, деревянному столу. Он внимательно смотрит на Алёнку и Влада, говоривших о чём-то своём, кажется, совсем не замечая, как его рука громко и очень больно ударяется о твёрдую поверхность. То как они сближаются друг с другом до безумия раздражает, бесит так, что его «тики», кажется, становятся сильнее и более заметнее.       Врачи поставили ему диагноз где-то в лет пять. С самого начала всё было хорошо, он жил как обычный, самый нормальный ребёнок, пока в года три-четыре его не стали преследовать различные, так называемые, тики: в какой-то момент его правая рука начинала резко сжиматься в кулак, тело дёргалось непонятно из-за чего, он тцокал языком, пока изо рта вылетало одно и то же самое слово — блять. Кажется, он услышал это слово от соседских, более взрослых детей.       Вот тогда-то он и перестал быть самым нормальным.       Синдром Туретта — что-то вроде расстройства нервной системы, выражающееся двигательными или звуковыми тиками, контролировать которые очень сложно и для многих практически невозможно. Его мать тогда сильно вздрогнула, пока в её голове явно крутилось лишь одна единственная мысль: «Это навсегда». Саша тоже это понимал и совсем не боялся: он не тупой, не глупый мальчик, а очень даже умный для своих лет (тогда) ребёнок. Он прекрасно понял, что это словосочетание явно нехорошее.       Не то чтобы сначала ему это сильно доставляло какие-нибудь неудобства: первые года два всё было хорошо, тики повторялись, но не были болезненными и легко могли контролироваться им самим. Что нельзя сказать о следующих годах. С каждым месяцем всё становилось только хуже, а резких движений только больше. К его тринадцати годам он смог насчитать целый букет и даже запомнить те чувства, которые его преследовали при каждом отдельном тике. Контролировать становилось сложнее, но он мог. Мог тогда и продолжает это делать сейчас. — Эй, Саш, — на плечо ложится чья-то рука, заставляющая его перестать бить рукой по столу и с резким хрустом костей повернуться назад. Парень тут же вздыхает, ведь бояться нечего: это был всего лишь Васька. — Ты снова делаешь это.       Сидоров был одним из тех людей, которые прекрасно знали о его синдроме, не считая родителей и некоторых родственников. — Да, извини, я знаю, — в ответ бурчит себе под нос парень, тут же притягивая уже явно красную ладонь к груди. Больно, однако. Хоть и терпимо. — Нет бинтов поблизости? — Прости, нет. Будь осторожен, ты какой-то сейчас слишком нервный, боюсь, что это может всё ухудшить. — Да знаю я, — Саша потирает второй ладонью покрасневшие костяшки пальцев, при этом каждую секунду дуя на них. — Всё будет хорошо, обещаю, — пообещать-то пообещал, но вот в том, что он сможет выполнить свое обещание Саша уверен не был: снова впиваясь взглядом в двух людей, он только сильнее раздражается, непроизвольно вновь сжав руку в кулак и немного дёргая пальцем.       Вообще, не только они его бесят: есть много факторов, заставляющих жилку на виске вздуться, бровям свестись к переносице, а зубам громко заскрежетать. Да тот же храп Друида так доводит до ручки, что вздрагивает всё тело, а глаз ещё полчаса, а то и больше, нервно дёргается.       Рот кривится, когда что-то странное резко заставляет его дёрнуть головой в сторону. К большому счастью, на него никто всё ещё не смотрит. Ну, кроме Сидорова, который в этот момент лишь сильно нахмурился, сжимая крепче ладонь, впиваясь пальцами в чужое плечо. Боль от хватки блондина слегка отрезвляет и заставляет Абрикосова снова разжать свои бедные пальцы, расслабив их. — Я же сказал: всё будет хорошо, — повторяет он свои же слова, смахивая руку с плеча. — О-бе-ща-ю. — Ладно, — выдыхает Васька, добровольно убирая ладонь. — Я говорил с девчонками, они куда-то собрались и... — Все? — А? Нет, только Снежка, Варя, Маша и Алиса. Они сказали, что Алёнка отказалась и решила остаться с нами здесь. — «С нами»? — переспрашивает Саша, приподняв бровь. — В каком это смысле? — С нами, значит мы останемся здесь, Герой.       