без точки соприкосновения.

Пхуконг чувствует семь слоев тональника на лице и кожа неприятно зудит: — Пи, думаешь косметики не слишком много? — нонг с надеждой смотрит, но Мил лишь жмет плечами, кидая безразличное: — Все в порядке, — младший губы сжимает и уходит, стараясь не смотреть в глаза старшему. Босса и Мэна хочется убить, послать куда подальше с их тупыми и абсолютно бесполезными советами. Они стоят за спиной парня и предвкушающе трут ладошки, вот только на нонге лица нет, не сработало, опять. Пхуконг заебался, честно. Мил как ебучий айсберг. Холодный, привлекательный, неприступный и ему, Пхуконгу, не принадлежащий. И сколько бы поступков, сколько бы слов, сколько бы всего младший не делал, сердце пи оставалось непреклонным. Он все еще засматривается на Тайна, не замечая совершенно надоедливого мальчишку рядом, нонг лишь от досады кусает губы, пряча слязящиеся глаза под челкой. 1. Пхуконг думает, что это слишком, когда подушечки пальцев кровоточат от пяти часов игры на гитаре, пачкая лист блокнота с какими-то идиотскими фразами о любви. Мил говорит, что ему такое неинтересно. К слову «любовь», младший с усмешкой приписывает «безответная». 2. Пхуконг думает, что это слишком, когда на одной из тренировок по черлидингу падает прямо с верхушки пирамиды, растягивая связку и повреждая лодыжку. Мил в больницу не приходит, даже на следующий день, даже через неделю. Воспоминания о том, как он кинул его, возясь с Тайном и буквально не вылезая из его палаты, больно и точно колят по сердцу, сразу, на поражение. 3. Пхуконг думает, что это слишком, когда Мил без зазрения совести спрашивает, не ругается ли Сарават со своим парнем и, хлопая по плечу, просит напомнить Тайну, что Мил еще ждет. Под ребрами треск, громкий, почти оглушающий. И это все действительно слишком. Поэтому Пхуконг не отвечает на звонки, в футбол не играет и делает вид, что никаких чувств и не было. Проводит все свое время с миловидной девочкой, которая была центром черлидеров. Сердце внутри на тысячу осколков осыпается, под кожей будто иголки. Больно, да так, что дыхание спирает. А Мил? Он, кажется и не заметил. Потому что ему похуй, всегда было похуй. Теперь нет вечного жужжания под ухом, нелепого флирта и вечно краснеющего лица. И это отлично. Мил знать — не знает почему, а, если честно, то и не особо хочет, но младший перед глазами всплывает постоянно и улыбка его мерещится всюду. А младшему до рези в легких больно игнорировать своего пи, но жить хочется дальше, жить нужно дальше. И он сам себя убеждает, что не сбегает позорно получив отворот-поворот, а лишь облегчает жизнь Милу и себе заодно. Мил торчит возле тренировочного зала и сам себе клянется, что не караулит, перепуганного Пхуконга за руку хватает и тянет в коридор, там где никого нет. У Пхуконга глаза блестят, от такой желанной близости лицо горит и он на автомате хватается за чужие плечи. Мил протягивает пакет с мицеллярной водой и ватными дисками, рвано мажет своими губами по губам нонга и, громко выдыхая, берет чужую ладонь в свою. — Мне нужно идти, — младший кивает, глупо смотрят в спину старшего. На мецилярке глупый голубой стикер с надписью «хочу услышать те сопли, что ты написал. твой пи. " Пхуконг улыбается и идет на тренировку. Мил еще не знает, что младший не придет. Еще не знает, что песня давно переадресована парню с инженерного. Еще не знает, что Пхуконгу откровенно похуй. Зато теперь знает какого это. //вокруг людей куча, но меня не будет. я просто хочу, чтоб ты почувствовал какого это//