когда начинается зима

— Я прошу тебя, перестань. Хватит с нас. Кажется, после этих слов Аня перестала слушать Никитину. Все, что было сказано до, да и после, уже не имело никакого значения. Почему-то в тот день Смирнова посчитала, что все было бессмысленно с самого начала. А начало было прошлой весной. Кажется, в начале апреля. Тогда, когда всё начинает постепенно расцветать, зеленеть, да просто жить, наконец-то освобождаясь от ледяных оков. Все оживает, прямо как те странные чувства в груди у Анечки. Но она смышлёная, все сразу поняла и приняла, даже не стеснялась. Да и к чему долгие душевные муки, если она знакома с Ней столько лет и прекрасно знает, что это взаимно. Май, наверное, был самым уютным и счастливым. Анечка убегала с последних пар, неловко пожимая плечами перед преподавателями, а Серговна встречала ее у входа в университет. Обе мчались в небольшой Петербургский парк, который без обсуждений стал их местом. Там устраивались все значимые встречи, происходили самые важные события, которые отпечатывались где-то в памяти и, видимо, навсегда. Тогда, в мае, они впервые поцеловались. В том парке, под каким-то гигантским деревом с пышной кроной, которая спасала обеих от обжигающего солнца. Поцелуй был не как раньше, дружеским, а со всеми ярко горящими чувствами, которые переполняли их, пылающими сердцами и мутными из-за слез счастья взглядами. В тени никто не видел прикрытые глаза с подрагивающими ресницами, ладони, покоящиеся на щеках, и растрепанные рыжие кудри. Лето выдалось горячим. Девушки много купались: они ездили на озеро со своими друзьями, Пашей и Юрой, которые чаще всего просто сидели в палатке, укрываясь огромным полотенцем, — покупали горячую кукурузу, курили, пили вино, хоть денег было совсем немного. Гуляли всю ночь до утра, посвящали тихие поцелуи и объятия друг другу, доверяя их звёздному небу. Яркому, бесконечному, верному. — Я люблю тебя огромным небом, я хочу любить тебя руками, — тихо шепча, Аня цитировала песню, которую обе заслушала до дыр. Серговна ничего не отвечала, лишь дарила пьяный поцелуй в шею и утягивала в долгие объятия. А Смирнова верила в то, что происходящее с ними, как небосвод над их головами — беспредельно. Может поэтому она видела в длинных темных волосах Анны звёзды, а в глазах — Млечный Путь. Целое лето они провели под палящим солнцем и немеркнущими звёздами. Обе были пьяны счастьем и забвением, окутывающим с ног до головы. В Петербурге все три месяца шли дожди, тучи заволокли все небо, оставляя город в беспробудном унынии. — Какая ты у меня, Неточка! — весело кричала Никитина Ане, когда они ездили на велосипедах где-то далеко за городом. Смирнова смущалась, когда слышала это, но млела, потому что так к ней обращалась только Она. Серговне после двух выпитых бутылок «Garage» с вишневым вкусом казалось, что у ее Анечки огненные волосы. Обжигающие языки пламени развевались на ветру и к ним хотелось прикоснуться. Знает, что оставит ожог, но ни за что не откажется. Аня же без выпитого пива видит, что у Никитиной в глазах пожар. В котором, конечно, горит она. После опустошенных бокалов неизвестно чего, начиналась череда поцелуев. Горячих и страстных, как летние дни, искренних, как улыбка в мае из-за расцветающей сирени, вожделенных, как звезды, на которые смотришь, сидя у озера, что вдали от города, и загадываешь желание. Сентябрь был особенным. Листва была либо угасающих изумрудных цветов, либо рыже-золотых. Пока кто-то, завидев оранжевую крону, сравнивал её с лисами, Серговна думала о Смирновой. А та ждала её в квартире с только что приготовленной едой и сигаретами, которые позволяла курить прямо в квартире. На прогулках девушки поправляли друг другу шарфы, втыкая болтающиеся концы в пальто, чтобы ни одна из них не заболела. Выбивающиеся из-под берета прядки волос они заправляли за уши, говоря, что так лучше. У Анны всегда с собой была ещё одна пара перчаток, потому что у её Ани постоянно мёрзли руки. Правда ими почти не пользовались, потому что девушка как маленький ребёнок капризничала и говорила, что не замерла, а