Alter Ego

У Тодороки Тойи с детства раздвоение личности. Даби появляется у него в голове, когда Тойе исполняется десять лет.

* * *

Отец вечно недоволен всеми и всем – даже Нацу, которому всего четыре года. Но больше всего его разочаровывает старший сын, на которого с рождения возлагается столько надежд – и ни одну из них он не торопится воплотить. Слишком слабый, слишком хилый, слишком глупый, слишком тихий – отец хотел бы бойкого подвижного крепыша, на раз-два щёлкающего математику, которая так пригодится однажды в их семейном деле, а не заморыша, предпочитающего уткнуться в бесполезные книжки и стабильно теряющего сознание во время занятий физкультурой. Тойя знает, что он неправильный. Бракованный – как котята, что принесла их породистая кошка, загуляв в прошлом году с бездомным котом. Котят отец бестрепетной рукой утопил в ведре. Наверное, если бы можно было, он утопил бы и неудавшегося сына – прямо там же, в том самом ведре, тем более Тойя мог уместиться в нём целиком, телосложением он пошёл в мать, изящную до хрупкости – но детей топить в вёдрах нельзя, даже неудачных. «А жаль», – читает Тойя каждый раз в глазах отца. Зато можно орать и раздавать затрещины – голос у отца громкий и гулкий, особенно в полупустой громадине его кабинета, а рука тяжёлая и тоже будто гулкая – в ушах после того, как он отвесит ей оплеуху, ещё долго потом пронзительно звенит. Наверное, если бы Тойя хоть раз отрявкнулся в ответ или увернулся из-под удара, если бы хоть раз попытался заступиться за самого себя, ему прилетало бы меньше – иногда Тойе кажется, что отец всякий раз ждёт отпора и, разочарованный его бесхребетностью, злится ещё больше, – но он... не может. Язык отнимается всякий раз, когда отец начинает кричать, и всё тело немеет, и коленки дрожат, словно его снова заставляют бежать стометровку на время, и комок подступает к горлу, и глаза предательски щиплет – слава богу, что он попросту не в состоянии плакать, когда тело цепенеет от страха, иначе было бы хуже. Слёзы отец ненавидит. Тойя мечтает однажды высказать ему всё, проигрывая в фантазиях сладкие картины, как отец замолкает, не выдержав его аргументов, и гнев с его лица стекает, сменяясь озадаченностью – и немного гордостью! – и подбирает даже потихоньку слова заранее, проигрывая придуманные диалоги мысленно в лицах, но все заготовки вылетают из головы с первым же криком, и в ней делается пусто-пусто – лишь молоточком частит испуганный пульс. А потом гулко разносится очередной подзатыльник. И только и остаётся, что мечтать. ...В этот день отец недоволен опять – как и всегда. Тойя плетётся к нему в кабинет, повинуясь грозно брошенному на него за ужином взгляду, и с порога оказывается в центре урагана. Отец бушует, сжимая в руках листок с его последним контрольным тестом по математике – там, в красном кружочке, Тойя даже отсюда видит, выведена очень красивая, но совершенно для отца неприемлемая цифра «11». Тойя смотрит на этот смазанный красный росчерк, почти до боли вцепившись себе в ладони пальцами, и старается не так явно вжимать голову в плечи всякий раз, когда голос отца достигает пика громкости. Он просто ждёт, когда выволочка закончится, и отец презрительным движением ладони отправит его вон из кабинета. Просто ждёт – и ни о чём не думает. «У меня по математике самые худшие отметки ещё с первого класса, а он ведёт себя так, будто видит их впервые», – проносится вдруг мысль в его привычно опустевшей голове. Это так неожиданно, что Тойя вздрагивает и почти оглядывается – ему кажется, будто кто-то шепнул ему это прямо в ухо. Даже нет. Прямо в голову. «Нет бы обратить внимание на отличные оценки по литературе или языку. Но зачем, когда можно просто поорать, да?» Голос фыркает так звонко и ощутимо, что у Тойи чешутся мозги. «Мудак», – заключает он и замолкает. Тойя озадачен настолько, что впервые может отвлечься от того, что выговаривает ему отец. Он даже не слышит его почти. И тело не немеет больше от страха, его так и тянет потрясти головой или постучать себя по уху – как будто эти мысли могут быть случайно заползшей ему в голову букашкой. Его так и тянет спросить «Кто там?» – как у незнакомца, барабанящего в двери. Потому что он остро ощущает, что эти мысли не были его. Он чувствует эмоции – злость, раздражение, презрение, бескрайнее, как горизонт. Острую неприязнь на грани с ненавистью. Несправедливость, ноющую, как рана под грубо содранным пластырем. Он чувствует эти эмоции, но испытывает их не он. Тойя не успевает испугаться – отец оказывается прямо перед ним, жёсткие пальцы грубо обхватывают его подбородок, заставляя поднять взгляд. Он, оказывается, уже минуту таращился в неопределённую точку, напрочь позабыв, что над ним творится расправа. – Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю, мальчишка, – шипит отец, сжимая его подбородок до боли. Злость в его глазах похожа на синее пламя, пожирающее чёрные зрачки. И Тойя чувствует, как оно сбивает его с ног, выбивает из тела, несёт куда-то огненной волной, и он падает, падает, падает – колени трясутся и слабеют, готовясь и впрямь упасть, и горло перехватывает спазм, и на глазах вскипают слёзы... ...когда его подхватывают. Невидимая рука хватает его за шиворот прямо на краю пропасти, на дне которой притаилась позорная, так долго сдерживаемая истерика. Она горячая – горячее, чем чья-либо, – и живая. Тойя чувствует, как колотится где-то за ней сердце – намного быстрее, лихорадочнее его собственного. Рука оттаскивает его в сторону, в тёмный, безопасный угол, и Тойя валится туда, раскинув руки и пытаясь дышать, когда слышит голос. Собственный голос. Его голос кричит на отца. Его голос высказывает ему всё – всё то, что он так долго мысленно лелеял. Его голос, слишком звонкий, высокий, срывающийся с непривычки, задыхающийся и не умолкающий. Его голос, принадлежащий сейчас не ему. Тойе кажется, что он сходит с ума. Он чувствует своё тело, зло дышащее и потрясающее кулаками, но не чувствует, как именно он это делает. Он слышит мысли, на долю секунды опережающие слова, вылетающие из его рта, и слышит эти слова, но мыслит и говорит это не он. Он ощущает, как двигаются его губы, как сокращаются мышцы, как щурятся глаза, как стучит на виске гневная жилка. Он видит лицо отца прямо перед глазами. И наблюдает за этим будто из-за стороны. Тойя лежит и молчит. Тойя стоит и кричит. Тойя?.. Голос – чей бы он ни был – хочет выплюнуть напоследок то самое «Мудак», Тойя вопит мысленно «Нет!», и голос, снова щекотно фыркнув, вместо этого лишь поджимает презрительно губы и отворачивается. Тойя поджимает презрительно губы и отворачивается. Мир перед глазами на секунду становится смазанным. Тойя пошатывается от неожиданности, открывает рот – и понимает, что странное отсутствие присутствия наконец прошло. Он снова в своём теле – по-настоящему в теле, хотя он вроде бы и не девался никуда. Или?.. Ох. – Я... – тянет Тойя, не до конца уверенный, что сможет это сказать, но губы послушно шевелятся. – Я... могу теперь пойти? Отец – багровый, с побелевшими губами, и ничуть не озадаченный, как грезилось ему до этого, зато определённо рассерженный – смотрит на него, до хруста выпрямив спину, и, сглотнув, тяжело машет рукой. – Иди, – роняет он. – Я поговорю с тобой ещё раз потом. Тойя вылетает за дверь, едва не споткнувшись на пороге. ...Он бежит по бесконечным узким коридорам, гадая, что же сейчас было. Что за голос был в его голове? Что за Тойя был в его теле? Или не был? Может, он просто испугался настолько, что словно отстранился от действительности? Может, отстранившись, он наконец набрался храбрости сказать отцу всё в лицо? Может, он и впрямь впал в какую-то истерику, только не заплакал, а... сорвался? Он ведь... перенервничал, да? Голову так знакомо щекочет отзвуком смешка. Тойя замирает неуверенно и прижимает ладонь ко лбу. Тёплая. Не горячая. И сердце бьётся ровно. А где-то в голове бешено колотится пульс. Тойя кусает губу и думает осторожно, вопросительно, закрыв зачем-то глаза: «Эм-м... Привет?». Мысли на секунду окутывает звенящая тишина. Тойя чувствует странное, отстранённое удивление, растёкшееся холодком по ту сторону позвоночника. Он не может объяснить, как это – но чувствует. А затем голос – его голос – отчётливо звучит в голове, насмешливо и звонко: «Ну привет».

* * *

Его зовут Даби. Он не знает, почему его зовут именно так, и кто дал именно ему это имя, он просто говорит Тойе – «Я Даби», и Тойе сразу кажется, что он знает его сто или двести лет. Голос в его голове. Теперь, когда он знает, что он есть там – по ту сторону, – Тойя слышит его постоянно. Слышит. Чувствует. Ощущает. Это невозможно описать, это просто есть – кто-то там есть в его голове, не просто другой человек – другой он. Тойя знает, что он чувствует и о чём думает, что говорит – почти всегда то, что он говорит, совпадает с тем, о чём он думает, в этом они с Тойей очень отличаются – да и не только в этом. И всё-таки они одно – хотя их и двое. Это как наблюдать за самим собой через толстое стекло. Тойя может нащупать её мысленно даже, невидимую, прозрачную, но – преграду, разделяющую чувства его и его. Дающую возможность чувствовать за двоих. Тойя может спокойно читать учебник по литературе, с интересом следя за сюжетом – и чувствовать невыносимую скуку, которую испытывает Даби – он даже слышит, как тот зевает, не таясь. Тойя может болтать ногами на скамейке на физкультуре, радуясь, что ему разрешили сидеть, а не играть в футбол с остальными ребятами – и чувствовать досадливое огорчение, что это не он гоняет мяч по свежей, сочно пахнущей траве. Тойя может в страхе съёживаться при виде отца – и чувствовать горячую ненависть, которую испытывает при виде него Даби. «Детская психика пластична и подвижна», сказал как-то школьный психолог во время разговора с учительницей математики. Сказал – а Тойя, проходивший мимо, запомнил. И то и дело вспоминает сейчас, разделяя с Даби мысли и эмоции. Наверное, и впрямь пластична, взрослый бы от такого наверняка сошёл с ума, а Тойе... ничего. Интересно даже. И не одиноко. Даби с ним постоянно – то тише, то громче, и может даже становиться им, меняя ту сторону местами. Это больше не страшно, Тойя знает теперь, кто озвучивает все эти проносящиеся не его мысли и кто вкладывает в тело не его движения, и лишь жалеет об одном – что Даби не может быть по ту сторону долго. Даби не он ведь. Даби другой. Наверное, такой, каким хотел бы видеть Тойю отец – бойкий, подвижный, острый на язык, вспыльчивый и справедливый до злопамятности. Тойя легко забывает многое. Даби не забывает никому и ничего. Даби ненавидит отца всем сердцем, тогда как Тойя не может им не восхищаться опасливо. Даби и говорит с отцом – обычно. Или со слишком ретивыми одноклассниками, тоже не особо любящими тихих и послушных. Эмоции – это ключ. Две реки, текущие в одном русле. И когда Тойя волнуется или боится, когда воды одной реки волнуются и бурлят так сильно, что перехлёстывают через разделяющую их преграду – они смешиваются. И меняются. Даби может плыть в его течении лишь несколько минут. Потом их перебрасывает обратно – и Даби затихает после этого настолько, что Тойя остаток дня с трудом слышит даже его мысли, но и этих минут хватает, чтобы поставить на место зарвавшихся мальчишек, считающих его лёгкой добычей, или озадачить – да, озадачить! – отца, не ожидающего встретить отпор. Тойе это нравится. Разве что приходится придерживать Даби, чтобы он не сказал чего-нибудь совсем лишнего – тогда бить его придут не за тихость, а уже за дерзость, – но ведь это малая цена за то, чтобы говорить людям всё, что накипело внутри, не боясь и не таясь. Он так не может, хотя и хочет. Даби же это не составляет труда. Одноклассники смотрят на него с оттенком уважения, а отец – парадоксально – не поднимает больше руку, хотя и кричит по-прежнему. ...А две недели спустя их того обмена приветствиями Даби обретает лицо. Тойя не знает – как. И не замечает толком даже. Он просто переговаривается увлечённо с Даби, глядя в такие же, как и у него, ярко-бирюзовые глаза, и лишь потом понимает. Ярко. Бирюзовые. Глаза. Тойя моргает, чувствуя, как деревенеет в изумлении всё тело. Он не видит никого перед собой, но видит внутри – где-то там, под мысленным взором. Глаза, пылающие бирюзовым огнём. Волосы – такие же растрёпанные, с аккуратно подстриженной чёлкой и отхваченной прядкой у виска – малышка Юми постаралась недавно, – но только чёрные, как вороново крыло, не этого тошнотворного красного цвета, который он унаследовал у отца. Лицо – с такими же тонкими острыми чертами. Только покрытое шрамами. Грубыми и тёмными – Тойя думает о том, какие они на ощупь и тут же ощущает – они плотные, неровные, похожие на собравшуюся в складки ткань. И почти ничего не чувствуют – прикосновение пальца ощущается лишь слабым отзвуком. Тойя не прикасается. Тойя знает. Тойя смотрит на эти шрамы – на лице, на шее, на руках. И чувствует, как подкатывает к горлу тошнота. Потому что. Понимает. Шрамы под глазами – от выплакиваемых в подушку слёз. Шрамы на щеках – уже от подушки, тёплой, солёной и мокрой. Шрамы на подбородке и шее – от рук отца. Шрамы на щиколотках, плечах, запястьях от них же. Тойя вспоминает огонь во взгляде отца. Шрамы похожи на следы от ожогов. Даби пожимает острыми худыми плечами, слыша его мысли. «Не думал же ты, что внутренние раны невидимы лишь потому, что они внутренние?» – Ты закрываешь меня от него, – шепчет, почти ужасаясь, Тойя. – Ты защищаешь меня. Даби улыбается – широко и остро. И по телу, смывая тошноту, проносится тепло. «Я защищаю себя», – просто отвечает он. Я – это ты.

