Тихо из дворов

      Женька жмурится, но не от солнца, — оно еще высоко — а оттого, что спал он часа четыре. Обратная дорога в город проходит в полудреме, Ева дрыхнет сзади, свернувшись на сиденье почти что ребенком в стиле асаны из ее любимой йоги. Поездка ей явно пошла на пользу — на лице ни тени грусти. Дэн неотрывно смотрит на дорогу перед собой. Женьке до этого казалось, что лучшей его ночью была та, когда Дэн в первый раз перелез к нему на балкон и разбудил, прося какие-то ключи, хотя Женька смутно помнит, давал ли он ему свои ключи или нет. Теперь Женьке кажется, что лучшая ночь — это царапать лопатки о старые доски сарая и задыхаться от поцелуев. Стараться не шуметь, когда Дэн проводит пальцами по его ребрам, сначала несмело, но потом все настойчивее сжимает бока, спускается под резинку треников до задницы и там уже совсем дает волю рукам.       Женька трогает шею — вдруг на ней остались засосы? По ощущениям, кожа все еще горит, напоминая, как ночью Дэн целовал его возле ключиц и до самой мочки уха, вжимая всем собой в скрипучее дерево, пока голову кружили стойкий аромат кустов, похожих на жасмин, и запах тела Дэна.       После такого их сон был особенно крепким — Дэн, вернувшись в спальню, рухнул на кровать и засопел первым, Женька притерся к нему сбоку и тоже быстро уснул. Но рано утром его разбудили петухи и начавший оживать поселок: трескотня птиц, тарахтение первых машин и приглушенные голоса родителей Дэна. Так он и пролежал в полудреме еще часа два, не шевелясь под рукой Дэна, обхватившей его поперек живота, разглядывая ресницы и родинки на его лице и улыбаясь тому, каким милым Дэн выглядит во сне. А сейчас почему-то хмурится.       — Не выспался? — обеспокоенно спрашивает Женька.       — Да так, ебола какая-то снилась.       — Какая?       Дэн кидает на Женьку быстрый взгляд, видимо, решая, посвящать его в чертоги своего подсознания или нет.       — Что ты танцевал с какой-то девчонкой, потом вы поехали куда-то на вашу эту… как её, бля… сходку.       — Прокач?       — Ну типа прокач, да. А когда вернулись, ты такой говоришь, мол, все, Дэнчик, расходимся.       Женька хмыкает, хотя вроде бы и не смешно.       — Ты же знаешь, что скорее это мне про тебя такой сон приснится?       — Теперь буду знать, — кивает Дэн. — И часто они тебе снятся?       — Пока не очень. Мне чаще про тебя кое-что другое снится. Хочешь, расскажу.       Дэн нервно сглатывает, снова сверкает глазами в Женькину сторону, а потом — щеками и покрасневшими ушами, бубнит что-то себе под нос, сует сигарету в рот, ожидая пока нагреется прикуриватель, и хлопает Женьку по колену.       — Знаешь, что! Чё-то ты какой-то дерзкий с утра, Женёчек!       Женька растекается по креслу, откидывается затылком на подголовник и зависает на бесконечных полях и деревьях, что тянутся сплошной полосой вдоль трассы. Солнце бликует в зеркале заднего вида, сквозь приоткрытую щелочку окна свистит ветер, и Женька вдруг чувствует: никакой пустыни в душе больше нет, там теперь вырос и зацвел маленький кустик с беленькими цветочками.       — До вечера, Денис. Придешь ведь? — краснея щеками, выспрашивает Женька, просунувшись наполовину внутрь салона приоры. Еву закинули досыпать домой, потом вернулись в свой двор — переодеться и собраться на работу.       — Ага…       — Все нормально?       — Заебок все, Женёк, ты чё, тоже сегодня сам не свой?       Всего секунда — и Женька срывается вперед, ставит колено на сиденье и наклоняется к Дэну, быстро, пока никто не видит, пока во дворе еще тихо, поцеловать его куда получится: губы попадают в нос, но Дэн внезапно кладет ладонь Женьке на шею и держит, сам прижимаясь к нему губами уже куда надо.       — Давай, чеши котов кормить. Они там, наверное, охренели, что им второй день паштет из фуагры не накладывают.       — Пока, — Женька выдыхает ему в губы, но уйти никак не получается.       — Да что ж такое-то! — ноет Дэн в ответ, целуя его уже в десятый раз.       — До вечера! Все, я пошел.       