потом утягивала Никитину домой, под большой колючий плед, предварительно поставив рядом с кроватью горячий глинтвейн для них двоих. — Твои глаза ярче полярной звезды, — почти во весь голос говорит Серговна, держа в руках яблочный сидр, — напишу стихи об этом. Аня не пьёт, улыбается. Ей хочется верить, что это правда так. Только при виде Никитиной у неё глаза блестят. Она надеется, что следующей весной они нарвут сирени. В октябре Анна умудряется где-то достать полевые цветы. Целый букет. Приходит домой с руками за спиной и хитрющей улыбкой, а после протягивает его. Смирнова, кажется, плачет. Ставит их в вазу, надеясь, что они проживут как можно дольше, потому что ей не хочется, чтобы они слишком быстро завяли. Несколько цветочков девушка вытягивает и вплетает в волосы Никитиной. Думает о том, насколько она счастлива. Они обнимаются, и Ане не хочется, чтобы их любовь погасла, как костёр у озера. В конце октября выпадает первый снег. Он идёт так долго и беспрерывно, что всё затаилось в ожидании. Ветер уже не хлещет по щекам, становится чуть теплее. Девушки мчатся из Лицедеев домой, попадая под завораживающие снежинки. «Их красота, — думает Аня, поглядывая на хмурую Анну, — не сравнится с ней». — Шапку надень, — заботливо говорит Серговна после того, как увидела тающий снег на рыжих волосах. Обе бегут без шапок. В ноябре появляется много работы. В пепельнице, стоящей у дивана, окурков стало в два раза больше. Аня ещё студентка, готовится к зачету, а Анна реже появляется дома, потому что готовится к спектаклю. Возвращаясь домой, Серговна приносит с собой что-то алкогольное. И выпив, лезет с объятиями к наивной Анечке, которая зацеловывает ее лицо.  — Анют, я тебя так люблю, — впервые громко произносит Смирнова, но в ответ лишь хмыканье. За следующий час женщина выкуривает ещё пять сигарет. Ближе к началу декабря девушки ссорятся. Никто не помнит почему они начали ругаться, но обе четко запомнили то, что в квартире стало на одну пепельницу меньше. Анна бросила ее на пол, когда была слишком охвачена злобой, а та разбилась вдребезги. Повезло, что окурков там было не очень много. На второй неделе декабря Анечки наконец-то идут в парк, под их дерево. Они держатся за руки, крепко переплетая пальцы, но обе напряжены и нервничают. Смирна что-то предчувствует, но почему-то молчит. Не рискует спросить, думая, что если задаст вопрос, то все рухнет. Думает, что если они заговорят, то случится что-то ужасное. Ей впервые в жизни хочется ошибаться. Тишину тогда нарушила Никитина. Начала говорить о том, что их отношения — это колоссальная ошибка, в которой виновата она сама. Что-то про работу, про будущее, которого у них нет. Что-то про театр. Про переезд. Про себя. Аня пыталась сказать что-то против, но все слова словно тонули в накатывающихся из-за сильного ветра слезах. — Я прошу тебя, перестань. Хватит с нас. — говорит Анна. — Прости меня, — впервые переходит на шёпот Серговна. Ей невыносимо тяжело это говорить. Она пьяна Смирновой, но знает, что это не может продолжаться вечно. Трезвость и наивность ее Неточки она не может погубить, не может себе позволить, поэтому прощается с ней. Порывы сильного ветра, что били по щекам, стихли, и снег уже перестал укрывать город белоснежной пеленой. Небо было почти ярко-лазурного цвета. В Петербурге наконец-то распогодилось. Даже лучи солнца решили порадовать жителей, торопящихся в магазин за подарками для близких, своим кратковременным присутствием. Кто-то снимает шапку и перчатки, потому что потеплело. Кто-то расстёгивает куртку, а кто-то, говоря по телефону, рассказывает, что такой хорошей погоды здесь, да ещё и в декабре, давно никто не видел. Анечка ничего не отвечает. Заглядывает в последний раз в темные глаза и видит там тускнеющие звёзды. Кивает и разворачивается. Смотрит себе под ноги, слушает, как цоканье собственных ботинков раздается эхом в ее голове. Кутается в свое зелёное пальто, прячет руки в карманы, потому что ужасно мёрзнет, утыкается носом в шарф. Ей кажется, что в Питере впервые за последние года так пасмурно.