На тонких гранях пристойности

— Стась, ты, блять, идиот? — тихо, но очень злобно шипит Поля, отбиваясь от Стасовых рук, настойчиво пытающихся обнять его за талию, и споласкивая под струёй воды очередную колбу. — Здесь, кхм, между прочим, стены, сука, бу-ма-жны-е. А за ними, если ты ещё не понял, идёт совещание! Однако Стаса эти доводы, кажется, не волнуют. Совершенно. Потому что к поглаживающим живот ладоням добавляются невесомые, но всё также обжигающие горячим дыханием поцелуи в шею, чуть выше выступающего позвонка. Поля рвано выдыхает, стараясь сбросить с себя руки, нагло ползущие под рубашку. Он кладёт обратно в раковину щёточку и одну из реторт, безнадёжно испорченную в результате детского эксперимента, и поворачивается к Стасу, посылая выразительный взгляд исподлобья. Они же, чёрт возьми, в лаборантской кабинета химии, где буквально через тонкую, совершенно лишённую звукоизоляции стенку идёт какое-то там суперважное совещание школьной администрации. — Стась, ты точно придурок врождённо. Потому что я не могу найти на подносах ни одного реактива, который вызвал бы столь серьёзное размягчение мозгов за столь краткое время. Стас на Полину реплику ничего не отвечает, только щурит чуть потемневшие глаза и улыбается как-то уж очень лукаво. Будто у него в голове только что сложился простой, но донельзя действенный план. Этого-то Поля и боится больше всего. — Поль, ты кого обмануть пытаешься, м? — Стасов тон Поле совершенно не нравится: мягкий, как кошачья поступь, и опасно-хитрый, как манёвры гепарда. Несильная хрипотца вкупе с шёпотом прямо в самое ухо бьёт по нервам высоковольтным напряжением. — Всё же так просто: я хочу тебя, ты — меня. А капелька острых ощущений разнообразит нашу спокойную личную жизнь. — Личная она на то и личная, чтоб не трахаться в лаборантской, — сквозь зубы цедит Поля, но в глубине души кристально ясно осознаёт: Стас прав, от первого слова до последнего и наоборот. Поля хотел его уже минут так пятнадцать, как раз с того момента, когда Алексей Григорьевич — чёртов старый пройдоха, а не преподаватель — припахал «молодое поколение» к общественно-полезным работам, за которыми скрывалось мытьё кучи грязного оборудования после экспериментов детского химического кружка. И за эти пятнадцать минут Стас, расставлявший сушиться вымытые колбы и реторты и разбиравший по местам реактивы с подносов, сотню тысяч раз отвратительнейшим образом нарушал монотонность Полиной работы, резко отворачивая его от раковины за подбородок и совершенно бесстыже целуя. После этаких экзерсисов Поля зарёкся верить во взрослость, сдержанность и мудрость Стаса, потому что от жадных глубоких поцелуев у него подкашивались ноги, на подбородке чувствовались следы от сильных пальцев, губы нещадно болели от проявлений страстной Стасовой любви — в том числе и к укусам — и глаза задёргивало мутной дымкой похоти. Для Поли Стас весь — оружие личного поражения. Было достаточно только одного крепкого — так, чтобы всем вокруг было понятно — «исключительная собственность Анастасия Кузьмина» — объятия, чтобы у Поли позорно дёрнулись слабые колени и по венам побежал эндорфиновый кайф. И сейчас Стас нагло этим пользуется, притягивая Полю ближе к себе и одной рукой сильно сжимая обтянутую в узкие чёрные джинсы ягодицу. Целует мягко, но настойчиво, проходясь языком по неровной кромке зубов и оттягивая нижнюю губу. — Я всё ещё хочу тебя, — намекающе произносит Стас, подмигивая и облизывая чуть покрасневшие губы. — Хочу смотреть, как тебя переполняет наслаждение и тебе хочется кричать до сорванного голоса. А вместо этого ты только шепчешь просьбы взять тебя резче и грубее. Один громкий звук — и нас поймают с поличным. Ты хочешь