Смерть побеждающий вечный закон — Это любовь моя
Вечернее небо осветило звёздной россыпью высотки Амэгакуре, которые словно касались самой тёмно-синей тверди. Ветер развеял волосы Конан, окатив уставшее лицо лёгкой ночной прохладой. Как хорошо… За спиной послышались мальчишеские шаги, почти бегущие за сенсеем, которая стала слишком многим для сироты из окрестностей Амэ. Женщина остановилась и посмотрела на воспитанника. — Не торопись, Коиро. Ребёнок нёс с собой несколько бумажных фонариков, которые они с сенсеем собрали ещё дома. Перед важной поездкой нужно почтить память усопших в когда-то казавшимися бесконечными войнах Амэ и попросить у них помощи. Теперь же на плачущей земле воцарилось солнце и удача соблаговолила оказать честь Деревне Дождя. Но какими усилиями удалось добиться процветания и успеха? Коиро каждый день наблюдал стареющее лицо сенсея, ставшей ему второй матерью, и знал, сколько боли и тяжести сокрыто за каждой морщинкой на её лице.Разлохмаченная белёсая макушка с рыжими кончиками волос поравнялась с Амэкаге, а мягкая женская рука легла на худенькое мальчишеское плечо. Они вместе отдалялись от шумного центра деревни и погружались в чистый мир звуков природы. Пение ночных птиц, трель цикады, дальнее журчание реки: всё это было усладой для слуха ребёнка, которому пришлось провести детство на заводе. Ни Ангелу, ни её спутнику, не хотелось нарушать молчаливого блаженства. Зажжённые фонарики, уносимые быстрым потоком воды, были похожи на улетающих в тёмную даль светлячков — чистые светлые души, устремляющиеся по реке в неизвестный живым мир. Коиро изо всех сил старался быть стойким, не взять руку сенсея в свою ладошку и не заплакать от добрых и грустных воспоминаний о былом и потерянном. Отдаляющееся сияние фонариков отражалось в блеске влажных глаз. Внезапно его обняли две нежные женские руки, и Коиро почувствовал родное тепло через чёрную ткань плаща Амэкаге. — Я не плачу, правда. — И мальчик быстро протёр мокрые глаза широким рукавом зелёного хаори. И ему было не ясно, кому всё-таки предназначались эти слова: то ли Конан, то ли самому себе. — Конечно. — Конан выдохнула и продолжила смотреть на горящие вдалеке точки фонариков. Родители… Яхико… Нагато… Сенсей Ваши смерти не были напрасными. Амэгакуре выстояла в войне и вступила в новую эру.***
Это случилось во время посещения Конан одного из заводов по производству взрывных печатей в Амэгакуре. Большое пыхтящее здание расположившееся на окраине деревни, распахнуло свои ворота перед женщиной в чёрной шапке каге с кандзи «дождь». Работники встречали её, как спустившегося с небес Ангела, кланялись в ноги и благодарили за всё, что она делала для них. — Если бы не вы, ваш труд, любовь и преданность Дождю, то мы ничего бы не смогли достичь. Уважение и достаток в Амэ — наши общие заслуги, — отвечала им женщина. Лидера водили по цехам, показывали достижения и обновления. Шум машин закладывал уши и не давал возможность ни нормально говорить, ни слушать. Вокруг витали запахи бумаги, чернил и машинного масла, смешиваясь в свой собственный заводской запах, присущий только этому производству. Огромные печатные станки наносили на ровные гладкие листы опасный рисунок взрывной печати. Конан сопровождал замдиректора завода — старичок, который казалось прошёл все мировые войны, кроме Первой. Наконец, они вышли в следующий и последний корпус. — Как видите, мы полностью перешли на автоматику. Если раньше брак составлял до пяти процентов, то теперь его уровень снижен до одного. Конан уже утомилась болтовнёй старика, она и без него предварительно просмотрела все эти данные в отчётах, а проверяющие подтвердили все цифры. Однако прервать его было бы не тактично и невоспитанно, всё-таки мужчина старается. Сделав