* * *

Тойя растёт и взрослеет, и Даби растёт и взрослеет вместе с ним, всё больше и больше обрастая собственными манерами и привычками. Они тренируются каждый день, тычась подчас вслепую, словно новорождённые котята, но результаты у тренировок всё-таки есть – время, которое отпущено Даби в капитанской рубке их общего тела, мало-помалу увеличивается. Когда ему – им – исполняется шестнадцать, Даби спокойно рулит его телом несколько часов подряд, и даже не затихает на половину суток, когда его выбрасывает обратно. И причина для смены русел их эмоциональных рек больше не одна. Они учатся меняться по желанию. Конечно, эмоции по-прежнему верховодят – и Тойю швыряет через стекло, когда возмущение захлёстывает глотку, и у Даби вырывает руль из рук раньше отпущенного времени, когда гнев переполняет его до краёв – но чем старше они становятся, тем легче Тойе передавать управление. Даже мир перед глазами больше не мелькает смазанным пятном в миг перехода. Даби честно высиживает на уроках математики – а затем физики и химии, потому что Тойя впадает в приступ тупости каждый раз, когда видит цифры или – о ужас! – формулы, зато Тойя, зачитываясь историей или обществознанием, всегда слышит показательный храп из подсознания. Это забавно даже – то, насколько он не понимает математику. Даже зная, как Даби её решает, видя, что происходит у него в голове, когда он строит решение, и как цифры легко и просто складываются в ответ – он категорически отказывается её понимать. Даби считает, что это назло отцу, всё ещё требующему от него идеальных знаний по математике. Тойя думает, что Даби изнутри виднее. Тойя пускает его в своё тело, чтобы он мог побросать мяч с ребятами после уроков, посидеть с одноклассниками в кафешке после кино или ускользнуть после полуночи ради вылазки в ночной клуб, откуда их в итоге с криками гонят прочь – и шататься потом по ночным улицам до рассвета. Хотя ему самому не по душе подобное, и он по-прежнему предпочитает тихий вечер дома с книгой, Даби нравится – и он не против. Пока Тойя позволяет ему быть Тойей, Даби учит его быть Даби. Быть смелее. Увереннее. Свободнее. Вначале это было даже смешно – то, как он пытался постоять за себя сам, прерывистым хлипким голосом повторяя то, что шептал ему то и дело срывающийся в хихиканье Даби. Как смотрел в глаза отцу, видя в них пламя, оставившее на теле Даби незаживающие следы, и бормоча невнятно, сжимая кулаки: «Прекрати на меня срываться». Он входит во вкус постепенно, почти физически ощущая, как перемалывается в его внутренних жерновах скованность и неуверенность. И в конце концов привыкает. Тойя всё равно не любит конфликты и острых ситуаций предпочитает избегать, а не насаживаться всем телом, затупляя их собственной непробиваемой твердолобостью, как это с радостным энтузиазмом делает Даби, но дать отпор теперь способен, резко, хлёстко, парой слов ставя собеседника на место – даже отца, уже привычно защищая от его бесконечных амбиций и маму, и сестру, и младших братьев. И себя. Жертва выросла в защитника. И Даби давно уже не подсказывает ему исподтишка. Но поддерживает – в чём бы ни. Его второе «я». Тойя много что прочёл о раздвоении личности, комната мамы заставлена книжками и трудами по психологии, оставшимися с институтских времён, и давно пришёл к выводу, что это – не о них. Они не подавляют и не вытесняют друг друга. Они не существуют, лишь когда один из них в тени, и провалами в памяти они тоже не страдают. Они спокойно – и очень удобно – живут вместе, поддерживая друг друга и обучая, будучи при этом отдельными личностями. Тойе на ум приходят сиамские близнецы, носившие две головы и два сознания на одном теле и управляющие им сообща, но разделяющие при этом разные вкусы, интересы и навыки, и он считает, что этот пример подходит больше всего – разве что и двух голов им не досталось, лишь два сознания. Кажется, одной из голов тоже лучше давалась математика, а другой – искусство. Занятно.

* * *

После школы он поступает в университет, идя с отцом на компромисс, который ему и не снился когда-то – пусть университет ему выбирает отец, зато выбор факультета остаётся за Тойей, и он ему действительно нравится, несмотря на проклятую математику в расписании, – и начинается новая жизнь. Он переезжает в старую квартиру матери, так удачно расположившуюся в паре остановок от университета, наводит там вдохновенный и беспорядочный порядок, осторожно заводит друзей – правда, их большей частью заводит Даби, и, пользуясь наконец официально и по всем документам стукнувшим его совершеннолетием, пускается если не во все тяжкие, то вкушая свободу полной грудью. Он пытается даже экспериментировать с внешностью – перекрашивать волосы отчего-то не поднимается рука, хотя он и знает, что чёрный будет идти ему не меньше, а вот татуировки и пирсинг соблазняют его с первого взгляда. От татуировок он в конечном итоге, скрепя сердце, отказывается – на реакцию отца плевать, даже если его хватит припадок от взгляда на его разрисованную кожу, но мама не одобряет татуировки тоже, а её мнение ему всё же важно, пирсинг же Даби примеривает на себя – просто появляется у него в сознании уже украшенный россыпью железа и самодовольно ухмыляющийся. Тойя не в курсе, как он это проделывает, но ход оценивает – и внешне, и по ощущениям – и бьёт себе в итоге только уши. Даби пирсинг себе оставляет. Друзей у него в университете не так чтобы много, больше просто приятелей, перетекающих с лекции на лекцию, но Тойе легко, комфортно и интересно с ними, а они быстро привыкают к его меняющемуся поведению – держать у руля кого-то одного всё равно не получается. Впрочем, им и не привыкать – Джин, один из компании, в которую с лёгкой руки Даби вливается Тойя, тоже страдал расстройством личности. Хотя... почему тоже? Тойя никогда не страдал. Тойя только наслаждался. ...Официально стукнувшее его совершеннолетие означает, что в тех барах и клубах, из которых его – Даби – некогда выкидывали за шкирку, он теперь желанный гость, но Тойя туда всё равно не спешит. У них с Даби своеобразное соглашение – если их никто и никуда не зовёт, они тихо сидят дома, но если их приглашают, то Тойя всегда отвечает согласием. Тойя любит тишину и вечер с книгой в кресле. Даби любит бьющую по ушам музыку и беснующуюся толпу вокруг. И они с детства умеют находить баланс.

