С ложечки

    Собственно, это даже лицом нельзя было назвать. Морда или — что, в общем-то, гораздо точнее — рожа, в исконном своём понимании: наглая, нахальная и недовольная. Именно эти три «эн» и составляли лик великого и несравненного Рена Тао, который, несмотря на парадокс последующей фразы, невзирая на потенциальный ужас читателей, любителей грозных китайских мальчиков и коротеньких штанишек... заболел.     Болел он так, как болеют все самые обычные и не совсем обычные люди. Насморк, сковавший нос, тронувший его краснотой и сухими чешуйками; традиционный мокрый и классический гадкий кашель; температура в районе тридцати девяти градусов, благо, по Цельсию; также иные приятные приятности: полнейшая апатия, наижутчайшая ненависть ко всему миру, слабость, режим капризного пупса, которому не купили погремушку с двумя шариками, голубым и розовым. И ещё большая невыносимость для окружающих по сравнению со своим здоровым состоянием.      Амая сжимала руки в кулаки, веки глаз, колени, стискивала зубы, проклинала всё, чему не посчастливилось замаячить у неё перед глазами, даже ту прелестную жёлтую кружечку с изображением диснеевского Пятачка, трогательно сжимающего лапку медвежонка Винни. Но для себя Амая решила: во что бы то ни стало она вылечит эту прагматичную заразу Тао, поставит его на ноги. А в благоприятный для его здоровья период заставит по полной отрабатывать свою альтруистическую заботу.     Когда стрелки часов ознаменовали полдень и Рен с поразительным изяществом поносил весь белый свет витиеватым китайским матом, именно тогда ему и Амае предстояло страшное — куриный бульон. С укропом. И специями. А также кормление. С ложечки. С самой что ни на есть настоящей фарфоровой ложечки.      То было равносильно появлению четырёх всадников Апокалипсиса — каждый шаман на этих словах обязан перекреститься: скромной тихони Анны, развязной путане Тамао, зарядок для продуктов марки «Apple» и ПМС'а у Хао Асакуры. Но Рен болен. За Реном нужен уход. За Реном нужен порядочный и качественный уход. Такой уход, который Рен любил. А Амая любила Рена. И он её любил, хоть и не признавал. Соответственно, ей требовалось терпеть его «женские штучки» — просто лечить. И кормить. С ложечки.      — Ну, давай, скажи: «А-а-а!» — как можно ласковее попросила Амая, заглядывая своими голубыми глазами в его золотистые.     — Не буду! Не буду я есть этот бульон! — отвечал Рен, скрещивая руки на груди. — Не-бу-ду! Лучше убей!     — И убью, если ты не съешь бульон, над которым я мучилась три часа, ради которого пожертвовала четырьмя кастрюлями и годовым запасом нервов, — прошелестела она, как проголодавшаяся змея, заметившая поблизости добычу.      Рен, уподобляясь юной принцессе с бантиками, каблучками и тиарой розового цвета, продолжал:     — Фу! Фу, я сказал! Унеси эту радиоактивную ересь, унеси-унеси-унеси! Немедленно избавь меня от неё! Унеси, говорю!     — Слишком много говоришь, — огрызнулась Амая и поднесла к его губам ложку. — Ну! Я жду!     — Чего ждёшь? Поезда? Нет здесь никакого поезда! Здесь есть только я, ты, этот суп и — апчхи! — моя болезнь. — Вредная вредина вредно вредничал, но после несчастного чиха пятисекундной давности девушке стало по-настоящему жалко больного, что её испугало. К радости, это продлилось немного времени, и, очнувшись от столь нехорошего помешательства, она насильно засунула столовый прибор в рот Тао. Тот подавился, смачно подавился, смачно-смачно, и принялся судорожно откашливаться.     — Бедненький Ренушка ка-а-а-а-ашляет, чиха-а-а-а-ает, а злая Амая бедняжку Ренушку му-у-у-у-учает, бульо-о-о-о-оном кормит.     На какое-то мгновение во взгляде Рена замелькал огонёк надежды, который обычно появляется у отчаянных пиратов, нашедших заветный клад. Всё-таки понимает, понимает его Амая, не будет больше пытать блюдом, пропитанным соком и мясом куриного трупа.     Или... не понимает?     — И ПРАВИЛЬНО АМАЯ ДЕЛАЕТ! ЖИВО ЕСТЬ! И ЧТОБЫ ПОСЛЕ ПРИЕМА ПИЩИ ТАРЕЛКА СИЯЛА КАК УЛЫБКА ЙО АСАКУРЫ, КАК СТРОГОСТЬ АННЫ, КАК ЛИБИДО РЮ, КАК ПАЛКА ОТ ТВОЕГО ГУАНДАО!     — Да ну тебя! — отпахнулся «бедняжка Ренушка». — Давай сюда свой бульон. Сам поем.     На сей раз с ложечки Рен кормился самостоятельно. А Амая, глубоко удовлетворённая, гладила его по волосам и в случае малейшего вяканья о плохом приготовлении была готова эти самые волосы потягать.     Поэтому Рен Тао ненавидел болеть.