вид, что она внимательно слушает его, Амэкаге устремила взгляд на дверь, ведущую в подсобку. Желание посетить это место было вроде ни чем не примечательное место вызвано вовсе не любопытством. В Амэ всё ещё существовали группировки, желающие оградить Амэ дождевым занавесом от сотрудничества с другими деревнями. Многие люди несмотря на последнюю войну по-прежнему не доверяли чужим странам и такие экземпляры сбивались в группы, выступающие против политики Конан. Амэкаге никогда открыто не выступала против них, но разбиралась с оппонентами по-тихому без шумихи в прессе и на международной арене. Именно на местах работы члены группировок прятали свою символику с изображением саламандры — символом прежнего правителя, и другие запрещённые предметы. — Покажите, что там? Мужчина нервно заулыбался, снова начал что-то тараторить, но дверь открыл. Подсобка, как подсобка, старые вещи, предметы для уборки и странно шевелящийся железный шкафчик. — Откройте пожалуйста. — Попросила Амэкаге вспотевшего мужчину. У дверного проёма как-то тихо и быстро столпились работники. Щёлк!И дверца открылась… Конан ожидала увидеть там всё что угодно, но только не ребёнка в рваной майке и всего перемазанного чернилами для печатей. — Здравствуйте. — Вот так просто и спокойно поздоровался найдёныш, после чего столпившиеся рабочие побледнели. — КОИРО!!! — Донеслось со всех сторон. — Ангел-сама!!! Я всё объясню!!! — Старик упал на колени и рывком усадил на пол чумазого мальчика. — ИЗВИНИСЬ ПЕРЕД АНГЕЛОМ-САМОЙ!!! — Пусть он сам всё расскажет. — В отличии от всех Конан была на удивление спокойна. — Конечно, конечно! ВСТАНЬ ПЕРЕД АНГЕЛОМ-САМОЙ!!! — рявкнул зам и поднял дитя на ноги. Ребёнку было от силы лет шесть, может меньше. Худощавый, весь перепачканный типографскими чернилами пацанёнок смело рассматривал её, немного склонив свою головку с бело-рыжими лохмами. Он склонил головку в бок и смотрел на Конан своими чистыми голубыми глазами, взгляд которых был будто знаком куноичи… Внезапно, её как током пронзило. Яхико. Быть не может… — Тебя зовут Коиро? — Как ни в чём не бывало спросила лидер мальчика, на что тот уверенно кивнул. — Ангел-сама, меня никто не запирал, я сам закрылся! — Зачем же? Однако на этот вопрос Коиро не ответил, и не смотря на множество взволнованных взглядов, продолжал молчать как партизан. Конан вздохнула и протянула мальчонке свою мягкую ладонь: — Ты хочешь поесть? — Она прекрасно помнила своё детство и понимала, что этому малышу сейчас не лучше. Вкусный обед должен помочь разговорить его.Вопрос был неожиданным, но Коиро немного помявшись, кивнул и крепко ухватил своей чернильной ручкой всё ещё нежные пальчики Ангела.***
На улице шумел ливень, от чего сидеть в небольшой, тёплой кафешке и есть таяки, запивая блюдо горячим чаем, было ещё уютнее. Конан оказалась права: вкусная еда и простая человеческая забота смогли разговорить Коиро. — Я испугался, что вы во время проверки увидите меня и отправите обратно в приют, поэтому и спрятался в подсобку. Я там всегда во время проверок прячусь. Приют? — Кем были твои родители? Пронзительные голубые глаза дрогнули и малыш, шмыгнув носом, отпил чай. — Маму я не помню. Она была шиноби и на войне её контузило в сердце. Ей нельзя было, а она всё равно меня родила. Папа говорил, что мама отдала мне свою жизнь. А ещё, что волосы у меня концах рыжие как у неё, потому что во мне живёт частичка её души… — Тут он резко замолчал и потупил взгляд на деревянный узор стола. Маленький кулачок утёр чернильную щёку. — Батя мой на том заводе работал… И болел много… А как не стало его, меня отправили в приют. Я оттуда дёру! Вернули, а я опять дёру! Конан удивилась: — Тебе там было плохо? — Она столько потратила из бюджета на программы для детей сирот, на