* * *

В этот вечер в клуб зовут не только их, но и весь курс – кто-то, чьего имени Тойя даже не знает, с размахом празднует день рождения, и клуб забит битком. Тойя скользит на ту сторону, едва глаза ослепляет разноцветная вспышка. Ему не особо нравится... всё это, и он, как и всегда, удивляется контрасту чувств – прохладное равнодушие в нём самом и обжигающее, нетерпеливое удовольствие у Даби. Два потока эмоций привычно текут через него, разделённые невидимым барьером. Он никогда к этому не привыкнет, наверное. Даби слышит его мысли и насмешливо скалится. – Так не привыкай, – говорит он вслух, зная, что из-за музыки его никто, кроме Тойи, не услышит. – Просто наслаждайся. Но наслаждается главным образом, конечно же, Даби. Тойя лишь глаза закатывает, когда он подцепляет какого-то парня всего лишь три песни спустя. Отношений у них не было и как-то не планировалось, и они привыкли обходиться короткими, необязательными связями – или Даби находил себе жертву-однодневку в баре или клубе, или Тойя, несмотря на вечно ехидное «монах-аскет» от своего второго «я», очаровывал кого-нибудь из университета, чтобы с удовольствием провести выходные. За ними – хотя, по факту, лишь за Тойей – прочно закрепилась слава ловеласов, которым всё равно, с кем спать, и это было ироничнее всего, потому что как раз всё равно им не было – просто вкусы у них различались настолько. Парень, которого подцепляет Даби, тоже не во вкусе Тойи, хотя отрицать глупо – он симпатичный даже на его взгляд. Невысокий, едва достающий Даби до подбородка, с растрёпанными светлыми волосами и золотистыми глазами, густо обведёнными чёрной подводкой, он выделялся в толпе танцующих плавными, грациозными движениями и сильным стройным телом, обтянутым чёрной с золотом майкой. Даже Тойя заглядывается на его упакованные в узкие джинсы ноги, Даби же и вовсе сносит крышу, не требуется и выпивка – протанцевав рядом с парнем два или три танца и не сводя с него горящих глаз, он без особых церемоний тянет его за руку к ближайшему тёмному углу. Парень не сопротивляется. Они целуются, едва только спина Даби упирается в стену маленького закутка неподалёку от сцены. Даби тянет парня к себе, забирается ладонями под футболку – Тойя одобрительно присвистывает мысленно, мышцы у парня – что надо, крепкие, но не перекачанные, приятно-сильные, так здорово перекатывающиеся под пальцами, – трогает прохладную, вспотевшую кожу. Парень отвечает с завидным энтузиазмом, вплетая пальцы Даби в волосы и дразняще потираясь коленом о напрягшийся пах. Тойя чувствует тянущую волну возбуждения, прошившую тело, и усмехается. Это и впрямь странное чувство – чувствовать, как ты целуешь кого-то, и одновременно будто наблюдать за этим со стороны. Ощущать вкус губ и жар тела и знать, что пробуешь это не ты. И снова две волны эмоции, бьющиеся в барьер – желание, от которого сводит живот, и вежливый, едва теплящийся интерес. У них и впрямь очень разные вкусы. Хотя целуется парень неплохо. Они целуются четыре песни подряд – Тойя честно считает – и отрываются друг от друга, заполошно дыша. Он не в курсе, как там парень, но Даби определённо заинтересован, пожалуй, даже больше, чем всегда. Его руки заползают парню под джинсы, притискивая к себе ближе, он наклоняется к его шее, жарко, влажно дыша – парень выгибается, словно статуэтка, вжимаясь в Даби животом и бёдрами и подставляя шею под поцелуй-укус. Даби сжимает его задницу в ладонях. Тойя чувствует солоноватый привкус кожи на языке. Приятно. Даже вкусно. Наверное, у него самого долго никого не было. «Ты его собираешься прямо тут трахнуть?» – осторожно интересуется он, когда руки Даби тянут джинсы вместе с бельём вниз. – «Дотерпеть до какого-нибудь помещения никак?» В ответ ему в мысли резким броском прилетает смутное изображение вытянутого среднего пальца. Даби сейчас явно не до разговоров, даже мысленных. Все его мысли – Тойя перебирает их с ехидной тщательностью – примитивнее амёбы в дождевой лужице. В общем-то, сам Даби сейчас от этой амёбы – да и лужицы тоже – ушёл недалеко. Как же здорово подчас иметь две головы вместо одной. Парень в это время споро задирает на Даби майку, водя пальцами по выступающим рёбрам – легко и быстро, сбивая вконец дыхание и будто случайно задевая соски, осыпает короткими и быстрыми поцелуями его подбородок. Снова дразнится. Умелый. Тойя даже не уверен, чья именно это волна восхищения коротко колышется в груди – Даби или его. И когда Даби почти начинает растягивать его под себя, снова накрывая его губы жадным поцелуем, кто-то совсем рядом кричит: – Тойя! Тойя дёргается. Даби даже не реагирует, полностью погружённый в тихо стонущего парня в своих объятиях. – Тойя! – слышится снова. Откуда-то из толпы к нему пробивается Ацухиро, а у него за спиной беспокойно мечется Джин с чем-то белым в руках. Тойя узнаёт в белом нечто бессознательную Тогу, и его прошибает такое острое беспокойство, что пронимает даже Даби. Он разрывает нехотя поцелуй, поднимает голову, и глаза у него расширяются. Тойя видит, как мутная дымка возбуждения, застлавшая ему разум, рассеивается так быстро, словно он открыл в голове у себя форточку. «Что за...» «Наверное, Тоге стало плохо после пары коктейлей?» «Она алкоголь даже нюхать не может, забыл?» «А что тогда? Думаешь...» «Да. Подсыпали что-то, такое сплошь и рядом». «Блять». – Блять, – соглашается Даби вслух и переводит взгляд на парня, которого по-прежнему сжимает в руках. Парень, видимо, тоже успевает вынырнуть немного из ощущений почти случившегося секса – щёки у него всё ещё красные, и дышит он, приоткрыв рот, но золотые глаза ясные и чистые, и очень внимательные. – Прости, малыш, – Даби быстро целует его напоследок, и даже у Тойи перехватывает дыхание – так сильно Даби не хочется отпускать эти мягкие, тёплые, зацелованные им губы. – Мне нужно... – Понимаю, – парень улыбается, блестя глазами, и Тойе приходится громко напомнить Даби о Тоге, потому что того снова тянет к его губам и телу. Помешательство какое-то. – Прости, – повторяет Даби и выбирается из закутка. Мысленно он материт и Ацухиро, и Джина, и Тогу, и того мудака, что подсыпал что-то Тоге и обломал ему весь вечер, в таких выражениях, что заслушивается даже давно привычный Тойя. На хихиканье внутри головы Даби только машет раздражённо рукой и скользит за барьер, отдавая Тойе полную свободу действий. – Боишься, что не удержишься и вернёшься? – насмешливо бормочет Тойя, пробираясь к друзьям сквозь толпу. Даби ничего не отвечает, лишь ворочается внутри шумно и недовольно, будто разбуженный раньше времени медведь, но Тойе и не нужен его ответ. Надо же, как его зацепило. А вроде бы ничего особенного – так, фигурка хороша и опыт явно есть, и только. Это как всё та же клятая математика – Тойя знает, что именно приглянулось в нём Даби, чувствует и буквально сам же видит, но... не понимает. Ну и чёрт с ним. ...Тоге действительно подсыпали какую-то дрянь в её обожаемую «Кровавую деву» – ту же «Кровавую Мэри», только без алкоголя, который она не переносила – но то ли доза оказалась слишком большой, то ли действовала эта дрянь только в спиртных напитках, к которым томатный сок не относился, но вырубило её буквально через минуту после первого же глотка, и привести её в чувство не получалось. Джин, не разбираясь, кто виноват, а кто нет, двинул пару раз в зубы оказавшимся в непосредственной близости парням, схватил Тогу в охапку и кинулся к единственному в их компании человеку, имеющему личный транспорт и способному быстро доставить их до больницы. То есть к Тойе, ставшим счастливым автомобилистом полгода назад благодаря отцовской кредитке и беспринципной наглости Даби. Ничего нового. – Ты уж прости, – пыхтит Ацухиро, помогая Джину бережно уложить Тогу на заднее сидение. – Мы тебя от такого парня отвлекли. Тойя пожимает плечами. – Да без проблем, – честно отвечает он, чувствуя увесистый пинок в ауру – Даби всё ещё злился, хотя и его понемногу заполняет беспокойство – на чёрной коже сидений Тога кажется ещё бледнее, и свесившаяся с края рука выглядит вялой и совсем безжизненной. – Найду ещё. Джин, ты успел выпить? Тогда садись за руль. И машина срывается с места.

* * *

Тогу выписывают на следующий день, живую и здоровую, Даби тянет Тойю в ночной клуб три вечера подряд, часами рыская по толпе взглядом в поисках встрёпанных золотых волос, и в итоге плюнув и переспав на четвёртый вечер со старательно флиртующим с ним барменом прямо у барной стойки после закрытия. Всё возвращается на круги своя. ...А неделю спустя Тойя сталкивается с тем парнем в коридоре университета. Он как раз выходит с лекции, пытаясь на ходу запихнуть тетради в рюкзак, и замирает, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд. Поворачивается – и слышит, как шумно выдыхает Даби. Тот парень стоит в конце коридора. Светлые брюки, белая рубашка, рюкзак с эмблемой Detroit Red Wings, свисающий с плеча – но волосы те самые, золотые и будто нарочито взъерошенные, с лохматой чёлкой – сейчас её придерживают солнечные очки с широкими стёклами. И глаза – даже с другого конца коридора это видно – аккуратно подведены чёрным. Парень тоже видит его, моментально озаряется солнечной улыбкой (Даби у него в подсознании что-то булькает, и мысли у него мелькают, как вспугнутая стайка птиц), перехватывает покрепче рюкзак, что-то бегло кинув стоящим вместе с ним однокурсникам, и уверенно шагает вперёд. Но почему-то через несколько шагов замирает. Тойя ясно видит, как блестят радостным интересом его глаза, однако блеск этот тухнет, едва парень подходит ближе. Улыбка тускнеет и блекнет, брови в явном недоумении сходятся на переносице. Лоб пересекает морщинка. Парень, нахмурившись, скользит по нему взглядом сверху вниз, удивляясь непонятно чему всё больше и больше, Тойя хмурится тоже, не понимая, и Даби озадаченно вертится у него внутри. Он явно его узнал. В чём же дело? – Кейго, – зовут его однокурсники. Парень – Кейго, значит, – вскидывается, разворачивается к ним, поворачивается снова, глядя на Тойю с невесть откуда взявшейся опаской, и поспешно уходит прочь, лишь напоследок, у самой лестницы, обернувшись снова. Ни радости, ни искр в его глазах больше нет – лишь огромное, во все зрачки, удивление. Он взбегает вверх по лестнице, оставляя Тойю в не меньшем удивлении. А Даби ещё и в рассерженном расстройстве. «Чего это он удрал, а?» – ворчит Даби весь остаток дня, и Тойя мысленно обнимает его за плечи, чувствуя злость, раздрай и тщательно-тщетно скрываемое уныние в его мыслях. Кейго здорово запал его второму «я» в душу, и дело было даже не в сексе. Даби постоянно спрашивает сам себя, было бы ему сейчас проще, трахни он всё же его тогда, и сам себе честно отвечает – нет. Не было бы. Тойя слушает это тихое, угрюмое «Нет» и обнимает его крепче. ...Снова они встречаются на следующий же день. Тот же лекционный зал, тот же коридор, та же лестница – только лекция по математике, а значит, тетради в рюкзак запихивает Даби, а не Тойя. Он с усилием застёгивает молнию – заедает, зараза, давно пора купить новый, – поднимает глаза и вцепляется в рюкзак с такой силой, что язычок молнии впивается в ладонь. Кейго стоит прямо напротив. Он испытующе вглядывается ему в лицо, без тени улыбки в глазах и нахмурив брови – совсем как вчера, но когда Даби, недоумевающий, нервничающий и впервые в жизни почти паникующий, открывает было рот, чтобы спросить, что происходит и какого хрена, Кейго шагает вперёд и целует его, приподнявшись на цыпочки. Даби обнимает его за пояс и прижимает к себе. Тойя улавливает «слава тебе, господи», «наконец-то» и «блядский боже», а потом Даби становится так блаженно-хорошо, что накрывает немножко даже его самого. Волна перехлёстывает через стеклянную стену, и Тойя всем своим существом вцепляется в собственное подсознание, чтобы их не поменяло местами прямо посреди поцелуя, которого Даби так сильно, оказывается, ждал. Господи, и это кто кого ещё дразнил всю жизнь из-за любви к нежностям и долгим прелюдиям? – Привет, – выдыхает Кейго, когда они отрываются от губ друг друга, и улыбается. – Наверное, нужно было сначала поздороваться, а потом лезть с поцелуями, но я не удержался. – И правильно, – хрипло говорит Даби, продолжая обнимать его даже несмотря на любопытные взгляды со всех сторон. – Лучше сначала целоваться, а потом говорить. Кейго смеётся, улыбаясь шире, и Даби тянет его в сторону – подальше от чужих глаз и одобрительного присвистывания их компании. Он заводит его под лестницу, ненавязчиво облапав по пути задницу – даже под свободными штанами она чудо как хороша, это признаёт даже Тойя, – и усиленно размышляя над тем, что сделать в первую очередь – поцеловать снова или сначала спросить, что за шоу Кейго вчера устроил, но Кейго решает всё сам. Он вскидывает брови, будто что-то вспомнив, и спрашивает: – Скажи, а у тебя случайно нет брата-близнеца? Даби замирает. Тойя тоже. – Нет, – секунду помедлив, отзывается Даби. – У меня есть брат, даже два брата, но они оба младше меня и не близнецы. А что? Кейго чуть неловко ерошит волосы на затылке. – Я встретил тебя вчера тут же – точнее, показалось, что встретил. Сначала подойти хотел, а потом разглядел и испугался даже – лицо один в один, как я запомнил с клуба, а... – он морщит лоб, подыскивая слово, – аура, что ли, не знаю даже, как это ещё назвать, совершенно не та. «Аура? Что он?..» «Ты у меня спрашиваешь? Спроси у него!» Даби спросить опять не успевает – Кейго переводит на него взгляд и улыбается немного смущённо. – Тот, вчера... был совсем другим человеком. Я поэтому и вглядывался так сильно сейчас – проверял. У тебя правда нет близнеца? Тойе странно, что Даби удерживается на ногах – у него самого такое чувство, словно его приподняло волной и швырнуло в стену, прижало к ней, лишив опоры. Всё внутри заливается липким холодом. Как? Как он это понял, чёрт возьми, проведя с Даби буквально полчаса в полумраке клуба и большее внимание уделяя его губам, чем лицу? Этого так и не заметила его семья. Этого не замечали его друзья, списывая всё просто на скачки настроения и лишь шутя порой, что «в тебя словно кто вселился, Тойя». Этого так и не поняли знающие его не первый год люди. А Кейго – понял. Почувствовал. Аура или как это ещё назвать... Тойе вновь приходится держать себя – огромные волны удивления, захлёстывающие с обеих сторон, угрожающе качают их стену. – Нет, – тихо повторяет Даби. – Я... Вчера ты встретил меня. Я ещё удивился, – он сглатывает, – что ты вроде бы хотел подойти, но сбежал. Решил, что ты всё-таки не захотел, мало ли. Кейго качает головой. – Я хотел, правда, просто... – он поджимает губы. – Странно. Я уверен, что мне это не показалось. – Кто знает, – Даби усмехается краем губ и снова притягивает Кейго к себе. – Особой возможности разглядеть друг друга при нашей первой встрече у нас не было. Он целует его так, словно хочет прогнать из его головы все опасно-посторонние мысли – собственно, никакого «словно», он хочет именно этого, Тойя это знает. Целует так же, как и тогда в клубе – жарко и нетерпеливо, властно раздвигая его губы языком и сжимая его в ладонях талию. Кейго стонет что-то невнятно и приникает к нему. – Теперь убедился? – шепчет Даби несколько минут спустя, и Кейго щекотно кивает ему в шею. – Да, – он длинно выдыхает и поднимает голову. – Так значит, свидание? – Ммм, – Даби облизывает губы. – Сегодня. В семь. Дай мне номер своего телефона, я тебе наберу. – Секунду, – Кейго тянется к карману джинсов, потом, спохватившись, лезет в рюкзак. – Ты мне свой тоже дай тогда. Ты ведь Тойя, я правильно тогда услышал? Даби смеётся мысленно – «Иронично» – и тянет в улыбке губы. Тойя поднимает брови, слыша его мысль. «Ты серьёзно?» «А почему нет?» – Я Тойя, – соглашается он. – Но я бы предпочёл, чтобы ты звал меня Даби.

