Что-то кончается

Умение ждать никогда не было сильной стороной Иорвета — хотя, казалось бы, для того, кто прожил без малого две сотни лет, какие-то пара часов должны были казаться ничтожными, но сейчас ожидание буквально выворачивало его наизнанку. Вокруг царил шум, по просторному, но теперь тесному от набившихся людей залу таверны разносились заздравные тосты, смех, кто-то бренчал на лютне — поразительно фальшиво, и время от времени нестройные голоса затягивали строевые песни, а потом и вовсе перешли на похабные разудалые куплеты про каких-то девиц из Виковаро. Время от времени Иорвету в руки чуть не насильно впихивали полную кружку пенного пива, и он, не в силах сделать ни глотка, отставлял ее прочь или передавал дальше. Партизанский отряд Вернона Роше вошел в Вызиму на рассвете. Командир почти сразу отправился во дворец — Император желал держать совет немедленно, объяснил он Иорвету. Бравые бойцы же потащили эльфа по улицам столицы, увлекая за собой все дальше, время от времени обмениваясь удивленными возгласами — по всей видимости, с тех пор, как они в последний раз были здесь, город успел преобразиться. Иорвет замечал, что улицы, которые в рассказах Вернона неизменно оказывались узкими и грязными, полными побирающихся нищих, теперь были чистыми и почти пустынными. Время от времени на пути победоносной армии встречались уличные патрули нильфгаардцев, но они практически не обращали на шумную толпу внимания. Иорвет ожидал, что партизаны, которые лишь несколько дней назад узнали, на каких условиях их родина обретет долгожданную свободу, полезут в драку, разгоряченные торжеством, но они ограничивались лишь выкриками «Слава Темерии!», а солдаты в черных доспехах оказывались к ним совершенно глухи. Оставалось лишь восхищаться, как Император и его генералы сумели так вышколить своих бойцов, но партизан их безразличие, казалось, полностью устраивало. Таверна, где они осели в ожидании командира, располагалась в одном из тех районов, где прежде, видимо, и собирались все те легендарные нищие, которых сейчас и след простыл, но бойцы входили в него, как герои-победители, затянув героическую песню о подвигах короля Фольтеста. Иорвет видел, как тут и там начали открываться окна, и из них выглядывали неодетые, заспанные люди, потревоженные в такой ранний час, отвыкшие от уличного шума. Им хватало пары минут, чтобы понять, что происходит, и вот уже вся улица подпевала бравым партизанам. Женщины махали из окон платками, кто-то даже кинул под ноги бойцам букет цветов, и Ортензио, возглавлявший шествие, подхватил его с земли и махнул барышне в окне в ответ. — Эх, сейчас пожру, немного выпью, и пойду к моей Марыське, — заявил он парню, шагавшему рядом с ним, — она-то и не ждет меня, поди. — Смотри, чтобы, кроме нее, тебя не ждал там еще какой-нибудь бугай, не ушедший на войну, потому что вовремя успел сломать себе ногу, — рассмеялся его собеседник. — Ничего, — Ортензио театральным жестом понюхал цветы, — я ему эту ногу заново сломаю! Трактирщик распахнул перед ними двери, как перед долгожданными почетными гостями, и с этого момента начался самый длинный день в жизни Иорвета — длиннее даже, чем тот, когда он ждал возвращения своего человека после покушения на Реданского короля. Он старался отсесть подальше, не мешать общему веселью, но и не примыкать к нему, но это было решительно невозможно. Бойцы, опьяненные возвращением домой, то и дело толкали его, подначивая подпеть очередному куплету или выпить еще, и Иорвет рад бы был просто уйти, хотя на улице уже тоже бушевал праздник, но он слишком боялся пропустить возвращение своего человека. Где-то в самой глубине его сердца все еще жила тревога, безотчетная уверенность, что все