организацию приютов… — Да! Старшие меня били и отбирали мою порцию еды! Лидер сидела в некотором ступоре. Разработанная программа была хороша на бумаге, но вот результат теперь сидел перед самой Амэкаге… А Коиро всё продолжал свой рассказ. — Батю на заводе уважали. Он станки там чинил. Ну, я и напросился в работники. Сначала не брали, мол, мелкий я ещё. И снова в приют! А я в окошко, и сразу на завод! Отцовы знакомые подхлопотали, и пристроили меня бумагу с чернилами таскать, они же в подсобке мне комнатку соорудили, в столовой мне давали есть. Хорошие люди! Каге смотрела на Коиро, смачно поедающего очередную порцию таяки (в столовой, видимо, кормили чуть лучше, чем в приюте), и недовольно стучала пальцами по столу. Она же запретила детский труд! Понятно, почему все так испугались, когда она обнаружила малыша в шкафчике. Но с другой стороны, работники не бросили ребёнка умершего коллеги! Хотя если бы кто-нибудь мог взять над мальчиком опекунство, это было бы намного лучше… Но ведь у этих людей наверняка есть свои семьи, которые зависят от них, да и мало кто решится взять на себя полную ответственность за беспризорника, как это сделал Джирайя… В памяти всплыл образ сенсея… Он вытащил их из нищеты, научил быть настоящими шиноби, фактически спас их! А что они? Чем ученики отплатили ему? Ослеплённые мечтой прислужника Мадары убили его, жестоко и безжалостно… Эта вина продолжала мучить Конан даже после войны. Женщина делала всё, чтобы сенсей, а вместе с ним и Яхико, простили её. Нагато смог искупить вину, вернув забранные жизни Коноховцев, теперь же настал её черёд. Она изо всех сил старается оправдать те надежды, что когда-то возложил на них Джирайя, идти бок о бок с его наследником — Наруто, сохранить мир, но при этом возвысить родную деревню и страну. — Ангел-сама, спасибо вам за всё! … Ангел-сама? Голос мальчика вывел Конан из транса. Мысли вновь сосредоточились на настоящем. — А? Да, Коиро, хочешь ещё таяки? — Нет, спасибо, я наелся как никогда! Вы и вправду очень добрая.Добрая? Хах! Бедняжка Аджисай или убитый сенсей не сказали бы так о ней сейчас.Взгляд янтарных глаз устремился на свинцовые тучи… — Коиро, скажи, у тебя есть мечта? — Конечно, Ангел-сама. Конан заинтересовано повернула к собеседнику свою голову. — И какая же? Коиро немножко помялся, а затем протараторил на выдохе: — Я ХОЧУ СТАТЬ АМЭКАГЕ! Это громкое заявление не могло не улыбнуть и одновременно не обеспокоить Конан. Хотя, ей не привыкать слышать мечты по типу «хочу стать богом этого мира!» и подобное… Но всё же… — Почему? — Чтобы было лучше! Если я стану Каге, то буду помогать бедным и сиротам! А ещё никогда больше не допущу войны! — если бы не было войны, его мама была бы здорова и сейчас стояла рядом… Война убивает людей, калечит существование не только своих детей, но и будущего поколения. Нельзя больше такого допустить. Конан улыбнулась. Большего от пятилетнего ребёнка без нормального образования требовать было странно, хотя он уже достаточно многое понял за свои малые годы. — Грандиозная мечта… А как ты хочешь её добиться? — Сначала подкоплю на книжки и одежду, потом пойду в академию, стану шиноби, буду тренироваться и буду побеждать всех врагов! По бледному лицу лидера растянулась улыбка. План мальчика был до смешного прост и по-детски лёгок, но целеустремлённость пацана поражала и напоминала собственное детство… И вновь резвый детский голос вернул женщину в реальность. — Так вы разрешите мне остаться на заводе? — Нет. Малыш поник и немного испугался. — Не возвращайте меня в приют, пожалуйста! — А ведь дядька-начальник говорил ему сидеть тихо, а то опять отправят в это злополучное место! Надо же было так не вовремя затечь руке… — Я всё равно сбегу! Буду в другом месте работать, но