Немец

Гет
G
Завершён
113
автор
Размер:
3 страницы, 1 часть
Описание:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
113 Нравится 2 Отзывы 25 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста

…Bleibe für immer so bitte ich dich. Ach bleibe verlasse mich nicht… *

      Мальчишки бежали и кричали наперебой: «Немец! Немца ведут!» У меня тогда сердце в пятки ушло, как я испугалась. Вскочила по лесенке и спряталась на чердаке. Лежу, голову прячу и дрожу, а самой интересно, хоть одним глазком немца живого увидеть. Дед мой, еще до того, как в леса ушел, все говорил, звери они. Речь, что собаки брешут. Не человеческая. Как услышишь, что рядом — прячься, хорошо прячься, так, будто и нет тебя вовсе. Собака-то зря не укусит, а эти убьют сразу. Вот и лежала я — пряталась, а самой страх как любопытно посмотреть.       Оконце маленькое было, и я его только мельком увидела. Страшный такой, черный, скрюченный весь. Ну точно зверь! Его в сарай потащили, а я подумала: «Батюшки, он же там всех курей передушит!» Мальчишки ночами у костра сказывали, будто как солнце заходит, у них шерсть черная по телу лезет, встают на четвереньки и кого на пути ни встретят впиваются в горло. И как же теперь он в нашей деревне будет?       Я мимо сарая того и пройти боялась. Как встрепенется несушка какая или кошка прыгнет, я уже несусь со всех ног до дома матушки. Страшно мне было, очень страшно.       Ночь прошла, а я звериного рыка не слышала, хоть и не спала совсем. Ну, думаю, может, не обращался он в зверя сегодня? Вышла на крыльцо и, смотрю, мальчишки у сарая топчутся, все в щели заглядывают. Палки да камни меж досок протискивают и швыряют внутрь. Дед Лаврен погнал их прочь, а они бегут врассыпную и смеются. Не боятся совсем. Тогда мне еще любопытнее стало.       Сидела полдня на лесенке, с силами собиралась, а потом выдохнула и пошла. Когда я еще немца увидеть смогу? Мало кто похвастать может, что настоящего зверя живьем видал.       Прильнула к сараю и посмотрела в щель. Темно было, только сквозь дыры в крыше лучики пробивались. Курицы вдоль стенок ходили, а он у столба несущего сидел. Как холмик — неподвижный. Присмотрелась — руки у него за спину стянуты, да веревкой крепко примотаны. И не таким уж страшным мне показался. Даже на человека похож. Только черный какой-то, лица от корки багровой не видно. Смотрела я на него, смотрела, а внутри кто-то шепчет: «Может, не зверь он?» И пока топталась возле сарая, Лаврен и меня приметил. — Таська! — воскликнул он, — Брысь отсюда!       Я вздрогнула и убежала. Снова села на крылечко и все на сарай поглядываю. А там тихо, даже куры не квохчут. Сидела так, покуда матушка домой не загнала. А к вечеру я опять вышла. Смотрю — солнце садится, вдруг, думаю, сегодня он зверем обернется? Даже на всякий случай палку взяла и ближе к двери прислонилась. Как начнет в сарае доски выламывать, я в дом заскочу и спрячусь. Но он сидел тихо. Я едва не уснула на посту своём.       Но тут, слышу, дед Лаврен да однорукий Тимка в сарай идут. Как же они да к зверю не боятся ночью? У меня сердце, словно бабочка в сачке, забилось. Вскочила тогда, смелая, да побежала с палкой наперевес. Они внутрь зашли, а я у стенки спряталась. Ничего не вижу, ухом прижалась. Слышу, Лаврена голос, а слов понять не могу. Вроде и говорит он, но словно ругается. Страшно мне стало, трясусь, но стою, слушаю. И тут Тимка заговорил, также странно, но громко напористо. Ну, точно, собака лает! А потом совсем другой голос. Тихий такой, вымученный, стонет что-то невнятное. У меня сердце барабаном заходит, дрожу, а в голове шепчет кто-то: «Не зверь, не зверь, человек он!»       Слышу возня началась, стукнуло что-то глухо. Потом еще раз, и снова. Я даже глаза закрыла, палку к себе прижала и со стеной слилась. Не знаю, как долго так простояла. Но когда вышли Тимка с Лавреном, мне почему-то легче стало. Они к дому пошли, а я обогнула сарай да в щель заглянула.       