просто не может закончиться так легко и благополучно. Просто потому что ничто стоящее не дается легко, и ничто в этом мире никогда не бывало благополучно. — А я теперь открою бордель! — вещал один из бойцов, уже совершенно пьяный, красный, как спелый томат, размахивая полуполной кружкой, — но только такой, знаете, шикарный! С плюшевыми занавесками и коврами везде, и чтобы девок нельзя было бить, и чтобы вино было только Туссентское, а еще… — И будешь обслуживать боевых товарищей за дарма! — подхватил его речь второй, не менее развеселый человек, — а то зря мы что ли в лесу жопу морозили так долго, чтобы теперь за баб платить. — Мы морозили жопы не зря, — Ортензио, так и не отправившийся на поиски возлюбленной, покачиваясь поднялся из-за стола, держа в руке кружку, обвел притихших собравшихся суровым взглядом, — мы ее морозили за матушку-Темерию! — За Темерию! — пронеслись над залом удивительно складные голоса, — за Вернона Роше! Иорвет, сидя в самом уединенном углу, который только смог отыскать, не мог не поднять своей полной кружки на этом тосте. Он и прежде знал, что такое солдатская преданность, его собственные бойцы выкрикивали когда-то его имя, идя в бой и празднуя победу. Но все же сейчас он слишком четко осознал разницу — этих людей их командир не просто не подвел. Он привел их к этому моменту, он доказал им, что ни одна смерть товарища не была пустой и напрасной, он был их надеждой — и оправдал ее. Когда дверь в таверну распахнулась, все собравшиеся разом замолкли, и вместе с шумом улицы, звуками музыки и криками толпы, в зал наконец вошел командир. Иорвет, привыкший к его лицу больше, чем к собственному отражению, сразу заметил, что Вернон мрачен, увидел, как жестко нахмурены его брови, как четко он чеканит шаг. Однако человек, шедший за ним следом — невысокий, тщедушный, совершенно лысый тип в штопанном кафтане и с претенциозным моноклем в левом глазу, широко улыбался, и, едва переступив порог, выкрикнул на весь зал: — Ну что, сука, кто нальет главным героям Темерии? — и бойцы с радостью подхватили его выкрики. Иорвет не двигался с места, наблюдая, как Вернон и его спутник подошли к стойке. Им тут же всунули в пальцы по кружке, но его человек сразу отставил ее прочь. Лысый же с жадностью осушил свою в несколько долгих глотков. Очень медленно, словно нехотя Вернон поднял руку, и в зале мгновенно воцарилась такая тишина, что было слышно, казалось, как мухи ползают по потолку. — Переговоры окончены, — заговорил Вернон негромко и совершенно не торжественно, хотя от него, очевидно, все ждали пламенную речь, — Войска Императора покинут Темерию до конца недели. До конца месяца будут выпущены указы об организации управления королевством. На первое число следующего месяца назначена коронация ее величества Анаис, дочери Фольтеста. Тишина висела еще несколько долгих секунд, потом кто-то из бойцов первым выкрикнул «Да здравствует королева Анаис!» — и за ним этот новый тост покатился по толпе дальше. — Наш славный командир, сука, не все рассказал! — перекрикивая окружающее торжество, объявил его лысый спутник, и партизаны снова притихли, внимая, — был избран регентский совет, который будет действовать, пока королева не войдет в возраст. И Вернон Роше, мать его так, назначен главой этого совета — и регентом ее величества Анаис! На этот раз волна народного восторга едва не снесла лысого с ног. Бойцы поднимали тосты уже почти бессвязно, и имя человека звучало в них теперь гораздо чаще даже имени юной королевы. Иорвет опустил голову, устремив взгляд в свою кружку. Сегодня, судя по всему, ему не удастся поговорить со своим человеком — тот оказался в центре внимания. Народный герой, триумфатор с мрачным лицом, баловень