* * *

Они идут на свидание этим же вечером, устроившись на заднем ряду кинотеатра и процеловавшись весь фильм, наплевав и на сюжет, и на рассыпавшийся в какой-то момент на колени и пол попкорн. Они идут пешком через полгорода до дома Кейго, болтая и держась за руки, и целуются снова – много, на прощание, не в состоянии расцепиться и то и дело снова и снова прижимаясь к губам друг друга. Даби такой счастливый, что Тойя даже не подкалывает его вслух – правда, Даби всё равно слышит все его мысли и велит заткнуться. Он уступает Тойе место в капитанской рубке и сворачивается клубочком в уголке подсознания, по-дурацки улыбаясь и проигрывая в памяти каждую минуту сегодняшнего свидания. Тойя старается не особо обращать на это внимания – поцелуями с совершенно равнодушным ему человеком он успел наесться вдоволь и не горит желанием переживать это ещё и в воспоминаниях. Правда, Даби вспоминает это в таких подробностях, красках и домыслах о том, что и как именно он сделал бы с Кейго в том или ином закутке кинотеатра, закусочной или улицы, что не обращать не получается. «Извращенец», – клеймит он своё второе «я», получая в ответ лаконичное «И?». «И ничего», – вздыхает Тойя, возвращаясь к телефону. Незадолго до полуночи от Кейго приходит смс «Я замечательно провёл время, спасибо», и Тойя честно печатает ему в обратном сообщении то, что надиктовывает ему Даби. На предложение дописать парой строк ниже то, как, согласно воображению Даби, можно было бы превратить это замечательно проведённое время в прямо-таки превосходное, он получает ментальный тычок в ментальный бок, ощутившийся вполне себе реально, и вместо красочного описания добавляет всего лишь «Завтра в это же время?» Почти моментально пришедшее «Да» отзывается внутри Даби щекочущим, будто прохладным, похожим на пузырьки шампанского чувством, которого Тойя сроду не ощущал ни в себе, ни в своей другой половинке, и он улыбается. Он не рад свиданию, ему всё равно, но он правда рад за Даби.

* * *

Свидания следуют одно за другим. Кинотеатры, кафешки, закусочные, клубы – включая тот, где они познакомились впервые – Даби живёт настолько полной жизнью, что даже Тойя начинает втягиваться, подсаживаясь на постоянно теперь кипящие внутри Даби эмоции. Он не ощущает их так же ярко, как сам Даби, как и обычно, между ними тонкая и прозрачная, но стена, но даже чужие ощущения... приятны. Даби влюблён так сильно, что, живи они в сказке, вокруг него распускались бы цветы и расцветала бы радуга. «И это вы ещё не переспали», – задумчиво замечает он. «Меня даже от поцелуев пока штормит так, что лишь чудом не выбрасывает», – немного нервно огрызается Даби, которому слишком давно не терпится перевести их с Кейго отношения в горизонтальное положение. – «Как-то не хочется, чтобы в самый... момент в теле оказался ты. Мне нужно привыкнуть». Привыкает он своеобразно, целуя Кейго всё больше и больше с каждым днём. Наверное, это действенно – только пока лишь рискованно, потому что привыкать Даби не собирается, лишь подсаживается всё сильней, задыхаясь уже не от поцелуев, а от простых прикосновений, объятий или случайных улыбок. Тойе кажется, что за эти две или три недели он натренировал свою способность удерживаться так, как не сделал это за два или три года. Он чувствует себя как на механическом быке в парке развлечений – его мотает из стороны в сторону, подбрасывает и откидывает в попытке вышвырнуть из подсознания и заменить им Даби, который практически не удерживает больше себя. Две или три недели назад его и вышвырнуло бы. Сейчас же он знает, как усесться и за что ухватиться, чтобы продержаться те минуты, пока река эмоций Даби клокочет и кипит. Неплохая тренировка, ничего не скажешь. Только не безопасная. Никогда не можешь быть уверенным, что всенепременно удержишься на взбесившемся быке. ...Они проводят субботу в парке, развалившись на траве в тени огромного дуба, когда в волосы Кейго, взлохмаченные сильнее обычного после пальцев Даби, вдруг прыгает птичка. Прыгает, топчется и деловито устраивается прямо в них. Кейго, открыв удивлённо рот и вжав голову в плечи, коротко хохочет, глядя на Даби заблестевшими от смеха глазами, и Даби, грудь которого сжимается до сладкой боли, пытается улыбнуться в ответ. Перед глазами уже давно забыто, но всё ещё привычно плывёт. Тойя даже моргает от удивления. Он чувствует Даби, но не слышит почти, лишь ощущая чуть звенящий, будто далёкий осиный рой шум. Тоже уже позабытое, но привычное чувство. Давно их так не выкидывало. Тойя мысленно собирается, надеясь, что сможет довести свидания до конца и не вызвать подозрений, поднимает на Кейго глаза. И улыбка – насмешливая, кривоватая, фирменная дабиевская улыбка – застывает на его губах. Кейго не хохочет. Кейго не улыбается даже. Кейго смотрит на него, распахнув стремительно темнеющие глаза, и румянец с его щёк будто стекает, сменяясь нездоровой бледностью. Птичка, пытающаяся свить гнездо в его волосах, чирикнув, вспорхнув, улетает. Пальцы Кейго вцепляются в перепачканные травой светлые джинсы. – Кто ты? – чеканит он и отодвигается немного назад. Тойя, ошарашенный, молчит. Как. Как?! – Кто ты? – повторяет Кейго. Тойя облизывает пересохшие губы. – Тойя, – осторожно говорит он. – Тодороки Тойя. Кейго смотрит на него, сощурив глаза. – И где тогда Даби? – наконец произносит он. ...Наверное, если бы Даби был сейчас в состоянии заменить его сознание, он бы заменил, потому что удивление, охватившее Тойю, почти физически выталкивает его из тела. Даже мыслить не получается толком – лишь короткими, отрубленными словами. Откуда. Почему. Как, как, как. – Даби пока... не может, – Тойя трёт переносицу, тщательно подбирая растерянные в удивлении слова. – Я... за него. Откуда ты?.. – всё-таки начинает он, и Кейго недоверчиво хмыкает. – Шутишь? Ты на моих глазах вдруг стал совершенно другим человеком. Буквально за долю секунды, я даже моргнуть не успел. И ты спрашиваешь откуда? – Да, – твёрдо говорит Тойя. – Спрашиваю. Потому что никто больше никогда не замечает. Кейго пожимает плечом. Тойя подвигается ближе. Кейго заметно напрягается, но отстраниться больше не пытается. И на том спасибо. – Я просто... почувствовал? – немного неуверенно произносит он. – Это было очевидно, вся твоя... суть или как её там переменилась, не знаю даже, я ведь уже это говорил, и... – он, осёкшись, поджимает губы. – Коридор. Тогда, в коридоре был именно ты. Не Даби. Ты. – Я, – соглашается Тойя и признаётся: – Ты правильно всё почувствовал. Мы очень удивились тогда. И сейчас тоже. Очень. Кейго обхватывает колени руками, будто защищаясь. Смотрит несколько секунд на буро-зелёные пятна от травы и решительно поднимает глаза. – Так кто вы?

* * *

Тойя не ожидает, что рассказ займёт так много времени, но он неожиданно увлекается. Он никогда никому не говорил об этом, он вообще не испытывал желания болтать с кем-то по душам – зачем, если с ним всегда был человек, способный понять его без лишних слов и слов вообще, свой и бесконечно родной? – но это оказывается странно... удовлетворяющим. Умиротворяющим. Их перестаёт качать, как лодку во время шторма, на реку опускается штиль, и всё громче и ощутимее ворочается у него в голове Даби. Бесформенные комочки его мыслей мало-помалу формируются в нечто целое. – И никто не знает? Ни друзья, ни семья? – удивляется Кейго. Тойя отрицательно качает головой. Семья не знала. Семья лишь думала, что если его разозлить, то он выходит из себя – что иронично, потому что он и впрямь выходил из себя – и начинает говорить и делать несвойственные ему вещи. Разве что Фуюми подозревала – не знала наверняка, но подозревала что-то, всякий раз, когда он... выходил, обращаясь к нему слишком мягким, осторожным голосом и никогда не называя по имени – но это же Фуюми. Ангел, которым благословили их семью. Мама тоже была ангелом, но потеряла крылья. Кейго задумчиво кивает, и он продолжает. ...Когда он заканчивает и замолкает, Даби уже готов говорить. «Пусти», – негромко просит он. У Кейго, неотрывно в него вглядывающегося, вытягивается лицо. – С ума сойти, – бормочет он. – Тойя так и думал вначале, – усмехается Даби и подсаживается ещё ближе к нему. – И пугался до ужаса. А потом... привык. Он испытующе смотрит на Кейго. И кажется совершенно спокойным – только Тойя знает, как колотится у него сердце и связывает в неудобный узел желудок. От волнения у него немеют края губ. Но произносит он ровно и чётко: – А тебя это пугает? Кейго смотрит на него. И, протянув руку, сжимает в ладони его предательски холодные, нервничающие пальцы. – Нет.