так? У Поли, видимо, в этот момент мозг пребывает в состоянии медленной загрузки, потому что с несинхронизированных с ним губ срывается: — Ты прав, Стась. Пиздец хочу. После этих слов у Стаса будто срывает резьбу самообладания. Он почти вжимает Полю в себя, потираясь пахом, — Поля находит ответ на включившееся внезапно Стасово безумие: острое, болезненное возбуждение, граничащее с желанием нагнуть его без прелюдий и подготовки прямо здесь, у раковины, возле так и не разобранных до конца подносов с реактивами, — каким-то совершенно магическим образом умудряется дотянуться через Полю до смесителя и выключить воду, чтобы после с чистой совестью утянуть его в голодный, жёсткий поцелуй. Поля почти не дышит, когда Стас теснит его вглубь лаборантской, к шкафам, вжимая спиной в выступающие рёбра полок. Об одну из них он, кажется, даже ударяется головой, но едва ли замечает это за чередой спустившихся на шею кусачих поцелуев и спешных, грубых ласк. — Блять, Стась, у меня нет стольких водолазок, чтобы скрывать твои вечные засосы, — выдыхает Поля куда-то Стасу в волосы, пока тот склоняется над его шеей, будто голодный вампир. На самом деле — всего лишь жуткий собственник. — Они ж не сходят ни хуя. — Тональник тебе купим, будешь замазывать, — коротко бросает в ответ Стас, лишь на мгновение отрываясь от покусывания маняще-нежной кожи и попыток как можно дальше отодвинуть воротник рубашки, закрывающий её. Их обоих ведёт. Ведёт в самую бездну острейшего наслаждения, когда они буквально на ощупь, лишь каким-то невероятным чудом ничего не сшибив, в несколько долгих секунд переходят в странном движении от шкафов к столу. К старому высокому столу, так и манящему опереться, чтобы не рухнуть совсем от накатывающих ощущений и чувств. У Поли узел галстука ослаблен и болтается на шее порванной удавкой и рубашка расстёгнута чёрт знает как, где-то посередине на одну пуговицу, у воротника — на все три. Стас слепо шарит под ней руками, оглаживая бока, будучи явно не прочь укусить и за них, но сейчас не собираясь размениваться на подобные мелочи. Их он позволит себе несколько позже, когда после школы Поля «случайно» снова зайдёт к нему в гости на чай, который позже перетечёт в невероятно нежный, но не менее жаркий секс на старом скрипящем диване, каким-то чудом ещё не развалившимся после стольких «интимных уроков». За стенкой слышны голоса директрисы и завучей, говорят что-то про общешкольное родительское собрание. И Поле было бы интересно послушать, выведать все секреты, так сказать, из первых уст, но всё, что его сейчас интересует — Стас, его прикосновения и поцелуи в шею, пробирающие до мурашек. Поля трётся бёдрами об стол. Почти ледяное прикосновение лакированного дерева немного охлаждает горячую кожу, но нисколько — его пыл. — Стась, смазка, — с непонятной полувопросительной интонацией шепчет Поля надломленным голосом, готовым вот-вот сорваться на фальцет. Ему это балансирование на тонкой грани ярчайшего наслаждения и необходимости сохранять сосредоточенный, идеально ясный разум сносит мозги подчистую. Он только и может, что цепляться слабыми пальцами за выступ столешницы да зажимать себе рот рукой, чтобы из горла не вылетел ни один чересчур громкий стон. Стас отходит от Поли, кажется, на целую вечность — у того время тянется резиной за неимением возможности банально потрогать себя, ведь кажется, что перестань он опираться рукой на стол — и рухнет, как подкошенный, впечатываясь носом в жёсткую деревянную поверхность. Но Стасу нужна всего лишь минута, быть может, даже чуть меньше, чтобы вжикнуть молнией на одном из карманов, пошуршать пакетом и наконец вытащить из рюкзака тюбик смазки и презервативы. — Ты их всегда