Александр вздрогнул, устремив взгляд на насмешливо ухмыляющегося Владислава. Тот стоит возле Рыжовой, которая в этот момент широко лыбится, рассказывая — вернее она громко кричит — что-то уже им троим, махая руками из стороны в сторону. Он склоняет голову вбок, прищуривает свои ярко-голубые глаза, устремляя их на Алёнку. Его руки спрятаны за спиной, скрещенные в замок. Раздражает. Все его действия бесят, из-за чего мальчишке хочется немедленно сбежать из дома Сказочного Патруля в дом Друида. Уж лучше помочь как-то этому старому деду, вместо того, чтобы смотреть на этого... Этого мерзкого, тупого... Тупого придурка Влада! Чёрт, его даже как-то обозвать почему-то сложно: можно сказать, практически невозможно.       Саша цокает пару раз языком, кажется, даже не замечая этого. Хочется схватить что-то и с резким хрустом, скрипом сломать эту вещь к чёрту — ещё один из самых неприятных тиков, который контролировать очень сложно. Но, опять же, прямо сейчас он не один, — надо хотя бы дождаться, когда уйдут девочки, уже после выйти на улицу и сломать любую тонкую, маленькую веточку — и только эта мысль отрезвляет Сашу, не давая выйти из себя. Он нормальный. Он абсолютно точно самый нормальный тринадцатилетний мальчик, у него нет каких-то проблем, у него нет каких-то сил: он обычный. И это хорошо. Пока все думают, что он нормальный, пока он врёт себе самому всё просто прекрасно.       Прекрасно, прекрасно, прекрасно, прекрасно, прекрасно, прекрас... — С-саша, успокойся!       Парень отмирает, только сейчас замечая, что на него смотрят буквально все, пока он тихо произносит одно и то же, — ох, блять — левая рука до одури сильно и быстро трясётся, пока вторая, правая чешет шею чуть-ли не до крови. Он моргает, правый глаз дёргается, всё тело жёстко трясёт и, Боже, на него смотрят, откровенно пялятся все.       Алёна, Варвара, Машка и Алиска: они вздыхают, глядят на него удивлённо, шокированно и как-то непонимающе, их лица так и кричат, мол, «Что происходит?» или «Как это понимать?».       В отличие от них, Снежка и Вася смотрят жалостливо, сжав кулаки будто... Будто второй рассказал первой обо всём, что чувствует почти каждый день Абрикосов. Хотя, почему будто: он в любом случае когда-нибудь да и рассказал бы ей об этом, всё-таки, влюблён.       И лишь Морок молчит, не выражая ничего на своём лице, даже его ухмылка пропала с лица, заставив уголки губ опуститься. Это всё должно его раздражать, бесить, доводить до самых неприятных чувств, но ему почему-то страшно.       (У него очень редко случаются те самые приступы, во время которых буквально все тики собираются вместе, не давая ему двигаться нормально или даже вздохнуть.) — Все хорошо, Сашка?       Страшно, потому что это был конец. Самый настоящий конец всего того, что он пытался выстроить с детства. Та самая, построенная им самим из невидимых, твёрдых кирпичей стенка «нормальности» наконец-то не выдержала всего этого и рухнула. Сломалась, как пластмассовая игрушка, оставив лишь маленькие кусочки от себя, разрушилась перед всеми теми, кого он считал друзьями.        Они больше не будут думать, что он нормальный. — Саша! — пытается успокоить его Сидоров, но тут же замолкает, понимая, что чужая нога бьёт каблуком по полу очень-очень сильно, будто намереваясь его окончательно сломать. Абрикосов, не слушая никого и тупо не обращая внимания на ненавистные движения и звуки, встаёт из-за стола и выбегает из комнаты, спускается по лестнице, чуть ли не падая со ступенек кубарем вниз, и в итоге выходит на улицу, убегая в одном единственном направлении, которое мог вспомнить: к дому Друида.       