Женька вылетает из машины, дергается, на секунду забыв, с какой стороны подъезд, и ругает себя, когда вместо магнитного ключа подносит к подъездной двери ключ от квартиры. Сердце скачет, как бы спрашивая: Женя, мы что, от кого-то убегаем? Там, в груди, где-то между ним и душой, у Женьки тянет томное чувство приятной тоски и предвкушения, постепенно выталкивая последние оставшиеся нотки страха. Теперь с Дэном он так уверен во всем, как в танце, — кажется, можно легко сделать все, что угодно! Горы свернуть! Потрясающее ощущение, когда одними импульсами направляешь партнершу, пробирается и расцветает внутри: Дэна тоже можно направлять, мягко и почти без слов, просто показывая ему свои желания, которые тут же подхватываются и становятся реальностью. И видеть, что где-то там, в глубине его мыслей или чувств, тоже теплится что-то большее, чем взаимные ласки, хотя они-то как раз совсем неплохи. Но главное, что нравится Женьке — Дэн его понимает. Не в словах — в движениях. Целует крепче, когда Женьке хочется, чтобы эти полминуты, пролетающие в салоне тачки за четыре счета, не заканчивались подольше, делает для него разные вещи, от воспоминаний о которых щеки пылают, и смущенно-робко смотрит, стараясь своим видом не выдавать этого смущения. Волшебное чувство.       Коты в его отсутствие зачем-то занялись дизайном интерьера, решив, что фикус лучше смотрится перевернутым набок на полу, а инсталляция из горки земли посреди ковра выигрышно сочетается с декором стен и черным пианино напротив дивана. Женька вздыхает, тратя драгоценное время на уборку, но все равно успевает заскочить в душ и переодеться для занятий. Все, что угодно, лишь бы поскорее приблизить заветный вечер.       День нифига не хочет пролетать незаметно, особенно если смотреть на часы каждые пять минут. Как будто от этого стрелки будут двигаться быстрее. Это почти то же самое, как заглядывать в холодильник в надежде, что там произошли изменения с последнего визита. Индивы разве что отвлекают от мыслей о Дэне — парочке новых учеников нужно поставить свадебный танец. Женька надеется, что Ева не обидится, если в качестве «плюс один» он возьмет с собой Дэна. И согласится ли Дэн? Пойти с ним куда-то официально, а не просто банально затусить на оупене, как обычно? И хотя с каждым днем Женька становится все увереннее в них с Дэном, — его серьезный подход к вещам всегда поражает и подкупает — бывают моменты абсолютно по-детски забавные. И это тот же человек, который сегодня спокойно прикуривает от горящей избы, вчера робко касался Женьки пальцами после того, как услышал его высказанное в экстазе признание. Никогда еще Женька не чувствовал себя таким болваном, ну разве что когда они первый раз поцеловались. И теперь до самого вечера Женька пытается занять свою голову любыми мыслями, кроме этих. Потому что иначе дышать тяжело, особенно в танце.       «Сорян, я задерживаюсь. Возьми такси, лады?» — приходит сообщение от Дэна за десять минут до конца последнего занятия.       «Хорошо» — отвечает Женька.       Они вроде бы не договаривались ни о чем конкретном, хотя каждый раз Дэн заезжает за ним после занятий, и от этого всегда так приятно тянет под ребрами, но сегодня Женька и сам хотел приехать домой раньше, ну, чтобы… подготовиться. Поэтому он даже немного рад, что не придется, краснея, объяснять Дэну, почему он столько времени провел в ванной. Успевает даже по дороге заскочить в магазин купить водки и лимонного ликера.       Потом очень долго торчит под душем, игнорируя пушистых придурков под дверью. Краснея, нетвердой рукой подлезает сзади, чтобы… В общем, эти детали лучше не вспоминать. Когда вот так, заранее зная, что будет вечером, готовишься — руки трясутся, а мысли путаются. Все кажется недостаточным. Недостаточно чисто. Одежда зачем-то лежит на диване — недостаточно прибрано. Диван разложить заранее? Или не надо, или это будет слишком? А вдруг Дэн захочет есть? Точно — он же с работы приедет! Женька ставит на плиту кастрюлю с водой — в этот раз для гречки. Тётя Вера передала им в дорогу банку домашних вешенок и куриные котлеты, завернутые в фольгу из-под шоколадки.       — Это не вам! — смеется Женька, отпихивая ногой двух попрошаек.       Его будит звонок в дверь, когда гречка уже давно набухла под крышкой и успела немного остыть, а в плейлисте доигрывает уже двадцатый трек.       — Ты чего через дверь пришел? Есть же балкон! — возмущается Женька.       — И вам добрейшего ветерочка… Вечеротька… Очка.       — Привет… Денис. Ты голодный? — спрашивает Женька больше для того, чтобы не обращать внимание на дичайшее пивное амбре. Вроде бы пивное.       — Не-а, — тянет Дэн, спотыкаясь в коридоре о собственные кроссовки, — Денис с-сыт.       — Ну раз так, что мы с тобой делать будем?       — Ну, — икает тот. — Трахаться же. Сначала я тебя, потом ты меня. Чё стоишь, Женёчек… Женёчичек ты мой… Снимай трусы, сова, медведь пришел.       Тянет к Женьке руки и повисает на нем ветошью.       — Так, Денис. Во-первых, держи тонус, — ворчит Женька, поправляя его обратно, чтобы ровно стоял, и делает шаг к столу. — А во-вторых, ты зачем напился? Я же вон, «Лимончелло» нам купил…       — Зачем напис-ся. За шкафом! У тебя в заду, может, кто-то уже и побывал, знал бы ты, попугай танцорский, как бесит каждый раз об этом думать, ну не с-суть. А у меня ты первым будешь!       Женька так и застывает возле барной стойки с телефоном в руках, в который зачем-то вцепился, то ли чтобы сделать музыку потише, то ли чтобы, наоборот, прибавить громкость. Плакать или смеяться? Дэн безумно комичный, с несчастным лицом неподготовленного школьника, вызванного к доске.       — Че там делать надо только скажи. А то я в интернет как полез, так и прихуел слегонца.       Женька бросает телефон обратно на стол, шаг — и вот уже Дэн снова обволакивает его будто со всех сторон, дышит алкоголем в шею.       — Ничего не надо делать, спать сейчас пойдем. Ты же в дровища просто…       — Я не в дровищ-ща, — возражает Дэн почти сердито, пьяно обнимая Женьку за талию. — Я в это — в любовь он я. У нас же все по-честному должно быть, Женёк, да? По понятиям типа.       — По каким еще понятиям?       — Ты, может, в танцах за бабу и станцуешь, а в реале ты ж пацан. И я пацан. Ты мне свою честь не пожалеешь, значит, я тебе в ответ тоже свою отдам.       — Ты это сейчас серьезно? — вдруг, сам не понимая почему, всхлипывает Женька от такой откровенности, утыкается в плечо Дэна и замирает, стараясь не потерять равновесие с его пьяным телом в своих объятиях.       — С дубу рухнул? Нет, блядь, шутки шучу. Я тут его как мужик мужика люблю и хуй его даже, аж вспоминать стыдно, и пальцы пианинские, и глазищи, и бицухи, и жопу, и соски эти мелкие, все, короче. Вот чё хочешь, Женёк, со мной делай, только это… будь другом, понежнее, ладно?       — Извини, Дэн… Я сейчас! — говорит Женька, еле сдерживаясь, выпутывается из цепких рук, выскакивает в коридор и запирается в ванной. И там уже дает волю чувствам: смеяться сквозь слезы счастья, оказывается, не так весело, как показывают в фильмах — на лицо в зеркало аж смотреть страшно, из глаз и носа течет, а приступ хохота никак не останавливается. Наконец он выдыхает, стараясь унять трясущееся в беззвучном смехе тело, делает несколько глубоких циклов дыхания, умывается и выходит обратно.       В квартире слишком пусто: когда Дэн стоял посередине комнаты, он будто заполнял собой все пространство студии, от дивана до кухни, а теперь куда-то делся. Ушел? Из колонки все еще доносится приглушенная музыка, которую внезапно разбавляет громкий вздох.       