с собой что ли носишь? — натянуто смеётся Поля, когда содержимое пакета с названием первой попавшейся на пути аптеки оказывает на столе. — Нет, с утра зашёл перед занятиями, — улыбается Стас. — Удачное приобретение, не находишь? Ответа не следует, но в мыслях оба подтверждают: Стас попал настолько «в яблочко», что точнее уже некуда. Вдвоём они расправляются с одеждой довольно быстро, но всё же не так, как хотелось бы — мгновенно. Стас шипит, пытаясь поддеть тугую пуговицу на Полиных джинсах, Поля тихо, но очень злобно материт пряжку Стасова ремня. — Ещё раз ты наденешь его, и наш следующий секс будет никогда, — цедит Поля сквозь крепко стиснутые зубы, наконец расстёгивая ремень и приступая к пуговице брюк. — Ещё одно слово про мой ремень, и я применю его по другому назначению, — в тон ему отвечает Стас, резким движением сдёргивая с Поли джинсы с бельём и снова разворачивая его спиной к себе. Когда два пальца, смазанные прохладным гелем протискиваются внутрь, Поля лихорадочно зажимает себе рот ладонью, потому что громкий стон рвётся из горла под потолок и в щель под дверью лаборантской, готовый просочиться в кабинет прямо между словами директрисы и довести до сведения всей администрации, чем занимается почти примерный ученик и школьная звёздочка Ипполит Муравьёв-Апостол вместе с бакалавром одного из ведущих университетов страны Анастасием Кузьминым. И это явно не мытьё пробирок. Кажется, думается Поле, они сегодня вообще не размениваются на мелочи. Только невероятная острота ощущений на тончайшей грани лезвия чувств, только полное грехопадение и совращение малолетних в виде первого секса вне дома. А тем временем Стас массирует там, внутри, неумолимо двигает пальцами, раскрывая Полю под себя и для себя. И не сказать чтобы Поле было это очень сильно нужно — последний раз у них был всего лишь позавчера, — но для Стаса это будто бы дело чести: потянуть время, испытывая и свою, и Полину выдержку, до предела натягивая и без того звенящие нервы. Поля извивается, пытаясь самостоятельно насадиться на методично растягивающие его пальцы, стискивает в побелевших пальцах столешницу и мучительно краснеет не только лицом, но и шеей, на которой изумительно ярко расцветают Стасовы засосы. — Стась, давай уже, пожалуйста, — заполошно шепчет Поля пересохшими губами где-то на грани слышимости, но в тишине лаборантской обоим это кажется оглушительным. Секунды снова тянутся свежесжёванной жвачкой под партой, пока Стас раскатывает презерватив. Поля готов скулить и ползать на коленях с мольбами, чтобы Стас уже наконец вошёл и перестал томить ожиданием их обоих, распалённых донельзя. И он не может сдержать звонкого облегчённого вскрика, когда Стас, тут же грубо зажавший ему рот, делает первый толчок, а стол под Полиными ладонями вдруг едет, отвратительно скрежеща ножками по крашеному полу. — Тише, — недовольно шипит Стас Поле на ухо и кусает его за загривок, больно, чуть ли не до крови, но Поля только слабо огрызается, зажимая зубами подушечки Стасовых пальцев, всё ещё накрывающих его губы. Потому что Полю ведёт, и жуткие метки собственности его не пугают ничуть. Потому что у Поли подгибаются колени и перед глазами плывёт в пелене выступивших слёз целый мир, состоящий из заляпанной краской и следами пролитых реактивов столешницы, трясущийся вместе с Полей под инерцией Стасовых действий. А двигается Стас резко, почти грубо, вбиваясь в Полю размашистыми движениями, от которых тот готов кричать, разрывая глотку, но от чего его удерживает размытое осознание того, что они не одни. Вместо этого Поля, прижатый спиной к Стасовой груди, буквально впаянный в него, тихо, плаксиво всхлипывает, готовый сойти с ума от остроты ощущений. Но