там не оста… Неожиданно на голову легла мягкая женская рука. — Не бойся. Туда ты не вернёшься. От этого действия малыш аж замолчал, и, приоткрыв рот, уставился на доброе лицо Ангела. Может Коиро и пять лет, но он не дурак и понимал, что хочет женщина. Понимал, и сам же не верил в своё счастье… Для Конан это был шанс искупить вину перед своими прошлыми учениками, отдельно перед Аджисай, поступить как когда-то Джирайя, взяв на себя ответственность за воспитание чужого ребёнка. Чужого ли? Ведь Аме — её дом, а жители — семья. К тому же, черты мальчика, его смелость, характер… До боли в сердце знакомые манеры и слова, да настолько, что женщина сама готова поверить в перерождение души. Сама судьба даёт ей шанс. К тому же у неё нет замены себе на свой пост. А когда Ангелу нужно будет взлететь на небо, куда денутся её воспоминания, история Акацуки, опыт шиноби? Она уже давно об этом задумывалась. Совет бы не понял её решения, но зато поняли бы братья, сенсей и Наруто. — Пойдёшь со мной? — Шутите… — У ребёнка почти шок. Это что, сон? — Разве ангелы шутят над людьми? — Н-н-нет… — Ну так чего ты ждёшь? Ангел вышла из-за стола и протянула руку Коиро, а он ухватил её, крепко-крепко, прижался к тёплому боку и спросил: — А куда мы сейчас? Конан нежно улыбнулась и раскрыла бумажный зонт. — Домой, конечно же! Так их стало двое… У Конан появилось вдвое больше проблем, а у Коиро вдвое больше обязанностей… Но вместе с тем, они оба получили и необыкновенную привязанность друг к другу. Невероятное терпение каге, уважение к ней ученика, и вместе с тем странное чувство, без которого не было бы этого всего. Возможно, такое испытывает мать по отношению к своему ребёнку. Но у Конан никогда не было своих детей, а Коиро с младенчества не знал материнской заботы, и оба могли лишь предпологать, что это и было той самой родительской любовью, которой обоим досталось крайне мало. В любом случае между сенсеем и учеником уже была проведена нить, связующая их жизни: настоящие и прошлые.***
Утро субботы у цучикаге начинается не с кофе, а с плюшевого меха, щекочущего нос. Куроцучи разлепила глаза и увидела валяющуюся рядом пушистую игрушку тануки. Рядом в пижаме с цыплятами вертелся её хозяин и мешал маме выспаться перед важной неделей. — Мааам, ты проснулась? — Нет. — Ну проснись! Ты обещала погулять! — Да, да, да… — И женщина накрылась одеялом с головой. — Разбуди пока папу… — Но он уже давно встал! — зачем будить папу, когда он сам встаёт первым и до завтрака гуляет где-то у холмов. Нендора подглядел за ним, когда он выходил из двери. — Встал и ушёл гулять. Куроцучи нахмурилась с закрытыми глазами. — Ох уж этот твой папа… — она бы сказа по-другому, но не при ребёнке. Мог бы сына взять с собой прогуляться… А с другой стороны, Дейдара и так с ним постоянно сидит дома, и надо отдать ему должное, неплохо справляется со своими обязанностями. — Я соскучился, мам. — и тут Куроцучи обхватили тёплые руки сына, который прижался к её боку щекой. Она развернулась к нему и поцеловала в лоб. — Я тоже. — Брюнетка потянулась и встала.— Так, и где гуляет твой папа? Дейдара давно вернулся с утренней прогулки и теперь просто ходил по домашнему саду. Этот маленький закуточек природы казался ничем по сравнению с красотой предгорных лугов. Блондин даже успел побывать на скалах и испытать там два новых творения. Тогда ему стало легче, словно вместо двух змеевидных драконов взорвались все его проблемы. Слепящая вспышка красных, жёлтых, оранжевых красок и тысяч их оттенков, оседающий на землю серый пепел… Может и сам подрывник уже стал им? Он не планировал жить так долго, никогда не думал о наследниках, доме, о том, что обычные люди называют «опорой». Ей для Дейдары всегда было искусство…и данна. Глупо отрицать