* * *

И Кейго... привыкает тоже. Хотя Тойя не знает, можно ли назвать это привычкой, потому что Кейго ведёт себя так, будто знает их обоих не месяц – годы, сто или двести лет. Словно он всю жизнь прожил на берегу их реки. Иногда они сами не осознают точный момент, когда их сознания, сменяясь, перетекают внутри тела. Кейго осознаёт это всегда. Он умудряется различать их с закрытыми глазами и стоя к ним спиной. Он умудряется читать эмоции Даби лучше, чем читает их Тойя, наблюдающий за ними непосредственно у Даби в голове. Он умудряется говорить с Даби внутри Тойи и тут же улыбается и кивает, словно слыша то, что он отвечает ему, хотя Тойя даже не успевает ничего озвучить. Он может мельком глянуть на Даби и спросить: «А почему Тойя на тебя сегодня злится?». Он может мельком глянуть на Тойю и сказать: «Ясно, Даби сейчас не в духе». Тойя и правда злится. Даби и впрямь не в духе. Кейго действительно чувствует их как самого себя. Они лежат однажды в обнимку на кровати после их уже обычного вечернего киномарафона – Даби полусонно смотрит в потолок, поглаживая Кейго по спине, цепляя горячую кожу под задравшейся во время их возни толстовкой, а Кейго, устроив голову у него на плече, гладит пальцами его лицо. Даби млеет от этих осторожных, ласковых прикосновений – под глазами, по щекам, по подбородку и шее, – жмёт Кейго к себе всё сильнее и почти растекается по кровати, отказываясь о чём-либо думать и полностью погрузившись в ощущения. Тойя, тоже невольно млеющий там, в подсознании, атакованный и прикосновениями Кейго – и впрямь приятными, даже для него – и ощущениями Даби, которого из-за влюблённости крыло словно от невесть каких ласк, мимоходом отслеживает движение его пальцев и застывает. Осознание прошивает его насквозь и пробивает барьер. Даби, вздрогнув и вынырнув из своего размякшего кокона, ловит это осознание, всматривается в его мысли, и глаза его распахиваются. Кейго замирает с занесённым над щекой пальцем. – Что-то не так? – осторожно интересуется он, всё-таки касаясь тёплой подушечкой кожи и проводя на ней изогнутую линию – от скулы почти до уголка рта. Даби сглатывает. – Почему... почему ты гладишь меня именно тут? Кейго дёргает плечом. – Потому что хочется? – таким же вопросительным тоном отвечает он. – Не знаю, просто тянет к тебе тут прикасаться, – Кейго мягко гладит его подбородок и словно котёнку почёсывает горло. – Словно... – он замолкает и усмехается. – Словно что? – не унимается Даби. Кейго щурит задумчиво глаза. – Словно у тебя здесь... что-то, – помедлив, говорит он. – След. Или тень. Когда я тут прикасаюсь, – он снова ведёт пальцем, – мне кажется, что кожа немного другая на ощупь. Даби неожиданно садится, вспугнув растянувшегося под боком Кейго, и одним рывком стаскивает футболку, отбрасывая её куда-то в угол. У Кейго с губ срывается смешок. – Вау, – произносит он смешливо и немного игриво, скользя по его телу взглядом, который ощущает даже Тойя, но Даби, кажется, впервые за всё время совершенно не настроен на секс. Он поворачивает руки ладонями вверх и укладывает их себе на колени. И просит: – Можешь показать, где ещё ты видишь эти тени? Кейго хмурится, прикусывая губу, разглядывая его уже без тени игривости, наклоняет голову, высматривая что-то, и осторожно подаётся вперёд. Даби шумно выдыхает, когда его руки ложатся на плечи. И пальцы начинают рисовать. Плечи. Ключицы. Немного грудь. Округлый участок на животе. Руки – от запястий до локтей. Кейго рисует все его шрамы. Тойе становится страшно. Шрамы Даби видел только он. На самом теле не было ни одной отметины – само собой, оно ведь принадлежало Тойе. Ни единого шрама на тонкой, бледной, доставшейся ему от матери коже. Все шрамы получал и хранил на себе Даби. Внутренние раны. Не наружные. Их нельзя было увидеть. Их никак нельзя было увидеть, только если влезть им в голову и найти там Даби – таким, каким он представал только перед Тойей в том их мирке подсознания. Это было невозможно. Пальцы Кейго рисуют невозможное. Но рисуют. Медленно и уверенно, идеально повторяя неровные изгибы обгоревшей кожи. Даже ожоги на плечах, похожие на следы вцепившихся некогда ладоней, они обводят точь-в-точь. – Она чуть теплее, – говорит Кейго, не поднимая головы. – Кожа. И... будто жёстче. Как следы от давних ожогов, – он наклоняется и целует нежно местечко чуть сбоку живота. Однажды отец ударил его туда. Ему было лет двенадцать или меньше, и на животе сразу выскочил некрасивый, сизо-фиолетовый синяк. Синяк на Тойе зажил, а шрам на Даби остался. И его сейчас целует Кейго. Тойя хочет схватить Кейго за плечи и трясти, спрашивая, кто он, чёрт возьми, такой. Даби хочет схватить Кейго в охапку и целовать в ответ. «Я хочу проверить». «Да, только...» «Конечно». Тойя ждёт, когда тёплые губы отрываются наконец от его кожи, и скользит в своё тело. Кейго замирает над его животом и поднимает вопросительно голову. – Тойя? – Хочу проверить, – повторяет он. – Можешь... теперь прикоснуться ко мне? Кейго пожимает плечами и тянется рукой к его лицу. Его пальцы больше не ласковые и не нежные. Обычные – прохладные и осторожные. Так прикасаются к приятелю, чтобы смахнуть у него со щеки крошки от чипсов, но точно не к парню. Тойе до сих пор дико – и всегда будет – насколько они с Даби разные для Кейго люди. Кейго касается его щеки и ведёт по ней коротко пальцами. Хмурится недоумённо и касается снова. – Странно, – он поджимает нижнюю губу, отстраняясь. – Я больше не чувствую этого. Ты... это хотел проверить, да? «Господи блять боже», – шепчет у него в подсознании Даби. Тойя не знает, кого именно из них нервно трясёт сейчас. – Да, – отвечает он и тянется за футболкой. – Спасибо. Кейго улыбается. Улыбка у него и правда красивая.

* * *

Даби больше всего волнуется, что во время первого секса с Кейго его выбросит из тела, и, по закону подлости, именно так и случается. К счастью, непосредственно к сексу они не успевают перейти – они только целуются самозабвенно на той самой кровати, стягивая друг с друга одежду, и ладонь Кейго забирается Даби под джинсы, сильно сжимая, почти царапая кожу, и в следующую секунду Тойя осознаёт, что это уже он вылизывает Кейго рот, действуя по заложенной в тело инерции. И, возможно, уже привычно увлёкшись немножко ощущениями. Всё-таки ощущения от обычного клубного перепихона и ощущения от предвкушения секса с любимым человеком отличаются как небо и земля. Но у него ничего не получается – Кейго ловко выныривает из его рук прежде, чем он успевает шевельнуть уже своими губами, и когда Тойя окончательно приходит в себя, он уже сидит на противоположной стороне кровати, тяжело дыша. Тойе сложно. Его тело возбуждено, и он... возбуждён тоже, и хорошо ещё, что он не чувствует пока Даби, возбуждённого наверняка вдвойне – и одновременно плохо. В голове прилипчивая муть, и нет привычного голоса, за который можно было бы уцепиться и вынырнуть. Он длинно, медленно выдыхает. Если Даби не способен вернуться в самое ближайшее время, ему точно понадобится холодный душ. – Извини, – слышится вдруг хриплое. Тойя поднимает голову. Кейго смотрит на него, комкая в кулаке одеяло, и на щеках горят пятна румянца. – Извини, – повторяет он. – Ты не подумай, мне не противно с тобой целоваться, я не поэтому, – он дёргает плечом. – Просто... – Кейго фыркает внезапно и трёт ладонью щёку. – Глупо, конечно, но мне кажется, что, целуясь с тобой, я как бы... изменяю Даби. У Тойи в груди вскипает невольное восхищение. Он смотрит на Кейго – красные щёки, растрёпанные волосы, зацелованные едва ли не до синяков губы и конкретно до синяков – шея. Хриплое, частое дыхание и проходящаяся едва-едва по телу дрожь. Джинсы они с Даби сняли, правда, до нижнего белья пока не добрались, но оно совершенно не скрывало натянувшего тонкую ткань члена с влажным пятном у головки. Кейго возбуждён абсолютно и полностью. Много ли людей, будучи настолько возбуждёнными, нашли бы в себе силы оттолкнуть ласкающего их человека – с тем же телом, но внезапно с другой душой? Тойя не уверен, что, не оттолкни его Кейго, он перестал бы его целовать. Не потому что он был в него влюблён, и не потому что он хотел его – он просто хотел. Это тело было заведено до предела, Даби, чьи чувства он считывал с зеркальной точностью, был заведён до предела, и он сам... был заведён – пусть и не до предела, но и этого хватило. Тойя никогда не врёт себе, потому что эту ложь всё равно разоблачают. Может, он и не переспал бы с Кейго, но целовался бы с ним ещё долго. Даже не задумавшись над тем, что парень под ним принадлежит не ему. Кейго же даже не позволил его поцеловать. – Это ты меня извини, – мягко говорит Тойя. – Я увлёкся. Кейго бросает на него любопытный взгляд. – Ты чувствуешь прямо всё-всё? – Всё-всё, – улыбнувшись от немного детской формулировки, кивает Тойя. – Просто немного иначе. Я чувствую то, что я испытываю... допустим, когда прикасаюсь к тебе. И одновременно чувствую то, что испытывает Даби, прикасаясь к тебе. У нас одно тело, одни органы чувств, но два разных сознания, пусть и тоже связанных в одно. Как две реки в одном русле. Мне приятно к тебе прикасаться, – признаётся он, и Кейго фыркает, – но Даби от прикосновений к тебе срывает крышу, и это я чувствую тоже, хотя и осознаю, что срывает её не мне. Чаще эта чётко ощущаемая раздвоенность охлаждает, позволяет не увлечься чужими эмоциями – ты будто плывёшь по своему течению и просто наблюдаешь за соседним. Но иногда соседнее течение врывается в твоё, – он извиняюще пожимает плечами. – И ты... увлекаешься. Кейго негромко смеётся. – Всё нормально. Я тоже увлёкся. Почти. – Тебе просто не так приятно ко мне прикасаться, – легко поддевает его Тойя, и Кейго смеётся громче. – Я не против твоих прикосновений, – замечает он сквозь смех, но на его улыбающемся, всё ещё румяном лице скользит странная серьёзность. – Ты мне нравишься, ты мне правда нравишься, но в Даби я... влюблён. И это большая разница. И Тойя не находится, что ему ответить. Восхищение в груди разгорается всё сильнее.

* * *

Сексом они всё же занимаются – когда у Даби просто не остаётся никакого желания беспокоиться о возможном перебросе. У Даби вообще не остаётся никаких желаний, кроме того, где фигурируют они с Кейго, сплетённые телами, и, согласно очередному же закону, когда он перестаёт беспокоиться, загадывать и думать и просто... действует, всё проходит просто идеально. Тойе даже не приходится держаться, хотя эмоции опять выходят из берегов, и он спокойно наблюдает за ними. Ему не впервой, да и деться, собственно, некуда – из тела ведь не убежишь, так что он давно перестал испытывать смущение, глядя – и чувствуя – как Даби в его теле втрахивает в мятые простыни очередного парня-на-одну-ночь. Только сейчас тут не парень. Сейчас тут Кейго. И Даби старается так, как ни с кем и никогда. Он любит быстрый, сумасшедший немного ритм, от которого на бёдрах остаются красные следы, а на стене – вмятины от анекдотически бьющейся об неё спинки кровати. Он любит сжимать что есть сил и кусаться, оставляя синяки, засосы и кровоподтёки. Он ведёт себя с партнёром несколько собственнически, двигая и управляя его телом будто своим, выкручивая в мыслимые и немыслимые позы и не то чтобы не позволяя проявлять инициативу – не давая возможности её проявить. Тойя считает, что людям, валяющимся на кровати после раунда секса с Даби и пытающимся прийти в себя, больше всего подходит слово «истерзанные». Даби с ним согласен. И то, что сейчас в его кровати человек, в которого он – впервые – влюблён, более мягким его не делает. Наоборот. Кейго срывает к чертям голос примерно через полчаса и всё оставшееся время просто бессильно хрипит, вцепившись Даби в плечи до кровавых следов. Даби целует его снова и снова, почти не отрываясь, вбиваясь в его тело с такой жадностью, будто пытаясь за один раз утолить почти два месяца мучавший его голод. Будто другого раза и не представится больше. ...Даби меняется с Тойей местами, когда он и Кейго, обессиленные и задыхающиеся, перекатываются наконец в разные стороны, пролежав до этого друг на друге почти четверть часа. Тойя сразу же поворачивается на бок и нашаривает штаны. Ещё один необъяснимый совершенно факт их связи – он совершенно не чувствует усталости, несмотря на то, что вытворяло это тело. Он чувствует, как колотится сердце и подрагивают противно-слабые конечности, как ноют мышцы и щиплют царапины, которые оставил у него на спине и плечах Кейго, и всё же полон сил. Всю усталость – как и обычно – забирает с собой Даби. Они оба всегда забирают свою усталость с собой, оставляя новому сознанию почти новенькое тело. Полезная особенность, если учесть, что именно Даби любит зажигать в ночных клубах до рассвета. Тойя с силой трёт лицо, избавляясь от последних сладких ноток недавнего оргазма, поднимается на ноги и идёт к столу, натягивая по пути штаны. Судя по тому, что он видел, аптечка из правого нижнего ящика сейчас не помешает.

