реальность, которой всё же реально не существует

      Солнце — тёплое-тёплое, яркое. Оно светит Чиаки прямо на лицо, и от этого ей хочется чихнуть. И ещё, наверное, немного спать.       Песок на пляже — тоже тёплый, почти горячий, нагретый за день. Консоль на её коленках — и она тёплая от температуры воздуха и от того, что её только совсем недавно выключили после долгой игры. Уже немного тёплое, тающее на глазах и пачкающее ей пальцы, клубничное мороженое, взятое из супермаркета — это не совсем хорошо, наверное, но вкус оно всё такое же сладкое, так что не так уж и страшно.              А ещё тёплое — плечо Хаджиме, на котором лежит голова Чиаки. Она периодически сдувает с лица свои непослушные волосы, которые мягко треплет дующий с моря лёгкий ветерок, и всё никак не решается поднять взгляд и посмотреть Хинате в глаза — внутри от этого страшно-нервно как-то, а щёки почему-то по ощущениям даже не тёплые, а горячие — Нанами даже украдкой дотрагивается до них кончиками пальцев, чтобы проверить.              Поэтому голову она не поднимает, а лишь слушает мерное дыхание под боком — и чуть более сдержанное, тихое, как будто его обладатель пытается не дышать лишний раз — а зная его, не «как будто», а так и есть, — и смотрит вдаль, в океан.              Океан — это очень, очень много воды — это Чиаки помнит. Её и правда много: она колышется от берега, на который порой набегает небольшими волнами, чуть не достающими до их ботинок, до самой линии горизонта, где океан заканчивается и начинается небо — закатное, снизу у горизонта сочно-оранжевое, апельсиновое, а чуть выше жёлтое, словно лимон, и редкие кучерявые лёгкие облака вокруг подсвечены этими цветами так красиво-красиво, и посреди всего этого солнце, то самое, чихательное, посреди этого всего ярким шариком как будто бы опускается в воду, и его лучи вместе с небом отражаются в воде, блестят и переливаются, соскальзывают с набегающих-уходящих волн; и это всё вместе, видимо, создаёт уж очень большую нагрузку — этого не понять почти никому на острове, но не Чиаки: она знает, и потому замечает, как порой вдалеке одна волна будто бы застывает на несколько секунд, а другая вдруг исчезает и появляется в паре метрах о своего изначального места.       Ей вдруг почему-то хочется указать на это сидящим рядом с нею, поделится знанием, но эта мысль, конечно, глупая: никому на острове это знать не то что вовсе необязательно, а очень даже обязательно нельзя, и не без причин.              Сбоку доносится какой-то шорох, и Чиаки всё-таки поднимает взгляд, чтобы увидеть Хаджиме, оттягивающего ворот своей рубашки.              — Тебе жарко, Хината-кун? — участливо интересуется Нагито, чья голова лежит на другом плече Хаджиме — сам он при этом немного съёживается-сползает, потому что Комаэда выше Хинаты — на сантиметр буквально, но всё же. — Мы можем отойти, если тебе неудобно.       — Нет, всё в порядке, — Хаджиме отрицательно качает головой. — В смысле, тут и впрямь стало жарковато, но… Останьтесь. Да, — его щёки чуть розовеют — это очень мило, ловит себя на этой мысли Чиаки, и ей самой становится как-то жарковато, — и Хината бегает взглядом и утыкается им прямо в лицо Нанами. Её щёки, кажется, становятся ещё горячее, и она пытается сообразить, что бы ей сказать — и первым ей в голову приходит:       — Хочешь? — она демонстрирует Хаджиме руку с мороженым. — Оно немного растаяло, но всё ещё хорошее, и я его почти не ела…       — Нанами-сан… — Хаджиме издаёт какой-то нервно-напуганный смешок и, кажется, собирается отказаться, но Чиаки — зачем-то, — поднимает руку с мороженым ближе, почти к самому лицу Хинаты. Когда она осознаёт, что делает, жар, кажется, пробирает всё её тело целиком, до «косточек», хотя их наличие у неё сомнительно и зависит от точки зрения, и Нанами уже хочет убрать руку, но.       Хаджиме смотрит несколько секунд, а потом вдруг с внезапной решимостью облизывает мороженое.       Чиаки кажется, что сейчас умрёт на месте — и Хаджиме, судя по его виду, чувствует примерно тоже самое; и оба они совершенно красные.       Нагито ситуации не помогает. Он тихо хихикает, глядя на них, а потом вдруг говорит:              — Хаджиме, у тебя на щеке, — и он тыкает Хинате пальцем в подбородок, убирая с него пятно от мороженого — а затем засовывает этот палец в рот и облизывает.              Они оба смотрят на него молча.              — Что? — спрашивает сначала Комаэда, видя их взгляды, а затем к нему приходит осознание — по его лицу бегут красные пятна, а в глазах появляется ужас, и от Хаджиме он чуть ли не отпрыгивает. — О господи, я… Мне так жаль, я не должен был…              Нагито бормочет извинения, пока Хаджиме пытается убедить его, что всё в порядке.              