Дэн спит на диване, упав в чем был и свесив ноги. Сверху на его груди лежит кот, которого он притащил — пусть будет Бомж, другой клички Женька так и не придумал — а рядом сидит Игорь, шевеля усами и осторожно принюхиваясь к пьяному дыханию. Женька тихонько ужинает, убирает еду в холодильник, умывается, выключает свет и пристраивается сбоку, совсем не расстраиваясь: сегодня он получил нечто в разы куда больше, чем обычный секс. ***       Утром Женька просыпается уже один, хоть всю ночь и чувствовал на животе теплую Дэновскую руку, под которой даже немного вспотел, но убирать ее не хотелось. В квартире пусто и тихо, но стоит пошевелиться, и один из котов издает протяжное «Ма-ау!», судя по интонации, это Игорь. На столе записка: «Спасибо за завтрак. Сорян за вчера. Вечером продолжим». И внизу подрисовано и закрашено что-то, явно раньше бывшее сердечком. Женька улыбается: Дэн съел вчерашнюю гречку с котлетой и даже помыл за собой тарелку. И явно перелез к себе через балкон, иначе бы пришлось вставать и закрывать за ним дверь. Все возвращается на круги своя, как он уже привык. И как ему хорошо. Женька выходит на балкон, наблюдает, как внизу уже вовсю кипит жизнь — спал он долго, даже не слышал пацанов, громко гоняющих мяч во дворе. Вспоминать о пьяном «в любовь» Дэне ему смешно и волнительно, потому что до этого Женька лишь по крупицам его эмоции собирал, а за вчерашний день вдруг понял, что Дэн так же смущен, ему так же стоит огромных усилий сделать любое действие, а когда между ними что-то происходит, ощущение неправильности отходит, остаются только какие-то неведомые «понятия», которые Женька разрушит уже сегодня. Потому что нельзя любить по понятиям — можно просто любить и делать все, что хочется, а еще не делать, если не хочется. Вот, что он скажет Дэну вечером, когда они встретятся снова.       А затем день повторяется будто бы в фильме о петлях времени: Дэн так же задерживается в гараже, сбросив Женьке извиняющееся сообщение, и Женька не выдерживает. По дороге из студии покупает две шаурмы и едет к нему в гараж. Один раз он там уже был, когда по пути с бачаты Дэну надо было забрать забытый там телефон.       Вокруг гаража — обычная промзона, в квартале от пятиэтажек, рядом круглосуточная мойка. Машины снуют туда-сюда, но у Дэна на парковке уже пусто, он открыт до семи, но часто остается намного позже в дни, когда не ходит на танцы, чтобы успевать делать свои заказы или увлеченно разбирать что-то, в чем Женька совершенно не разбирается. Он открывает дверь и ловит знакомые мотивы — играет Prince Royce. От этого необычного, непривычного сочетания Женька на пару секунд замирает на входе, ловя диссонанс от ритмов бачаты, звучащих в подобном месте. Дэн стоит к нему спиной, вдалеке у верстака, ковыряясь в чем-то и притопывая ногами в такт.       — Привет, Денис!       Женька и хотел бы незаметно подойти сзади и обнять его, но мало ли, как отреагирует Дэн — не стоит рисковать своими зубами и носом и вести себя как подросток в пубертате.       — Ой, я чё, дверь не закрыл? Женёк, закрой, будь добр, а то залетит бухарик какой-нибудь, их тут вечером дохерища.       Женька задвигает засов и проходит глубже. В помещении пахнет чем-то едким, но не краской, а каким-то пластиком, вроде суперклея «момент» или баннера, какой он заказывал для рекламы на крыльце своей танцевальной студии.       — Я поесть тебе принес, — говорит он и кладет пакет на рабочий стол, а свою спортивную сумку ставит рядом на какую-то коробку. Дэн вытирает руки влажными салфетками и поворачивается к нему.       — От души спасибо, Женёчек. Я, это, запахался чё-то.       — Ну вот и отдохни, — улыбается Женька и придвигается ближе, вжимая Дэна в стол. То, что они совершенно одни в мастерской, раскрепощает. Это не маленькая квартирка с картонными стенами и не студия танцев, где Женьке стыдно делать что-то прямо там, где всего полчаса назад он объяснял группе новую комбинацию из шагов. И Дэн тут на своей территории, не щемится от него, не зажимается, лишь смотрит виновато, потом берет бутылку воды и отпивает, смачивая горло и облизывая губы. И Женька залипает там, желание прямо сейчас наброситься и бесконечно целовать перекрывает все здравые смыслы.       — Слышь, Жень. Ты это, правда прости за вчера. Вот стыдоёбина-то…       — Да нормально все. Я не буду тебя трахать.       — В смысле?       — Ну только если ты сам хочешь… — Женька отводит взгляд вбок, разглядывая приваленные к стене гаража запчасти и какие-то рулоны.       — Не понял, ты вообще не хочешь теперь или что?       — Я… ну… Мне не обязательно вставлять его, ну… в тебя. А то, что ты делал ртом там, в деревне… Вот это было просто офигенно.       — Бля… Ну ты артист, конечно, маэстро Крылов! — вдруг хохочет Дэн. — Я себе сегодня уже чуть клизму не поставил! Сразу бы и сказал, я-то думал. Ну ты, это самое. Если вдруг захочешь, сигнализируй, что ли. А то у меня читалка мыслей иногда барахлит.       — Угу, — улыбается Женька и наконец позволяет себе его поцеловать. Прямо в читалку мыслей. А оттуда — в губы. Руками проводит по плечам и обвивается вокруг шеи. Дэн отлипает от стола и кладет ладони на Женькину спину под лопатки, делает первый шаг левой ногой вбок, ведя его за собой и идеально попадая в ритм первого длинного удара бас-гитары.       — А ты хорош!       — У меня охуенный учитель так-то.       Женька закрывает глаза, и никакой мастерской, никаких гаражей, только он и Дэн вдвоем где-то в тесном пространстве с гулким эхом шагов и музыки, на небольшом пятачке бетонного пола вышагивают по «квадрату» ритм бонго, ставший таким близким и родным, почти как ритм сердца. Дэн постоянно ведет по кругу, как и учил Женька, меняет направления и то гладит его по спине, то выводит в теневую позицию, разворачивая спиной к себе, и кладет ладони уже на живот. Стопорится, топчется на месте, шаря руками по груди, очерчивает рельеф пресса и наконец спускается к паху и сжимает в горсти сквозь ткань Женькин член.       — Соскучился — пиздец.       Кожа на шее в том месте, куда это было сказано, загорается огнем. Женька поворачивает голову к источнику звука и прижимается губами к губам Дэна. Они стоят на месте, но ему кажется, будто снова летят на скорости по ночной трассе. Дэн теперь двигает бедрами так, что его член проходится по ягодицам Женьки и явно намекает, что действительно очень скучал.       — Трахнешь меня?       — Чё, прям щас?       Голос нетерпеливый и вдруг очень тихий, отчего-то все волнующие вещи говорятся именно так — на пониженных тонах, с горячим дыханием у виска, холодным кончиком носа где-то на щеке. Еще чуть-чуть разминки — и дальше говорить не нужно, Дэн сам расстегивает Женькины джинсы и запускает руку в трусы. Мягко ласкает, водя сомкнутыми пальцами по стволу члена и все плотнее прижимается сзади. Потом вдруг резко разворачивает Женьку лицом к столу и оголяет сзади бедра, спустив джинсы почти до самых щиколоток. Сразу накатывает странное чувство незащищенности, но оно так же быстро и пропадает, растворяясь в уверенных движениях Дэна.       — Ля-я… У меня из смазки здесь только вэ-дэшка, — разочарованно бубнит он в замешательстве.       — У меня все в сумке есть.       — Хитрожопый какой, — хмыкает Дэн, открывая спортивную сумку, и быстро находит там тюбик и пачку презервативов.       — Я думал, что если ты ко мне сегодня не придешь, то я приду к тебе. Ай! — Женька дергается от внезапного прикосновения прямо между ягодиц.       — Больно?       — Холодно. Терпимо.       — Щас будет тепло, — говорит Дэн, выдыхая на свои пальцы. Добавляет на них еще немного смазки и медленно вводит, слегка двигая ими внутри. По телу прокатывается сначала непривычное ощущение чего-то инородного — давно у Женьки ничего не было, кроме того раза, когда он сам попросил Дэна вставить в него палец. Но теперь их два, и они протолкнулись глубже, отчего все ощущения обострились, а тело слишком напряглось — стоя это делать не слишком удобно.       Женька сметает инструменты со стола и ложится на него животом, устраивая голову на согнутой руке, а второй держась за край столешницы. Старается расслабиться… И движения внутри ускоряются. Дэн сопит, двигая рукой медленно и осторожно, но Женька чувствует, что он на грани, потому что уже сам почти лег на него сверху и дышит куда-то в область между лопаток.       — Вставь мне уже… — стонет Женька.       Тело наконец полностью проснулось и хочет ощутить его внутри. Женька отводит бедра назад и прогибается в пояснице, чтобы собственный член не задевал неприятный металл стола.       — Бля, Жень, какая же у тебя жопа охуенная…       Дэн вынимает пальцы, а через пару долгих мгновений, натянув презерватив, приставляет головку члена к анусу. Женька еще сильнее прогибается, нетерпеливо водя задом, словно очерчивая по кругу. Тихо стонет в сгиб локтя, когда Дэн аккуратно входит.       — Можешь тут хоть кричать — не слышно ниче. Я же тут автозвук ставлю и проверяю, спецом шумоизоляцию проложил. Только если сабвуфер…       — Не отвлекайся, Денис, — требует Женька и одним махом насаживается на его член до упора. — М-м-м!       — Блядь!       — Ты тоже можешь не аккуратничать, — говорит Женька Дэну, оглядываясь вполоборота, и, видя его красное лицо и искусанные губы, ловит какой-то невероятный кайф от происходящего. — Я довольно крепкий…       — Базара нет, Женёк… Женёчек, бля. — Дэн хватает его за шею, положив ладонь спереди на горло, отчего Женька выгибается и немного приподнимается над столом, опершись о него обеими руками, до белых пальцев вжимаясь в металл столешницы, когда Дэн медленно разгоняется, вбиваясь все сильнее, резкими, почти грубыми толчками, но его заботливый и одновременно крепкий хват смягчает движения, и Женька плывет на волнах удовольствия по нарастающей.       — Раз, два, три, точка… Пять, шесть, семь, точка, да, Женёк?       — Да-а-а… — отвечает Женька протяжным стоном, чувствуя, как член тяжелеет и вот-вот кончит, стоит только дотронуться.       Дэн сползает с ритма бачаты, двигаясь с оттяжкой, пока последним рывком не впечатывается так, что руки у Женьки проезжаются по столу, из-за чего они оба заваливаются вперед.       — Охрененно потанцевали… Ты тоже кончил?       — Нет, я…       — Я сам хочу, Жень, дай сюда, — Дэн рычит ему в ухо и хватается за член, додрачивая за пару движений до сладкой разрядки. Ощущению влажной руки, обхватившей его стояк, вторит странное ощущение чего-то мокрого на пальцах, путая все мысли. Женька уже не понимает, его это рука или нет, все чувства обострились, а потом резко схлынули волной расслабления, и все, что теперь хочется, — долго лениво целоваться, лежа вдвоем в какой-нибудь ванной.       Женька смотрит на свои пальцы, на которых налипла грязь, пытается стереть ее, но к пальцам липнет теперь еще и салфетка.       — Ты че возишься, помочь?       Женька, смущенный от своего голого вида ниже пояса, поворачивается к Дэну и показывает испачканный палец.       — Вляпался куда-то.       — Ну ты затейник тоже! Все теперь, Жень! — смеется Дэн, садясь перед ним на корточки и натягивая джинсы обратно. — Будешь теперь ходить с черным пальцем! Для черных клавиш как раз, да?       — Это отмывается?       — А хрен его знает! Щас погуглим. ***       От суперклея, на который Женька по неосторожности надавил и размазал, палец, конечно, отмывается. Правда, ацетоном, которого у Дэна в гараже не оказалось, только уайт-спирит, а он ужасно вонючий и перебивает вкус еды. Так что палец подождет до дома.       — Денис, ты пойдешь со мной на свадьбу?       — В смысле? — бубнит Дэн с набитым ртом, откусив сразу почти половину шаурмы. — Их уже разрешили, что ли?       — Ты о чем? Их вроде бы и не запрещали.       — Ладно, пойдем. И какой у тебя размер?       — Размер чего? — недоумевает Женька.       — Туфли, бля! — смеется Дэн и косится на Женькины кроссовки. — Размер пальца какой? Вот этого твоего черного, безымянного.       До Женьки вдруг доходит его вопрос, и почему-то становится очень весело, но он держится, хмыкая с закрытым ртом и стараясь не брызнуть шаурмой человеку в лицо.       — Дэн. На свадьбу к моим ученикам… Как гости.       За секунду на лице Дэна мелькает слайд шоу всей гаммы эмоций — от кирпича до осознания.       — Я тебя сейчас опять, нахуй, трахну! Вот доем шавуху — и держись, я ж догоню!       — А я и не собираюсь убегать, — улыбается Женька, вытирая рот. — Я в машине подожду. Голый. — И делает шаг к приоре, стоящей тут же вдалеке на яме.       В груди снова все захватывает от предвкушения, и Женьке даже совсем не жаль недоеденную Дэном шаурму — купят еще, если останутся силы и желание куда-либо заезжать по пути до кровати.