* * *

Кейго чуть морщится, но благодарно улыбается, подставляя ему искусанные в кровь плечи и шею. Тойя осторожно втирает в них заживляющую мазь. Даби внутри вздыхает так довольно и шумно, что Тойе кажется, что у него даже колышутся от этого вздоха волосы. Кейго вопросительно ведёт шеей. Тойя усмехается. – Он извиняется, – говорит он, наклеивая поверх особо глубокого укуса лейкопластырь и принимаясь за синяки у Кейго на боках. – Он извиняется, но ему совсем не стыдно за всё это. – Я и не сомневался, – отвечает Кейго весело, складывая на коленях руки. – Он собственник. «Я собственник», – мурлычет Даби внутри. – «Моё». Тойя закатывает глаза и открывает флакончик с новой мазью. Кожа у Кейго тёплая и гладкая, на удивление чистая – ни родинок, ни шрамов, лишь лёгкая россыпь мелких золотистых веснушек, словно кожу местами присыпали пудрой. Прикасаться к ней приятно и впрямь. Сильные плечи, гибкое тело, узкая талия, которую так удобно обхватывать ладонями, стройные бёдра и длинные, крепкие ноги – Кейго уже много лет занимается танцами, если Тойя правильно помнит, и с его телосложения вполне себе можно рисовать картины или лепить скульптуры. В постели, впрочем, оно тоже очень пригодилось. Кейго морщит забавно нос, когда Тойя надавливает на один из синяков слишком сильно, и улыбается в ответ на его извинения, качая головой и поворачиваясь так, чтобы Тойе было удобнее. В его волосах – растрёпанных до неприличия – играют солнечные лучи. А он красивый, внезапно думает Тойя. Не только улыбка. Он весь.

* * *

Оглядываясь назад, он именно эту точку берёт за начало обратного отсчёта.

* * *

Он начинает понемногу на него заглядываться. Даже когда он в собственном теле, а не наблюдает глазами Даби, как Кейго спит у него на плече. Он ловит его фигуру в толпе во время перерывов, он ищет его во дворе перед главным входом, когда он смеётся в кругу одногруппников, он смотрит на него в кафетерии, прежде чем привычно уступить место Даби – обедают они всегда вместе, разные факультеты и разное расписание не дают возможности толком побыть вдвоём, поэтому они пользуются каждой общей свободной минутой. И ноги сами собой несут его в актовый зал. Кейго правда занимается танцами – ещё с младшей школы, как подсказывает ему шёпотом Даби. И увлечение своё не бросил, даже поступив в университет, всеми правдами и неправдами добившись у руководителя театрального кружка, к слову сказать, весьма и весьма популярного здесь, выделения отдельного места для танцевальной группы. В конце концов, должен ведь кто-то ставить актёрам хореографию? Кейго и ставит. Придумывает номера, обучает парней и девчонок движениям, выравнивает им осанку и походку, подыскивает музыку и помогает с костюмами – театральный кружок не может на него нарадоваться, сдувает пылинки и прощает любые капризы. А в свободное время Кейго предоставлен сам себе. ...Тойя слышит знакомую музыку из-за неплотно прикрытой – и тоже знакомой – двери и, толкнув створку, осторожно заглядывает внутрь. Он не знает даже, как очутился здесь, просто свернул, задумавшись, куда-то, и... А собственно, какая разница? Ведь там, на сцене, в круглом пятне от единственного включённого светильника, танцует Кейго. Даби зовёт его птичкой, птенчиком и Ястребом – за взъерошенные вечно волосы, за янтарно-золотые глаза, за неизменную чёрную подводку, за рюкзак с эмблемой Detroit Red Wings, за тонкие, хрупкие, «птичьи» запястья и щиколотки и острые, будто и впрямь крылья, лопатки. Тойя думает, что когда Кейго танцует, он и впрямь похож на птицу. Он будто бы летает над сценой, почти не касаясь ногами земли. Стройное тело легко и грациозно изгибается в воздухе, руки и ноги вырисовывают замысловатые волны в такт льющейся из динамиков музыке. По золотистой коже стекают капельки пота, пропитывая светлую майку. Золотые волосы то и дело падают на глаза. Кейго кажется продолжением музыки, и когда песня подходит к концу, Тойе на секунду становится иррационально страшно – вдруг он тоже сейчас исчезнет? Растает, как солнечный луч. Но начинается новая песня, и вместо того, чтобы исчезнуть, Кейго лишь сияет ярче. Тойя не знает, сколько он стоит здесь, завороженный. Он видел раньше, как танцевал Кейго, видел десятки раз, он танцевал даже однажды для Даби, но... так это не чувствовалось. Что-то незнакомое и вместе с тем – странно узнаваемое – щекочется у него в груди. «Любуешься?» – насмешливо шепчет молчащий всё это время Даби. Тойя кивает, не видя смысла скрывать. От кого? От самого себя, что ли? «Любуюсь», – признаётся он, сжимая пальцами дверь. – «Никогда не думал, что можно такого встретить». «Нам повезло». «Нам повезло», – соглашается он. Тойе отчего-то очень нравится это «нам».

* * *

Даби выбивает из тела, когда он стоит в очереди перед кассой, собираясь взять им с Кейго обед – очередное свидание они провели, гоняя на велосипедах по парку, и умирали теперь с голоду. Тойя к этому не готов, но особо не удивляется. Психика – вещь загадочная, особенно в их с Даби случае, а Даби всё-таки не... основная личность, выражаясь языком тех самых маминых книжек по психологии. Да, они обычно могли сами выбирать, кому управлять телом, и легко сменяли друг друга в капитанской рубке сознания, но иногда случалось и такое. Чаще из-за эмоций. А порой – просто так. Как сейчас. Тойя моргает несколько раз, ставя покачивающийся мир на место – такие переходы всегда тяжелее и ощутимее всего, нащупывает мысленно Даби – как и всегда в таких случаях, и мысли, и эмоции его наглухо закрыты враз расширившейся стеклянной стеной между ними и с трудом ощущаются – но всё же ощущаются, и, успокоившись, Тойя поворачивается к кассе. Не отменять же... свидание. Он делает быстро заказ – подсказать, что взять Кейго, Даби сейчас не может, но Тойе и не требуется, вкусы Кейго он помнит прекрасно с предыдущих свиданий, – и, набив до отказа поднос, возвращается к столику. Кейго, листающий лениво телефон, поднимает глаза, и по его лицу моментально пробегает тень. Он слегка улыбается, выпрямляясь. – Привет, – улыбается Тойя в ответ, аккуратно пристраивая нагруженный поднос. – Надеюсь, ты не против меня? У нас внезапные... технические неполадки. Кейго издаёт короткий смешок. С их «техническими неполадками», не раз и не два меняющими им с Даби планы, он знаком не понаслышке. – Не против, – он придвигает поднос ближе, доставая из него тарелки. – Тем более что ты наверняка очень хочешь есть. О, – он удивлённо вскидывает брови. – Это мне? – Да, – Тойя опускается на соседний стул. – Надеюсь, я правильно вспомнил, что ты обычно заказываешь. Светлые брови поднимаются чуть выше. – Заказывал ты, а не Даби? Ух ты, – Кейго берёт одно поджаренное крылышко и отправляет себе в рот. И с удовольствием жмурится. – А ты знаешь мои вкусы. – Несложно запомнить, – усмехается Тойя. – А я вот о твоих не знаю ничего, – Кейго тычет пальцем в его тарелку. – Ты взял себе рыбу? Тойя закатывает глаза. Кейго понимающе хихикает. – Даби её ненавидит, да, – со смешком подтверждает Тойя. – Просто в детстве меня ей... закармливали на убой в надежде, что я стану покрепче и поздоровее. Ни дня без рыбы. И я в итоге как-то... втянулся, – он подцепляет один из кусочков вилкой. – Приспособился. А Даби никогда не умел и не собирался приспособляться. – У вас разные вкусы, – с интересом замечает Кейго. Тойя кивает. – Почти во всём. – Почти? И они... разговаривают. Им редко выпадает возможность поговорить так, друг о друге, рядом с Кейго всегда Даби, не желающий упускать ни секунды, а когда случаются «технические неполадки» они обычно расходятся или перекидываются лишь парой мало что значащих слов. Сегодняшний день – редкое исключение. И Тойя... Тойя любуется снова. У Кейго тонкие, красивые черты лица, вечно сияющая улыбка и щегольская бородка, которую Даби с нежностью зовёт «ужасной». Он говорит задорно и с интересом, всё время взмахивая руками и норовя столкнуть со стола то стакан, то тарелку. Он предпочитает есть прямо пальцами, длинными и тонкими, украшенными парой простеньких серебряных колечек – одно из них, с выбитым в серебре рисунком крыльев, подарил ему Даби, – разламывая еду на мелкие части и отправляя в рот. И облизывает потом пальцы, нахально игнорируя правила приличия и лежащие прямо у локтя салфетки. Забавный он. Милый, пожалуй что. И ещё ужасный сладкоежка. Это уже пятый эклер за двадцать минут, на подходе уже последний, шестой, и губы у Кейго выпачканы сахарной пудрой, а на щеке красуется мазок от заварного крема. Губы Кейго в итоге облизывает тоже, а вот крем остаётся. Тойя не знает, почему он так бессовестно залипает на это зрелище. Вроде бы и ничего особенного, но глаза то и дело скользят к белому пятну возле уголка губ, хотя он усиленно их отводит. Немного покалывает губы – с той минуты, как Кейго слизнул тонкую белую полоску пудры с верхней губы. Хочется... хочется... Хочется?.. ...Первое, что делает Даби, возвращаясь в тело несколько минут спустя – притягивает Кейго к себе за воротник прямо через стол и слизывает крем у него со щеки – быстро и влажно, напоследок сцеловав остатки сахара с губ. Кейго, моментально засветившийся и заулыбавшийся, едва только он занимает своё место у руля, звонко смеётся и тычется Даби носом в щёку. «А где моё спасибо?» – спрашивает Даби, когда они, нацеловавшись, наконец опускаются на свои места. «За что?» – не понимает Тойя. Или понимает. Кому ты врёшь, самому себе? Даби ухмыляется, сжимая лежащие на столе ладони Кейго и сплетая вместе пальцы. Кейго поглаживает ласково его запястье. «За исполнение тайного желания, конечно же». ...Щекочущее, будто прохладное, похожее на пузырьки шампанского чувство бежит по его венам. Тойя чувствовал его однажды – его испытывал Даби. А сейчас, кажется, испытывает он сам.

* * *

И рано или поздно это всё равно должно было случиться. Даби вырывает из тела прямо посреди секса.