что без Сасори он бы и до войны не дожил. А сейчас… — Дей! — Голос жены разорвал поток мыслей мужчины. — Ммм? — Странно, что ей понадобилось с утра по раньше? — Может, прогуляемся вместе? — Ну, давай. — Подозрительно… Они мирно прохаживались между кустарниками и цветами, но каждый думал о своём. Дейдара — о том, что Сасори понравилась бы такая обстановка. Куроцучи — о том, как начать разговор о Конан. — Дейдара… — Она всегда начинает первой. — Да? — Мне нужна твоя помощь… Подрывник резко развернулся в её сторону и удивлённо посмотрел прямо в глаза. Это что-то новенькое… — Что-то связанное с Нендорой, да? — Нет. — Последовал глубокий вздох. — Ты в курсе встречи с Конан? — она решила не тянуть. Голубые глаза льдом прожгли угольно-чёрные. — Да. — Ты же знаешь, почему она приезжает? — Вроде обсудить что-то на счёт оружия, подробностей не знаю, да. — Дейдара не скрывал своего более чем прохладного отношения к проводимой политике. Он лишь выполняет то, что от него требуют, и того достаточно. — Дейдара… Нам нужно закрепить за нашим влиянием. Если Даймё снова устроят делёжку, у нас останется преимущество. — Нашим? Куроцучи, не впутывай меня в это. Как же её это бесит… Эта отстранённость… — Дейдара! Я понимаю, что ты наелся политики ещё со времён АНБУ. Но если начнётся конфликт, мы будем лучше подготовлены, и… — Я больше не участвую в политике. Я и так подчинился требованием сенсея! А теперь ты хочешь меня ввязать в свои разборки, да! Я не позволю использовать мои старые связи в своих целях! Куроцучи не выдержала. Она так устала, ей правду очень нужна помощь мужа, и тут он начинает творить невесть что! — Ты — шиноби Ивы! Так подчиняйся приказам цучикаге! Видят боги, я хотела по-хорошему поговорить с тобой, но ты ведёшь себя хуже Нендоры! И да! Ты совсем не думаешь о том, что в случае конфликта в первую очередь пострадает именно он! — Не смей попрекать меня сыном! Да я мог бы сбежать отсюда ещё пять лет назад! Но как видишь, остался! РАДИ НЕГО! — ТАК ЛЕТИ ОТСЮДА! Я ТЕБЯ НИКОГДА НЕ ДЕРЖАЛА, И СЕЙЧАС НЕ ДЕРЖУ! ДАВАЙ! МЫ СПРАВИМСЯ И БЕЗ ТЕБЯ! — вся злость и усталость, что накопились за долгое время теперь выплеснулись. Дейдара опешил. Это ведь было правдой… — НУ! ДАВАЙ! ЛЕТИ К СВОЕМУ КУКОЛЬНИКУ! НАВСЕГДА! МОЖЕШЬ НЕ УЧАСТВОВАТЬ В ЖИЗНИ ДЕРЕВНИ, НО И О НЕНДОРЕ ТОГДА ЗАБУДЬ! Данна… Вот теперь Дейдара разозлился. — НЕ СМЕЙ ГОВОРИТЬ ТАК О САСОРИ НО ДАННЕ! — ДАННА, ДАННА! ОН ДЛЯ ТЕБЯ ГОСПОДИН! А СЕМЬЯ — НИЧТО! — ВЫ НЕ МОЯ СЕМЬЯ!.. — и вдруг понял, что его гнев взял верх над разумом. Снова. Сестрёнка… Нендора… в саду воцарилось гробовое молчание. Лишь горный ветер колыхал волосы, прилипшие к красным от накопившейся злости лица.— Куроцучи… — Достаточно, Дейдара. Мне всё ясно. — женщина развернулась и уже было собралась уходить, как её плеча коснулась чужая, и одновременно знакомая рука. — Постой! Я не то хотел сказать! Я… — Только не называй меня больше сестрой. — брюнетка дёрнула плечом и освободившись от зубастой ладони, быстро зашагала в сторону дома. Он наговорил слишком много лишнего. — Я сам виноват… Сасори но Данна. Я опять вышел из себя. — и от этого было ещё больнее и обиднее. Блондин ушёл из сада прочь. На ходу скинув обувь, зашёл в дом и захлопнул дверь в свою мастерскую. По бумаге стали плясать кандзи. Дейдара создавал новое письмо для Сасори, в которое выкладывал все свои чувства и переживания, надежду, что скоро они увидятся, и вновь будут вместе. Всё тепло, всю тоску, все мечты… Руки разминают белую пластичную глину, вылепливая белого птенца, которому создатель привязывает послание и отпускает в небо. На душе стало легче, как будто он выговорился. Воровато оглянувшись, Дейдара подошёл к шкафу. Где-то на задворках должна стоять бутылка сакэ. Хотелось