Стасу этого искренне не хватает, и, крепко вцепившись пальцами в нестриженые тёмные кудри, он тянет за них на себя, вынуждая Полю с хрустом откинуть голову назад. Стас замедляет темп и с вожделением склоняется над открывшейся длинной шеей: кусает за выразительно выступивший кадык, оставляет ещё несколько ярких, почти несходящих засосов, одной рукой продолжая оттягивать волосы, а другую опуская вниз с намотанной на кулак мятой лентой галстука. И только после этого он наконец оставляет жёсткий, раздирающий в кровь губы, поцелуй. У Поли они и так все искусаны от постоянного состояния волнения, перешедшего в разряд привычек, но он уверен, что Стасу больше нравится не вид, а знание. Само знание того, что ранки, по которым привычно проходится острый розовый язык, оставлены именно им. Но этого, как и очередного десятка ярких красно-коричневых меток, Стасу, кажется, всё равно мало. Потому что он жадно вглядывается в своё отражение в мутных тёмно-зелёных глазах, устремлённых сквозь него, в потолок, и ничего не видящих: Поля уже находится явно в другой Вселенной и готов вот-вот упасть в пропасть, да ещё и Стаса за собой утянуть. Он всё-таки прокусывает в кровь нижнюю губу, когда Стас окончательно переходит на медленные, вдумчивые движения бёдрами, доводящие Полю до исступления и заставляющие тихонько скулить на одной ноте. И пока Поля скребёт ногтями по многострадальной скрипящей столешнице, Стас, кажется, упивается мягкостью Полиных волос под пальцами — он так часто их трогает, особенно направляя движения головой, что это похоже на манию, — ломким выражением Полиного лица и тонкой паутинкой слюны, стекающей на подбородок из уголка рта. Стас собирает её указательным пальцем и проводит им по приоткрытым на выдохе влажным губам. От этого нехитрого действия Полю отчего-то сносит окончательно, и он звонко вскрикивает на всхлипе, кончая. Стас едва успевает снова зажать ему рот ладонью, и от колкого осознания промелькнувшей в нанометре опасности его самого накрывает яркий оргазм. У них остаётся не так много времени, чтобы привести себя — и лаборантскую — в порядок. Стас одевается сам и помогает одеться Поле, немного покачивающемуся на остаточном эффекте наслаждения, перевязывает ему узел мятого галстука и неловко лохматит причёсанные волосы, чтобы «выглядело хоть немного натурально, ты ж вечно лохматый ходишь, как домовёнок». Вдвоём они вытирают заляпанный спермой стол и даже успевают домыть оставшиеся колбы перед тем, как в дверях лаборантской показывается фигура старого лиса Щербакова. — Кхм, молодые люди, — раздаётся его чуть хриплый, искрящийся хитрецой голос, — позвольте спросить, чем таким вы занимались, что скрип был слышен даже в кабинете? Поля краснеет только от одного взгляда в глаза химику. Стас не вздрагивает ни одной мышцей, но стискивает за спиной до хруста собственные пальцы, и по этому жесту Поля легко определяет — он тоже волнуется. — А мы шкаф двигали, Алексей Григорьевич, — неловко и смущённо пытается оправдать их Стас. — У Поли деньги под него закатились, вот мы и пытались их достать. Поля чуть не давится смешком. Вот уж отмазка всех отмазок, хотя деньги у него и правда под шкаф закатывались, да только в прошлой четверти и достал он их практически сразу. — Ну-ну, молодые люди, впредь будьте осторожнее, кхм, с деньгами. По лицу химика Поля в мгновение считывает: тот всё понял и об их отношениях знает чуть ли не лучше их самих. Но Поле было хорошо со Стасом. Стасу было хорошо с Полей. Их обоих всё ещё качает на мягких волнах не до конца отпустившей эйфории. На выходе из школы они берутся за руки, переплетая пальцы, и даже штраф по статье КоАП шесть точка двадцать один не может их напугать.