* * *

Тойя замирает на половине движения, вцепившись Кейго в голые плечи. В висках у него пулемётной очередью взрывается пульс. Кейго тихо стонет под ним, и он задыхается. Он чувствовал всё до этого, конечно же, чувствовал, он чувствовал всё всегда, во время всех их – многочисленных – постельных забав, но оказаться самому, непосредственно, не разделённым стеклянной стеной, а так... Боже. Внутри Кейго горячо и узко. Тугие мышцы судорожно сжимают его член. Уже привычные царапины на спине горят огнём, поясница и бёдра сведены напряжением. Лодыжки Кейго обхватывают его за пояс, не позволяя отстраниться. Это не чужие ощущения. Эти ощущения сейчас его. – Ч-чёрт, – выдыхает прерывисто Кейго, закрывая лицо сгибом локтя. Свободная рука до побелевших костяшек сжимает простынь. – В-вот же чёрт!.. Тойе кажется, что он сейчас умрёт. Кейго под ним. Задыхающийся. Голый. Налившийся нежным, будто даже сочным румянцем – покраснели даже шея и грудь. Гладкая золотистая кожа блестит от пота. Возбуждённый член прижат к животу, пачкая его смазкой. Это... не выглядело так красиво, даже когда он смотрел глазами Даби. Это. Не ощущалось. Так. Тойя знает, что должен сейчас отстраниться. Должен выйти из этого горячего, возбуждённого тела, встать с кровати и... не трогать то, что ему не принадлежит. Кейго был против поцелуев не с Даби. Что же говорить о сексе?.. Тойя. Знает. И, скользнув ладонями с плеч на талию, завершает толчок. Кейго глухо ахает. Рот у него раскрывается. Тойя перехватывает его поудобнее, раздвигая ноги шире, вместо пояса устраивая их почти у себя на плечах, и продолжает двигаться. Начинает двигаться. У них с Даби разные вкусы даже в сексе. И если Даби любит быстрый ритм, буквально сбрасывая партнёра в оргазм за оргазмом, Тойе нравится неторопливо. Неспешно. Максимально глубоко, максимально близко, замирая на особо чувственных моментах, давая почувствовать себя, приучая и растягивая. Не ускоряясь, даже когда человек под ним начинает биться от невыносимо-медленного удовольствия. Не толчок в оргазм. Погружение. ...На то, чтобы погрузить Кейго, уходит досадно мало времени. Это не первый его оргазм за вечер, и он слишком чувствителен сейчас. Тойя сцепляет их пальцы в замок, заводит руки Кейго за голову, вытягивая их на простыне, и трётся о его вспотевшее тело своим, не переставая медленно двигать бёдрами. Кейго выгибает шею и стонет, закатывая глаза. Он весь дрожит. Живот напряжён до судороги. – Давай, – шепчет Тойя ему в шею и нежно целует искусанные ключицы. – Давай. Он дразнит кончиком языка набухшие, твёрдые соски, прикусывает их едва-едва – до новой волны дрожи, ласкает губами и снова языком. Кейго стискивает их сплетённые пальцы. – П-пожалуйста. Тойя смеётся, перехватывая его бёдра раньше, чем Кейго успевает толкнуться навстречу, сбивая ритм. Кейго хнычет, вырываясь, пытаясь насадиться сам, но Тойя держит его и продолжает неспешно толкаться. Глубоко. Медленно. Позволяя почувствовать каждый сантиметр. Он погружается в него по основание и несколько раз толкается так, чувствуя, как по телу Кейго от этого будто пробегают волны. На глазах у Кейго блестят слёзы. Тойя обожает эти моменты – они означают, что человек под ним на грани. Кейго под ним на грани. – Пожалуйста, – повторяет он, жмурясь, и влажные дорожки сбегают по его щекам. – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!.. Его голос срывается на крик. Он бьётся в его руках, дёргая ногами и выгибая спину – Тойя держит, держит и двигается. Они тянутся к губам друг друга одновременно и так же одновременно замирают, застыв буквально в паре сантиметров. Они оба чувствуют горячее прерывистое дыхание, касающееся губ, но самих губ не касаются. Отчего-то Тойя не может позволить себе коснуться. Вот так, в горячке возбуждения, когда вместо мыслей лишь спутанное «быстрее» и «ещё». Он может ласкать это тело, доводить его до исступления, трогать влажную кожу и гладить спутанные, влажные же волосы, но не целовать. Это... всё ещё ему не принадлежит. Они смотрят друг на друга, дыша всё чаще и чаще и дрожа всё сильнее. Тойя видит в его взгляде, что он на грани – видит в неудержимо закатывающихся зрачках и в плотной пелене, вот-вот грозившей застлать его глаза. Он очень хочет поцеловать эти поджатые, искусанные губы, но вместо этого стирает пальцами слёзы с его щеки. Кожа нежная и тёплая, но Кейго, кажется, даже не ощущает этого прикосновения. Почти. – Вот так, – говорит Тойя, когда Кейго начинает сжимать его внутри, задыхаясь в собственном крике и располосовывая ему спину в кровь. И не отводит взгляда.

* * *

– Вау, – выдыхает Кейго, когда к нему возвращается способность разговаривать. Он широко раскрывает глаза, часто моргая, и повторяет удивлённо-восхищённо: – Вау. Меня чуть самого из тела не вышвырнуло. Он тянет затёкшие мышцы и стонет, содрогнувшись. – Господи. Тойя, лежащий рядом, смеётся с облегчением. Кейго не торопится обижаться на него или возмущаться и не бежит из комнаты куда подальше, он даже не отодвигается, когда его нога цепляет ногу Тойи. Кажется, он даже трётся об него ногой. «Хороший мальчик». Голос Даби озвучивает его мысли. Тойя ухмыляется и переворачивается на бок, продолжая рассматривать лежащего с полуприкрытыми глазами Кейго. «Вернулся, наконец». «И пока я отсутствовал, ты трахнул моего парня?» Тойя пожимает плечами, ничуть не смущаясь – ни в голосе, ни в мыслях Даби нет даже намёка на злость, его улыбка полна беззлобной насмешки и неожиданно – удовольствия. «Ну кто-то же из нас должен был». Даби смеётся, тоже жадно рассматривая Кейго. «Неплохо вышло. Только меток маловато, не в моём стиле». «Так возвращайся и трахни его наконец сам». – Долго спорить будете? – слышится чуть сонный, улыбающийся голос, и Кейго поворачивает к ним голову. Глаза у него поблёскивают. – Ты слышишь, о чём мы говорим? – приподнимает брови Тойя. Кейго слегка качает головой. – Нет. Я просто чувствую, что вы разговариваете. А о чём именно, – он поигрывает бровями, – догадаться несложно. – И о чём же? – мурлычет Даби, легко скользнувший обратно в тело и нависающий над Кейго. Кейго молча тянет к нему руки. Даби тянет его в новый раунд.

* * *

А на следующий день Кейго стучит в их дверь. Тойя, занятый подготовкой к послезавтрашнему зачёту по английскому и отвоевавший себе один вечер для учёбы, а не для свиданий, совершенно не ожидает его сейчас здесь увидеть и от удивления едва не роняет учебник. Впрочем, удивляется и Даби. «Вы же договорились». «Мы и договорились, сам знаешь». – Привет, – выпаливает Кейго, едва Тойя выглядывает из-за двери. – Я могу войти? – Конечно, – Тойя сторонится, пропуская его внутрь. Ему немного неловко, и от этого его берёт досада. Ему никогда не было неловко, даже после того, чем они с Кейго занимались в туалете ночного клуба, а сейчас щёки внезапно норовит взять краска. Идиотизм. Впрочем, дело, наверное, в том, что в туалете ночного клуба с Кейго был Даби, а вчера в кровати – он сам. «Да, дело в этом». «Заткнись». – Если ты к Даби, – Тойя неопределённо машет рукой, морщась от этого «если» – как будто Кейго может прийти к нему, – и досадуя ещё больше от того, что Кейго действительно приходить к нему незачем, – то я се... – Нет, – обрывает его Кейго и сцепляет руки в замок. – Я не к Даби. Я к тебе. Учебник он всё-таки роняет. Кейго быстро наклоняется и поднимает его, протягивая обратно Тойе. Щёки у него покрывает румянец. Интересно, это потому что он наклонился или... – Спасибо, – Тойя кладёт учебник на столик у двери и поворачивается к Кейго. – Ты... о чём-то хочешь поговорить? – Да, – решительно кивает тот. – Хочу. Тойю против воли пробирает неприятный холодок. Он вдруг представляет это себе – так отчётливо, словно эта сцена тоже была в его голове: как Кейго говорит ему, что вчерашнее было ошибкой и больше не должно повторяться. Да, оно и впрямь было ошибкой. Да, оно и впрямь не должно больше повториться. Кейго не его. Кейго Даби. Почему тогда так... нехорошо? «Ты идиот», – резюмирует его второе «я». Тойя не успевает вглядеться в его мысли, чтобы уточнить, почему конкретно – Кейго набирает в грудь воздух и говорит: – Я люблю Даби. Это довольно странное чувство – ощущать, как сердце ледяным кирпичом падает в желудок, и одновременно чувствовать волну щекочущего тепла, прокатывающуюся от макушки до кончиков пальцев. «Малыш». – Он счастлив это слышать. Кейго коротко улыбается, почти моментально серьезнея обратно. – Не сомневаюсь. Но я не об этом. Я люблю Даби. А тебя нет. Ледяной кирпич, в который превратилось сердце, норовит прорвать желудок и свалиться в пятки. Кейго крепче сцепляет, почти заламывая, пальцы. – То есть не то чтобы я тебя не люблю. Не совсем. Не так, как Даби, точно, – он переводит дыхание, прикрывая глаза. – Будь вы близнецами, было бы намного проще, но что мы имеем, то мы имеем. Тойя ничего не понимает. Даби не понимает не меньше. Кейго делает очередной глубокий вдох. – Будь вы близнецами, было бы намного проще, – повторяет он, глядя Тойе в глаза. – Но вы с Даби... один человек, и я хочу быть... с вами. С ним. С... тобой. Тойя судорожно сглатывает. Кейго запускает пальцы в волосы, отводя взгляд. – Я люблю Даби, но я не люблю тебя, и я должен это исправить. Я не могу... – он передёргивает плечами, – любить кого-то одного. Вы неразрывно связаны. А значит, я должен узнать и его вторую, – Кейго усмехается, – точнее, первую сторону. Тойя не может сосредоточиться. Даби в его голове отчего-то отчаянно ржёт, и смех его пахнет откровенным, восхищённым восторгом. Кейго снова смотрит на него – выжидательно. И, пожалуй, немного нервно. – Это... – Тойя даже запинается, пытаясь уложить всё в немилосердно гудящей голове. – Свидание? Ты зовёшь меня на свидание? – Да, – твёрдо говорит Кейго. – Завтра. В семь. Я тебе наберу. И... улыбается. Широко и солнечно, блестя зубами и мелькая крошечными ямочками на щеках. Так, как он улыбался раньше только Даби. А теперь вот – и ему. И ледяной кирпич в желудке наконец-то оттаивает.

* * *

Это странное свидание, учитывая, что Тойя о Кейго знает всё. Знает вообще всего Кейго. Но Кейго и правда не знает о нём ничего. Они устраиваются за столиком подальше от сцены, делают заказ – Кейго вслушивается в то, что он говорит, так внимательно, что у Тойи краснеют уши – и начинают говорить. Первые пять минут это похоже на допрос, а потом Тойя расслабляется. Это всё тот же Кейго, напоминает он себе всякий раз, когда желудок скручивает узлом. Вы прошли через бесчисленное множество свиданий и рассказов, и первое свидание у вас тоже уже было – правда, вы там больше целовались, чем болтали. Да, это был не ты, но ты там был. И помнишь, как с ним светло и комфортно. Кейго любопытен и дотошен, его интересует всё, и он неприкрыто-искренен – Тойя, вначале всё равно скованный непривычным раскладом ролей, мало-помалу открывается ему, рассказывая о себе даже то, о чём и вспоминать когда-то отказался. В золотых глазах плещется солнечный свет, тёплый и ободряющий, и... даже об отце говорить с Кейго легко. Он несколько раз спрашивает у Даби, стоит ли рассказывать ему то или иное, но тот неизменно пожимает мысленно плечами и говорит: «А зачем от него что-то скрывать?», и Тойя не задаётся больше этим вопросом. Где-то через час Кейго кладёт обе руки на стол. Спустя полчаса они лежат в сантиметровой близости от пальцев Тойи. Тойя косится на них ежеминутно, вспоминая, как легко и привычно Даби берёт эти ладони в свои, и как хорошо они ощущаются – узкие, тёплые, с приятно-прохладными кольцами, меньше его ровно настолько, чтобы было удобно их держать. Тойя вдыхает и пододвигает пальцы. ...Спустя минуту руки Кейго уже в его ладонях. И Кейго улыбается. Щекотно внутри. Мурашечно. Тепло. Непривычно. Господи, это так непривычно, он привык чувствовать это со стороны Даби, но никак не со своей. Он даже поддразнивал Даби слегка во время их свиданий – за то, что тот готов был растечься по столику от простого держания за руки. Тогда он испытывал лишь вежливое равнодушие. А сейчас готов растечься сам. ...Свидание заканчивается, и они идут провожать Кейго. Полутора часов на этот раз не требуется – Тойя берёт его за руку, как только они выходят из клуба. Кейго сжимает его пальцы. Так непривычно-привычно. Мысли Даби – непередаваемая смесь буквально сочащегося отовсюду ехидства, интереса и удовольствия. Тойя ищет было ревность, но получает вместо этого ментальный подзатыльник и возведённые к небу глаза. «Не буду же я ревновать его к самому себе». Возле подъезда они останавливаются. Тойя разочарованно разжимает руку – отпускать Кейго ему совсем не хочется – и с вновь нахлынувшей неловкостью переступает на месте. Всё-таки быть Даби легче. Даби тихо хмыкает внутри. – Мне кажется, что я должен поцеловать тебя на прощание, – признаётся Тойя, пытаясь оттолкнуть неловкость как можно дальше. – Первое свидание, и всё такое. Только... – Немного неловко, да? – подсказывает Кейго, улыбаясь краешком губ. Тойя усмехается. – Странное ощущение, правда? Учитывая, сколько раз мы с тобой уже целовались. И не только. Кейго легко качает головой. – Вообще-то с тобой, – выделяет он словом, – мы не целовались ещё ни разу. – Зато переспать успели. – Собственно, с Даби мы прошли почти тот же самый путь. И это немного другое. В золотых глазах – широко распахнутые золотые звёзды. Тойя наклоняется ближе. – В этот раз не оттолкнёшь? – с большей серьёзностью, чем хотелось бы, спрашивает он. Кейго шагает к нему. – В этот раз я подтолкну. ...Его губы на вкус как кофе и сахар, Тойе они знакомы тоже. Но ему на это плевать, он целует их так, словно хочет распробовать до последней сладкой ноты и впитать в себя. Мягкие. Горячие. Вкусные настолько, что оторваться нельзя никак. Боже, неужели он когда-то старался отмахнуться от воспоминаний Даби о поцелуях с ним, потому что ему было всё равно? Он сжимает лицо Кейго в ладонях. Руки Кейго обвиваются вокруг его спины. Сердце колотится так, будто в кровь впрыснули чистейший кофеин. Кейго разрывает поцелуй, чтобы глотнуть воздуха. Тойя прижимается лбом к его лбу, не отпуская лица. Они дышат друг другом – как в тот раз, но сейчас всё по-другому. Тойя наклоняется и вновь накрывает его губы своими. Слава тебе, господи. Наконец-то. Блядский боже. И на сердце так блаженно-хорошо. Теперь он наконец-то понимает Даби, смеющегося негромко и довольно у него в голове. Две реки сливаются в одну.