напиться, наплевав на то, что сейчас только утро. Он уже хотел было откупорить бутылку, как услышал знакомое постукивание в дверь. Вздох. — Что ж… Не сейчас, да. Сёдзи отворились. — Пап, ты обещал сегодня научить меня лепить птичек. Нендора улыбался, но его чёрные глаза смотрели на подрывника с какой -то печалью. Он всё знал. — Заходи. Занятие не ладилось. Нендоре никак не давались то голова, то крылья. От этого Дейдара ещё больше раздражался. В глубине души поселилось сомнение, есть ли вообще у сына вообще творческая жила. Нендора был расстроен не меньше. — У меня не получается… Я переделаю ещё… — Он потянулся за глиной, но запястье перехватила рука отца. — Достаточно. Сегодня точно ничего не получится. Лучше сходи развейся. Из-за окна обманчиво-приветливо светило солнце. Нендора лишь притворно улыбнулся и кивнул. — Хорошо. — Он встал у двери и обернулся, как будто хотел что-то сказать… Но ответный взгляд замутнённых голубых глаз не дал ему сделать этого. — Ты чего-то хотел? — Дейдару нельзя обмануть. — Просто… — мальчик аккуратно поправил чёлку. — Я хочу быть таким же мастером, как ты. Я обязательно научусь, правда… Это не то, что старший блондин хотел услышать от сына. Подрывник чувствовал, что с Нендорой что-то не так и его что-то тяготит. Сегодняшний скандал? Или что-то ещё? Это всё слишком напоминало Сасори и его внутреннюю боль, о которой тот постоянно молчал, пряча настоящие эмоции за умиротвоорённой улыбкой. Сейчас у Дейдары не было сил и настроя заниматься этим, но если Нендора и завтра не объяснит, что (или кто) именно причиняет ему дискомфорт, старшему придётся выяснять это путём череды долгих и нудных расспросов. Он не хочет, чтобы то, что было с ним самим, и тем более с Сасори произошло и с его собственным ребёнком. К тому же, мастеру льстили слова о том, что сын хочет достичь его уровня и стать таким же. — Научишься. Сразу никогда и ничего не получается, но если будешь стараться, то ты сможешь добиться многого. Я верю, что ты станешь прекрасным творцом, Нендора, да. — он подошёл и потрепал мальчика по его светлым волосам. Как только дверь за Нендорой закрылась, на Дейдару снова накатили воспоминания сегодняшнего скандала. Чтобы отвлечься он попытался сесть за эскиз новой бомбы, но ничего путного не лезло в голову. Бомба-Якша… Бомба-Феникс… Невиданное существо, похожее больше на божество Кали… Всё не то! Подрывник всё-таки вытащил заначку и налил себе полную рюмку. Благо сегодня его не доставали и не вламывались к нему в комнату с очередными претензиями. И без этой нежеланной родни тяжело. Лёжа на футоне, блондин всё крутил в руках свою драгоценность — кольцо Сасори. В свете солнца фиолетовый камень переливался и искрил, хотя серебряная оправа давно уже помутнела. Как и жизнь Дейдары… Он всё продолжал смотреть на камень. — По цвету как капля яда Данны… Сасори. Скорпион. Его осенило. Он и раньше делал бомб-скорпионов, но теперь мастер придаст своему творению новые детали. На бумагу стали ложиться новые черты. После создания чертежа — вылепка прототипа. Но он оказался никуда не годен. И всё по новой… Так продолжалось до ночи. Мастер уснул прямо на рабочем месте, за невесть каким по счёту скетчем. Можно погнаться за журавлём в небе, догнать его и лететь вместе, но что делать с синицей, что в твоих руках?***