толпы. И, пожалуй, теперь было самое время уходить с праздника — Иорвет найдет человека позже, может быть, завтра. Поговорит с ним, решит, как быть дальше, а потом, вероятно, вынужден будет уйти, оставив человека с его новыми обязанностями, с его победой один на один. — Идем отсюда, — шепот над ухом раздался так внезапно, что Иорвет вздрогнул, расплескав пиво на стол. Поднял взгляд — Вернон смотрел на него в упор, не переставая хмуриться. Он быстро окинул лицо эльфа глазами. — Ты сильно пьян? — Нисколько, — Иорвет улыбнулся. Наплевав на то, смотрят на них или нет, протянул руку и сжал ладонь Вернона. Тот крепко стиснул его пальцы в ответ. — Тогда пошли, пусть ребята веселятся. На улицу они вышли незамеченными — поглощенные весельем, люди едва ли смотрели по сторонам. Роше шел быстро, размашистым шагом, и Иорвет, хотя был выше и обычно проворней него, сейчас едва за ним поспевал. Они протолкались сквозь поющую толпу, свернули в какой-то переулок, такой узкий, что двое едва могли идти плечом к плечу. — Значит, ты теперь вроде как король? — спросил Иорвет, подпустив в свой тон немного беззлобной насмешки, желая сломать странный, необъяснимый лед в глазах человека. — Регент, — мрачно поправил его Вернон, — это формальная должность, Император не желал сажать на нее представителя аристократии, для народной любви ему нужен был кто-то из народа. — Ты победил, — возразил Иорвет с неожиданным жаром, словно Вернон вознамерился в его присутствии оскорблять самого себя, — и император это понимает. — Победил, как же, — буркнул Вернон, и на этом разговор угас. Иорвет продолжал идти за ним — теперь они свернули в еще один проулок, на этот раз по-настоящему грязный — видимо, хваленая нильфгаардская дисциплина не сумела добраться до этих злачных мест. Между их ног, совершенно бесстрашная, скользнула крупная бурая крыса и скрылась в водостоке. — Что с тобой? — предпринял еще одну попытку заговорить Иорвет — на этот раз тревога в нем, подстегнутая этим пугающе зловонным местом, не просто всколыхнулась, она поднялась волной, заставив задрожать руки. Вернон вдруг остановился и повернулся к Иорвету — тот, отставший на полшага, едва не влетел в него с размаха. Взгляд карих глаз казался потерянным, таким незнакомым и жутким, что эльф вынужден был немного попятиться. — Я не рассказывал тебе, — сказал Вернон негромко, — но это я убил короля Хенсельта. Собственными руками. Заколол, как бешеную тварь. От неожиданности Иорвет растерянно моргнул, будто человек собирался врезать ему кулаком в нос, но остановился в дюйме от лица. Потом хищно улыбнулся. — Значит, ты освободил не только Темерию, мой глупый человек, но и Нижнюю Мархию? — уточнил он, облизнувшись, — о, если бы я знал, я отдался бы тебе гораздо раньше. — Заткнись, блядь, — Вернон тряхнул головой, — я убил его из мести. Его — и его придворного чародея. Я помогал убить короля Радовида, и это решило исход войны. Я убил стольких твоих сородичей, что и не сосчитать. Иорвет молчал. Он опустил руки и смотрел теперь на человека серьезно и прямо. — Когда я шел воевать за свою страну, я не знал, что победа будет стоить того, чтобы становиться убийцей. Убийцей женщин и детей — ты сам это говорил, — Вернон еще секунду смотрел на него, потом опустил голову и замолчал. Иорвет тоже хранил молчание несколько долгих секунд, потом запрокинул голову и рассмеялся. Вернон, ожидавший, видно, чего угодно, но не этого, поднял на него глаза. — Жалкий дх’оине, — выговорил Иорвет, скрестив руки на груди, — мальчишка, который никогда не бывает доволен тем, что получил, потому что надеялся получить больше или остаться с чистыми руками. А оставшись с чистыми руками, причитал бы, что сделал слишком мало для