* * *

Кейго тащит его на свидания почти каждый день, жертвуя временем с Даби. Даби не против – как только свидание заканчивается, Тойя бесцеремонно выпинывается на задворки сознания, и Кейго поступает в его полное распоряжение. Само собой, невинными поцелуями они не ограничиваются. Невинности в их действиях нет ни на грамм. Это головокружительный контраст – то, что вытворяет с Кейго в постели Даби, и то, как бережно целует его на свиданиях Тойя. Порой между поцелуем и сексом проходит не больше минуты. Порой Даби забирает своё прямо посреди поцелуя, резко сменяя неторопливые и нежные прикосновения жаркими и влажными. Кейго нравится этот контраст, он без труда подстраивается и под одного, и под другого, по-прежнему умудряясь улавливать колебания их мыслей, и получает от этого явное удовольствие, совсем не жалуясь на то, что ласку он получает лишь от Тойи, а секс – лишь от Даби. А Тойя... Тойя тоже не против бы повытворять. Видеть, чувствовать, участвовать в том, что делает с Кейго его второе «я» каждый чёртов вечер, смотреть на метки на загорелой коже – Даби нарочно ставит их так, чтобы нельзя было замазать или спрятать, он знает, – и иметь возможность лишь целовать и прикасаться. Это больше, чем то, на что он мог вообще рассчитывать. Но меньше, чем он хочет получить. Даби знает об этом – засранец – и именно поэтому тащит Кейго в кровать каждый день. «Дразнишь?» «Пф-ф. Провоцирую». Засранец.

* * *

Это очередное свидание в очередном парке – Кейго уже выучил, что Тойя не любит толпу и клубы, – и в очередной раз Тойя не может оторвать взгляд от свежего засоса у Кейго на шее. Свежего. Только утром сделанного. Не им. Тойя прекрасно помнит и ощущение гладкой кожи под губами, и её чистый вкус, и горячую пульсацию, и гортанный вздох Кейго, вцепившегося в него, когда он притянул его к себе перед воротами университета... Не он, напоминает себе Тойя. Даби. Сам Тойя пока засосов не ставит. А жаль. «А жа-а-а-аль». «Заткнись». Он смотрит на него весь вечер, чувствуя, как сворачивается тугим клубком низ живота. Он не знает толком, почему они с Кейго не переспали до сих пор, но торопиться не хотел – раз Кейго до сих пор не проявил инициативы на что-то большее, чем просто поцелуй или валяние на траве в обнимку, то Тойя спешить не собирался тем более. Он хотел, чтобы как с поцелуем – ему предоставили разрешение на первый шаг, тем более что их отношения инициировал Кейго, и следил за их развитием тоже он. Да, Даби называет его идиотом. Да, он делает вид, что не слышит голоса в своей голове. ...Они долго целуются под фонарём на прощание, и пальцы Тойи жадно трогают тонкое, нежное горло, по которому прокатываются отзвуки проглоченных стонов. Он отрывается от зацелованных губ – глаза Кейго уже подёрнулись пеленой, и это невыносимо прекрасно – и наклоняется ниже, чтобы поцеловать шею. Он знает её губами Даби, но никак не своими, и изучает поэтому неспешно и тщательно, исследуя каждый сантиметр. Венка приятно бьётся в ямочке между ключицами, кадык идеально ложится под губами, а если целовать изгиб шеи до самого плеча, то Кейго будет тихо стонать прямо над его ухом. Восхитительно. Забывшись и погрузившись в ощущения, Тойя целует маленький участок сбоку, и Кейго вдруг стонет громче. Ниже. Звук проезжается по нервам электровольтной дугой. Тойя вскидывает удивлённо голову. Прямо перед ним, чуть сильней покрасневший от поцелуев, тот самый злополучный засос. Тойя снова трогает его губами – и Кейго стонет вновь. «Чувствительный», – выдыхают они с Даби в унисон. Становится невыносимо жарко. Тойя сглатывает. Кейго смотрит на него, тяжело дыша. Инициатива? Разрешение? Развитие? К чёрту. – К чёрту, – произносит Тойя вслух и сжимает Кейго за руку. – Поехали.

* * *

От парка до его квартиры – всего семь минут на такси, но это самые длинные семь минут в его жизни. Напряжение в воздухе можно потрогать руками. Они сидят на разных концах сидения, вцепившись пальцами в колени – наверное, не одному Тойе кажется, что если они прикоснутся друг к другу сейчас, то переспят прямо там, на заднем сидении такси, наплевав на психику водителя. Даби весело замечает, что не видит в этом проблемы. Тойя даже не посылает его нахрен. Он ловит взгляд Кейго – потемневший, тяжёлый, физически прорезавший сгустившееся в салоне напряжение и лёгший ему на кожу, – и думает: «Мы едем заниматься сексом». «Мы едем к нам, чтобы заняться сексом». «Мы займёмся сексом буквально через несколько минут, и это не будет случайностью». «И я буду целовать его. Всё время». Три пролёта вверх они ещё выдерживают. А когда Тойя подрагивающими пальцами начинает открывать дверь, и Кейго со вздохом прижимается к нему со спины, крепко обхватывая руками, психику срывает к чертям. Тойя вталкивает его в коридор и прижимает к стене, неистово целуя. Стягивает куртку, футболку, умудряясь не отрываться от его губ, подхватывает его под бёдра и поднимает вверх. Кейго обхватывает его ногами за пояс и чему-то смеётся. До спальни они добираются только благодаря комментариям Даби «направо», «вперёд», «осторожно, стена» и чистому везению – Тойя не отпускает Кейго ни на секунду, почти лихорадочно изучая ладонями его тело, гладя по спине, острым лопаткам и гладким бокам. Штаны теряются где-то между гостиной и коридором, бельё остаётся там же. Одежды становится всё меньше. Нежной, горячей от его прикосновений кожи для изучения становится всё больше. Он опускает его на кровать, наваливается сверху всем телом – Кейго сдавленно охает, полностью закрытый им, и Тойю прошибает от удовольствия. Он обхватывает его обеими руками и переворачивается на спину, утягивая Кейго за собой. Кейго распластывается поверх него самой приятной на свете тяжестью. Тойя подтягивает его чуть выше, чтобы дотянуться до губ, и нежно скользит ладонью по выгнутой пояснице. Губы уводят Кейго в ласкающий, неторопливый ритм. Где-то там скептически вздыхает Даби, но Тойе ожидаемо всё равно. Он не намерен изменять своим привычкам, несмотря на подгоняющее его желание. Сегодня он снова собирается довести Кейго до слёз. И да, он доводит. И в этот раз пробует его слёзы на вкус, сцеловывая их с горячих щёк и распахнутых в крике губ. В этот раз он пробует сами губы, не дожидаясь разрешения или первого шага, потому что Кейго теперь ему принадлежит. Он имеет на это право. Кейго дал его ему. «Кейго просто тебе дал, мистер-пафосность-даже-во-время-оргазма». Даби не может не испортить момент. Хотя разве можно испортить это? – Пожалуйста, – всхлипывает Кейго, извиваясь в его руках. – Пожалуйста. Прошу. Тойя сжимает его в объятиях, плотно и крепко, чтобы чувствовать каждую его судорогу всем своим телом, смыкает губы на его шее, ставя засос прямо поверх того, старого, только больше и ярче, и делает последний толчок. Кейго трясёт так, что, кажется, хрустят кости. На прокушенной губе набухает кровь. Тойя сцеловывает и её. ...Он не отпускает Кейго, даже когда тот обмякает и пытается безвольно растечься по кровати. Он снова перетягивает его поверх себя и устраивает руки у него на спине. Кейго тычется носом ему в изгиб шеи, мелко подрагивая. Прерывистое дыхание обжигает кожу. Тойе никогда не было настолько хорошо. В голове у него мелькает быстрая мысль, и он слышит, как фыркает и приподнимает брови уловивший её Даби. «Серьёзно?» «А почему нет? Боишься, что выберет не тебя?» «Иди ты». – Эй, Кейго, – негромко говорит Тойя, проводя пальцами у него между лопаток, и Кейго издаёт слабое, но относительно одобрительное мычание. – Скажи. Кто из нас лучше в постели, я или Даби? Он слышит, как Даби закатывает глаза. Кейго приподнимает голову, немного непонимающе таращась на него всё ещё затянутыми поволокой глазами, и, широко улыбнувшись, быстро чмокает его в губы. И устраивает голову обратно у него на груди. – Оба, – доносится оттуда совершенно довольный выдох.

* * *

Дни бегут так быстро, что не успеваешь взглянуть на календарь. Месяц. Два. Три. Полгода. Кейго с ними уже сто восемьдесят дней. Учёба и свидания. Ночные клубы и тихие парки. История и математика. Тойя и Даби. Они постоянно вместе – и не имеет значения, кто из них занимает сейчас тело, на коленях Даби лежит его голова или губы Тойи целуют его в висок. Кейго говорит с ними обоими, слушает их обоих и улыбается им обоим – широкой и солнечной улыбкой с крошечными ямочками на щеках. Той самой, что только для них. Кейго не разделяет их. Для Кейго всегда они оба. И Кейго – для них обоих. Особенно в постели. Они играют с ним, меняясь ролями непосредственно в процессе – жаль только неожиданно не выходит, он чувствует их обмен ещё до того, как они договариваются мысленно между собой, но игра всё равно удаётся на славу. То медленно, то быстро. То ласково, то грубо. То жёстко, то невыносимо мягко. До сорванного голоса. До сладких-сладких слёз. То в жар, то в холод. Гармония контрастов. Они доводят Кейго до потери самого себя. И терпеливо ждут, когда он вернётся обратно – чтобы начать всё заново. ...Кейго тянется на кровати, чувствуя, как ломит сладко всё тело, и с трудом переворачивается на бок. Его тотчас же притягивают тёплые руки. Кейго привычно утыкается щекой в острую ключицу и вытягивает шею. Первый поцелуй приходится в гладкую щёку. Второй – в грубый шрам под глазом. Кейго сонно жмурится и трётся о щёку носом. Тойя крепче прижимает его к себе, зарываясь лицом в золотые волосы, знакомо и любимо пахнущие мятным шампунем, и улыбается, закрывая глаза. И чувствует, как улыбается внутри него в ответ Даби, тоже обернувший вокруг Кейго свои руки.

* * *

У Тодороки Тойи с детства раздвоение личности. Даби появляется у него в голове, когда Тойе исполняется десять лет. Таками Кейго любит их обоих.