Мама сидела с ноутбуком и решала какие-то непонятные, но ооочень важные вопросы. — Прости, Нендора, я занята. Потом. — Но ты обещала! — Я правда не могу сейчас. — Но… Куроцучи устало протёрла глаза. Похоже, что отец и сын коллективно решили вынести ей сегодня мозг. — Солнце… — Вздох. — Пойми, я — цучикаге. И от моих действий зависит работа всей деревни. И отношения с другими скрытыми селениями тоже. Поэтому… — Я понимаю. Ты — главная. — А быть главным — это большая ответственность. В голове всплыли крики Могуры о том, что он станет цучикаге. Пффф! Да этот придурок никогда не получит этот пост! — Я знаю. Женщина обняла своего ребёнка. — Ты — тоже часть деревни. И я делаю это, чтобы и ты, и все остальные жители Ивы могли жить в мире. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты был счастлив. — и поцеловала светлую растрёпанную макушку. — И я тебя очень… Маме не надо мешать. Она старается, чтобы всем было хорошо. Но почему тогда так тоскливо? Внутри царит какое-то невообразимо неприятное чувство? Папа заперся… Мама работает… Можно пойти к дедушке и прадеду и снова слушать рассказы о войнах и миссиях, но сейчас ему этого совершенно не хотелось. В гостиной бабушка вышивала очередной орнамент. От этого процесса мальчик вечно засыпал. Скука, да и только… Полумрак комнаты озарил свет монитора. В поисковик быстро вбилось «как слепить птицу из глины». Выбрав нужную ссылку, мальчик включил видеоролик. Птичка вышла простой, даже слишком и в некоторых местах кривая. Она не нравилось Нендоре от слова совсем, но это было единственным, на что он сейчас был способен. Сразу ничего не получится… Мастерство отца казалось ему недосягаемым. Как птицы, парящие в небесах. А у него в руках только эта корявое нечто… Отставив дурацкую лепнину в сторону, Нендора закрыл старые вкладки, включая в поисковике видео с животными. — Дедушка бы сказал, что я занимаюсь дуротой… — он погладил плюшевого тануки и посадил рядом с собой. Конечно, стоило бы по наставлениям прадеда почитать про великих воинов, их боевые приёмы и техники, но настроения не было от слова совсем. Хотелось просто залипать и смеяться над поющим смешным человеческим голосом котом. До академии всё равно ещё полгода. Никто его не гонит и не заставляет брать в руки кунай, как это было в детстве родителей. Всему своё время: и для искусства, и для военного дела. Успеется. Нендора вырубил монитор. За окном уже стемнело, и яркие звёзды усыпали синий бархат небосвода. Мальчик открыл сёдзи и лёг прямо на террасе. Ночью всегда спокойно. Ни шума, ни скандалов, ни задир. Человеческая жизнь словно замирает, но оживает иная. Вокруг летают светлячки, горный ветер задорно свистит в листве деревьев, где-то вдали ухает сова. Ночь никогда не пугала Нендору. Скорее наоборот. В угольно-чёрных глазах отражается белое сияние далёких светил. — Папа рассказывал, что там далеко-далеко, за звёздами, живут боги… Интересно, а до богов, там ещё кто-нибудь живёт? — Рассуждал в слух младший блондин, обращаясь к игрушечному тануки. — Когда-нибудь, мы узнаем, что там. — Дейдара подошёл незаметно, заставив Нендору немного дернуться. — Пап… — Я знаю. Я иногда веду себя как эти звёзды: взрываюсь и остываю… — отец лёг рядом и так же посмотрел на небо. — И сияешь! — Нендора схватил игрушку и пододвинулся к папе. Маленький нос уткнулся в широкую грудь, а ловкие детские ручки обняли родного человека. Папа был тёплым, и от него как-то по особенному пахло глиной… — Чшш… Ага… А где-то на востоке, в стране, где часто идёт дождь, другой мальчик сидел на балконе, похожем на язык божества, и склонив бело-рыжую лохматую голову, точно так же смотрел на звёзды, сверкающие на таком редком и чистом небе. — Наверное туда уходят души умерших… В те миры, за звёздами… Стоящая поодаль Ангел улыбнулась. — Может быть… Но потом их часть всё равно переродится здесь, на земле. — Точно? — Точно. — и нежная рука мягко погладила макушку мальчика. Коиро любил, когда сенсей так гладила его по голове. Ему всегда представлялось, что это делает его мама. Ночь укрыла двух бывших нукенинов и их наследников, помогая отвлечься от нахлынувших проблем и забот, а звёзды увлекали за собой их мысли в далёкие и неизвестные миры…