Боже ж ты мой! Смотрю, а у немца кровь красная-красная, ну совсем как у нас. Пробивается из-под черной корки на голове и течет по лицу. А лицо-то без шерсти, человеческое! И слышу, протяжно стонет. Сердце сжалось, и мне его, немца этого, жалко стало. Я уже голосу своему внутреннему отвечаю: «И то верно, что человек!»       Бегу домой, палку в сторону отбросила и плачу. Упала в постель и рыдать. Матушка свечку зажгла, по голове меня гладит, а я реву, остановиться не могу. Жалко его стало, сил нет. Был бы зверем, давно бы шерстью порос, да веревку порвал. «Не справедливо это, — говорю, — он же не зверь у столба сидеть?» Матушка молчит, а голос мой внутренний шепчет слова непонятные, жалеет меня, успокоить хочет.       Утром, как матушка в поле, я воды зачерпнула в кастрюльку и бегом в сарай. Я худенькая была, юркая — отогнула досточку и пробралась внутрь. Встала в дальнем углу и смотрю на него. А он меня не видит. Глаза открыть не может — кровь на них запеклась. Я чуть ближе шагнула, руки дрожат, всю воду расплескала. Помню рассказы мальчишек страшные да что дед говорил. Но голос внутри шепчет, рвется, кричит: «Человек!» Я тогда ему и поверила. Шагнула смелее, воду рядом поставила и села совсем близко. И смотрю, сквозь корку багряную волос золотой пробивается, словно пшеница спелая.       Я тогда у платья лоскут вырвала, водой напитала и ему к губам приложила. Он вздрогнул, а я все еще по привычке боялась. «Тише, — говорю, а у самой руки трясутся, — хочешь, я тебе песню спою?» Мне всегда петь хотелось, когда страшно, песня страх прогоняет.       Он воду из лоскута тянул, а я колыбельную пела, которую сама на ходу сочиняла. Мне так совсем не страшно было и голос внутри подпевал, подбадривал. А когда вода закончилась, я вскочила, говорю, мол, еще принесу и ускользнула прочь. В душе тепло стало, словно я секрет какой открыла.       Наутро снова пробралась к нему в сарай украдкой, воду принесла. Села еще ближе, решила лицо умыть, а то от крови совсем на зверя похож. «Сейчас видеть сможешь, — провела платочком мокрым по векам, стерла запекшиеся полосы, а кожа под ними моей светлее. — Нет уж, вовсе не зверь». Он глаза открыл, а я ахнула — голубые, словно небушко. Снова мне страшно стало. Никогда на меня немец не смотрел. Я на землю села и песню придумывать стала. А он улыбнулся одними глазами своими небесными и будто бы стал подпевать. Я ему о полях и лисичке, а он что-то на своем языке. И совсем не звериным был его голос. Красивый такой, как звон колокольчиков в поле перед грозой.       Я потом каждый день к нему забиралась в сарай. То воду, то яблоки приносила. Иной раз матушка хлеб напечет, я спячу свои кусочки и ему сохраню. А голос в груди шепчет, что все правильно поступаю, и мне от этого самой спокойно и тепло становилось. Садилась рядом и уже даже не пела свои песни, его слушала. Пыталась представить, о чем он так тихо поет. А Тимка с Лавреном, когда в сарай захаживали, у меня внутри все огнем полыхало. И мальчишки пытались сквозь щели в немца то палкой, то камнем кинуть. Тявкали, дразнили его. Я однажды сама как собака залаяла и погнала их прочь.       А как-то проснулась, слышу шум у сарая, мальчишки кричат, возня какая-то. Голос во мне рыдает, словно давно уже разбудить пытается. Я так в одной рубахе ночной и выбежала. Смотрю мужики какие-то, Тимка и дед Лаврен немца вывели. Руки ему заломили и к лесу тащат. «Шагай, зверь! — и Тимка своей единственной рукой по спине его бьет. — Быстрее!» А мальчишки как стая шакалов скачут рядом, кричат: «Зверь! Зверь!» и камни в него бросают да шматы травы.       Я с лестницы сбегаю, несусь босиком, спотыкаюсь и слезы уже ручьем. Кричу, что есть мочи: «Оставьте, оставьте! Он человек!»
Примечания:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.