Чиаки облизывает мороженое — хотя мысль о том, что она делает это после губ Хаджиме, вызывает у неё пожар на щеках и очень странное чувство, не поддающееся идентификации, — и смотрит на них — и ей приходит мысль, что эти двое отлично поладили.              Это хорошо — значит, после они смогут справится и без неё.              Эта мысль — одновременно приятная и всё же какая-то… Чиаки правда ради за них обоих — но в то же время она смотрит на них и думает: она бы хотела провести с ними гораздо больше времени, чем отведено.              Она бы хотела провести с ними на Джабберворке — вот так, в этом моменте, с тёплыми солнцем, консолью, песком, мороженым и плечом Хаджиме, с закатным небом и немного лагающим морем, — целую вечность, если честно.       Но так — не будет, и она это знает.              — Что-то не так, Нанами-сан? — Нагито усилиями Хаджиме всё-таки успокаивается и озадаченно-озабоченно смотрит на Чиаки.              — А… Я просто задумалась о том, что будет после конца поездки, — отвечает после паузы Чиаки.              — М-м-м… Я знаю хороший парк аттракционов, — задумчиво выдает вдруг Хаджиме. — Мы можем ходить туда все вместе… Если вы хотите, конечно!..       Нагито хмурится.       — Парки аттракционов… С моей удачей это довольно небезопасно, — он потирает подбородок, — Скажем, вагонетки на американских горках могут на полной скорости слететь с рельсов и взорваться, пока мы будем в них ехать…       — Э-э-э… — Хаджиме чешет пальцем щёку, впрочем, не особенно удивлённо — к привычке Нагито просчитывать самые прискорбные варианты привыкаешь быстро, на удивление, — Там есть ещё и аркадные автоматы… Это довольно безопасно, по-моему? И интересно.              — Было бы здорово проверить, что сильнее — удача Нагито или мой Талант Абсолютного Геймера, — соглашается Чиаки. Играть с Нагито — попросту весело, независимо от результата. Но проверить и впрямь хотелось бы — на местном аркадном автомате в отеле выбор игр невелик, и на них толком не узнаешь. Есть игры, где от удачи зависит многое — вот там бы Нанами было бы интересно посмотреть на итог, но.       Но.       — Ох, Нанами-сан, я? Победить у обладателя Абсолютного Таланта? Просто нелепо!       — Вот и узнаем, когда вернёмся, — вздыхает Хината терпеливо. — Я думаю, всё пройдет отлично, правда же, Нанами-сан?       — Угу, — кивает Чиаки. И после паузы вдруг выдает: — Мы можем ещё посидеть и посмотреть на закат? Океан… очень красивые.       Хаджиме смотрит на неё несколько секунд.       — Конечно, — он снова садится ровно, и Чиаки тут же прислоняется к его плечу — уже без всяких колебаний. Нагито смотрит на них немного растерянно, и Хаджиме с немного уставшим вздохом и вновь слегка порозовевшими щеками подманивает его к себе жестом руки.       Они снова сидят и смотрят вдаль — на океан, тайну которого знает лишь одна из них.       Плечо Хаджиме — всё ещё тёплое.       Чиаки думает, что его плечо — по сути, конечно, такое же, как и всё остальное вокруг: тёплые солнце, консоль, песок и мороженое, закатное небо, океан, парящие в воздухе чайки, скрипящие над головой пальмы, отель, в котором сейчас наверняка почти все их одноклассники, почти здания на острове, Усами и она сама — ощущающиеся реальностью, но на деле — небольшие куски из длинного безжизненного кода, нули и единицы, существующие лишь до тех пор, пока у них есть смысл.              С той разницей лишь, что где-то там, в мире, не состоящем из бинарной системы исчисления, плечо Хаджиме — да и он сам, — всё ещё есть. В какой-нибудь тёмной комнате, в заполненной поддерживающим жизненную деятельность раствором капсуле рядом с другими четырнадцатью такими же.       В определённом смысле с учётом расположения устройств — невероятно близко.       В другом смысле — недостижимо далеко.              — Что-то не так? — на этот раз спрашивает Хаджиме, заглядывая ей в лицо. Сзади на неё переводит взгляд Комаэда.       Чиаки смотрит на них. Долго, зацепляясь взглядом даже за самые мелкие черты их лиц.       — Нет, ничего, — она отрицательно качает головой. — Я… очень-очень рада проводить это поездку вместе с вами, ребята.       — Взаимно, — немного неловко — и это снова ужасно мило, — ухмыляется Хаджиме.       — Ага, — соглашается Нагито и зарывается поудобнее лицом в рубашку Хинаты — тот на это снова краснеет в который раз уже.       Нанами смотрит на волну, застывшую неподвижно на несколько коротких мгновений.       Ей хочется не знать.       Чиаки закрывает глаза и сильно-сильно представляет, что волны не подтормаживают, всё то тёплое и такое приятное вокруг не исчезнет по нажатию кнопки, её тело состоит из самой настоящей плоти и крови, а Хаджиме и Нагито всегда будут с ней — и таких вот красивых реальных закатов у реального океана у них будет ещё очень много.       Она засыпает, и сама не замечает, когда.