Он бежит долго, но уверенно — если так можно сделать с десятком странных непроизвольных движений — и даже не смотрит по сторонам, лишь под ноги: помнит путь до туда хорошо. А когда добегает, — к счастью, профессора нигде поблизости не было — врывается в дом резко, кажется, даже не закрывая дверь, и устремляется к кровати, плюхаясь на нижнюю койку. Он весь продолжает неистово дёргаться и цокать, но уже не так сильно.       Всё ещё страшно до мурашек по спине. Вдруг кто-нибудь придёт из девочек? Что если это будет рыжая девчушка? А как он будет оправдываться перед всем Сказочным Патрулём? Но то не так уж важно: Вася хороший друг, хоть что-то да должен придумать. Наверное. Саша не уверен. И из-за этого только страшнее. В голове маячит одно единственное лицо, что к страху добавляет ещё и сильное желание побить его: такое жутко ненавистное, но при этом прелестное и красивое... Стоп. Его снова начинает трясти сильнее. Нет, нет, нет, абсолютно точное нет. Нельзя думать о таком, особенно сейчас. Да вообще никогда не стоит! Это же.. Он же... Морок! Парень, вернее мужчина, которому больше трёх сотен лет! Он недавно бегал туда сюда в его, сашином обличии! Да и вообще, он любит Рыжову. Только Алёнка! Никто больше, абсолютно точно никто... — Герой.       Из мыслей вырывает чужой, довольно знакомый и, черт возьми, слишком томный шёпот: кареглазый поднимает продолжающую дёргаться в сторону голову и видит Владислава. Тот немного запыхался, явно бежал за парнем изо всех сил, но цепляет совсем не это.       Его лицо хмурое, а глаза искрятся чем-то странным, что напоминает беспокойство. Беспокойство.       Он моргает. Всё перед глазами становится расплывчатым.       Всё ещё страшно. — Герой, — повторяет Влад, присаживаясь на колени и опуская подбородок на кровать, прямо возле лица Саши. Это почему-то смущает и последний понимает, что, кажется, перестаёт двигаться. Ну, лишь ногти одной руки царапают шею, а пальцы второй сжимаются в кулак. — Странный и глупый.       Он тут же хватает чужое запястье и большим пальцем начинает медленно, даже нежно потирать его, тем самым успокаивая и заставляя разжать кулак. И это получается. Саша смотрит куда-то мимо, непрерывно думая, не замечает как руки расслабляются и всё тело оказывается поднято чужими, мягкими руками. И даже эти движения, плавные и спокойные не могут привести его в обычное, нормальное состояние. Влад шипит: — Приди в себя, Герой.       И мальчишка приходит в себя. Потому что его лицо обхватывают тёплые ладони, медленно и совсем небольно похлопывая по щекам. — Твой дружок рассказал нам всё. Почти добровольно, вообще-то, — эта фраза заставляет Сашку улыбнуться. Уже почти не страшно. Почти. — Он попросил сбегать меня и помочь тебе. Сам остался успокаивать девчонок, они были очень обеспокоены, узнав об этом твоём Синдроме. Не то чтобы я хотел тебе помогать, но Алёнка смотрела на меня таким умоляющим взглядом, будто её любимую собачку кто-то сбил на машине и... — Ха?! — Абрикосов дрогнул и резко начал бить смеющегося парня по голове. — Кого ты назвал собачкой?! — А здесь есть кто-то, кроме тебя? — брюнет ухмыляется, но тут же получает кулаком по макушке, ойкая. — Всё-всё, понял я. Ну вот ты и пришёл в себя. Осталось лишь найти бинты... Так, так, та-а-ак.. — Влад начинает бродить по комнате, постукивая пальцами по бедру и подбородку. Он смотрит по всем углам, в конце концов подходя к какой-то тумбочке и заглядывая в нее. С громким «О!», парень достаёт неоткрытую упаковку с бинтами, тут же возвращаясь к Александру.       И перед тем, как начать что-либо делать, он подносит обе руки к лицу и быстро чмокает слегка окровавленные костяшки, ухмыляясь при этом: — Волшебный поцелуй.       Саша широко распахивает глаза, прячет их за светло-коричневой челкой и тут же начинает кричать, снова размахивая руками: — Пошёл к чёрту!       Владик громко смеётся.       «Это больше не конец», — думает Саша. И ему больше совсем не страшно.