своей страны. Вернон подобрался, будто собирался наброситься на эльфа, повалить его на землю, ударить по лицу — но не двинулся с места. — Грош цена твоим страданиям, когда дело уже сделано, — продолжал Иорвет, расправив плечи и ощущая себя так, как много месяцев назад, стоя на толстой ветви над дорогой во Флотзам, — да, ты убийца — потому что убивал по приказу или по доброй воле. На твоих руках столько крови, что ты никогда не сможешь ее смыть. Но ты победил. Те люди в таверне кричат твое имя не потому что им так велели, не потому что они пьяны или это единственное имя, которое они знают. Они кричат твое имя, потому что ты спас их. Ты дал им то, на что они уже не надеялись. И теперь дашь еще больше. Ты не исправишь своих ошибок и не сотрешь своей вины. Но ты живешь. В стране, которой поклялся служить, и за судьбу которой теперь отвечаешь. Так что подбери сопли, Вернон Роше, и не унижай своих жертв сожалениями. Они тоже умирали, надеясь, что их смерть не напрасна. Вернон не опустил головы, не пошевелился, не отвел взгляда, даже, казалось, совершенно не моргал. Потом, когда Иорвет уже почти поверил, что перестарался, развернулся и бросил через плечо «Идем». Теперь они шагали молча. Вернон смотрел только вперед, не оглядываясь по сторонам, явно шел маршрутом таким знакомым, что он впитался в кожу. И Иорвет не отставал от него. Его взгляд, однако, подмечал и то, как улица расширилась, но стала, казалось, еще темнее. Под редкими чадащими фонарями тут и там стояли неряшливого вида женщины, призывно выставлявшие бедра и машущие руками. У кирпичной стены в луже спал какой-то оборванец — Иорвет почти споткнулся об него. Здесь все пахло нищетой, болезнью и позорной смертью, и с каждым шагом эльф все больше недоумевал, куда же лежит их молчаливый путь. Вернон остановился снова внезапно. Развернулся и застыл. Иорвет взглянул туда, куда были устремлены его глаза, и увидел покосившуюся деревянную лачугу — темную, видимо, необитаемую. Ставни на окнах были прикрыты не плотно, некоторые из них болтались на ржавых петлях. У почти сгнившего крыльца были разбросаны какие-то осколки дерева, погнутое корыто, обручи от бочки, еще какой-то мусор. Крыша жалкого подобия дома прохудилась и просела. Дверь зияла черным изумленным беззубым ртом на лице лежалого трупа. — Что это? — спросил Иорвет трепещущим шепотом — иного тона он из себя извлечь не смог. — Мой дом, — коротко ответил Вернон, потом, помолчав, добавил: — здесь я жил вместе с матерью с рождения. Здесь она умерла. Здесь я впервые отведал ржаной водки. Вот под этим крыльцом блевал, не сумев доползти до двери. Отсюда, я думал, мне никогда не выбраться. Иорвет мало когда в жизни ощущал себя так неловко, как сейчас. Вернон словно вывалил на него свой самый позорный, самый опустошающий секрет, и эльф попросту не знал, как на это реагировать. — Хочешь, сожжем его к чертям? — спросил он осторожно, — тут, конечно, может весь район заполыхать, но… — Нет, — Вернон решительно покачал головой, — я хотел, чтобы ты это увидел. Не для того, чтобы мог меня пожалеть и все такое — просто чтобы знал, что тем опустившимся пьяницей тоже был я. Чтобы знал меня всего. Смотри. И Иорвет смотрел — ровно два удара сердца. Потом, повернувшись, встал перед человеком, заслоняя тому вид на развалюху. Медленно взял в ладони его лицо и посмотрел в глаза. — Я люблю тебя, — выговорил он очень четко, а потом сразу отстранился и опустил руки. Еще пару секунд человек стоял неподвижно, глядя больше не на свой развалившийся дом, а только на Иорвета. — Знаешь что, — сказал он тихо, протянул руку и поймал ладонь эльфа, — давай действительно сожжем его к чертям. И побыстрее — хочу еще успеть на праздник в свою честь.