Трофей

«Пятнадцать человек на сундук мертвеца», – Сева пропевал-проговаривал про себя эту фразу медленно, словно пробуя слова на вкус. Смакуя. Ох, некстати привязалась, засела в памяти корявой занозой цитата из прочитанного в не таком уж давнем школьном детстве «Острова сокровищ»! До него, между прочим, только что дошло, что тот самый сундук в книжке мертвецу принадлежал. Ну, то есть, когда тот был жив ещё, естественно. А совсем мелким был – ведь реально думал, будто мертвец, о котором напевают пираты, находится внутри древнего «контейнера». Заполняет его до краёв. Сундук мертвеца – как ведро воды, корзина угля. Бред, конечно. Бесспорно. Причём, довольно жуткий бред. Этакий мерзопакостный. Как и настроение Севы, упавшее до самой низкой планки. В автобусе их было, пожалуй, больше пятнадцати. И сундук имелся. Мертвеца… то есть – с мертвецом. Никакой не сундук, конечно, а гроб. Слишком уж внезапно (и весьма настойчиво!) Михалыч попросил Севу помочь нести гроб с телом его безвременно ушедшего в мир иной двоюродного дяди. Разумеется, начальству видней, куда посылать временного работника, что исполняет в небольшом книжном магазине непонятную роль не то грузчика, не то уборщика. Но уж никак не консультанта по литературным вопросам! Его дело – стопки книг туда-сюда перетаскивать и тряпочкой с полок пыль вытирать. А когда продавщица Алиночка, тесня покупателя пышной грудью, требует разъяснить, в каком же жанре творит столь необходимая ему Анна Каренина, студенту-филологу следует молчать в ту же тряпочку. Ну, или хотя бы не ржать, постукивая себя по лбу томиком Льва Толстого. Алиночка, разумеется, обиделась и нажаловалась Михалычу, что «Студент у нас слишком умный», а директор магазина во избежание конфликта отправил парня куда подальше до тех пор, пока у нервной не по годам девицы не пройдёт желание кидаться в молодого человека тяжёлыми предметами. А, может, и не имелось в решении начальника столь далеко идущего расклада, просто совпало одно с другим… Как бы то ни было, этим на редкость солнечным утром Сева, которого хорошая погода сейчас совершенно не радовала, ссутулившись и сложив свои большие ладони на худых и высоко задранных, как у кузнечика из забавной песенки, коленях, в преотвратном настроении сидел у окна в автобусе с чёрной полосой и надписью «Ритуальные услуги», движущемся куда-то за черту города. Кажется, начальнику не за что будет его упрекнуть. Сделал он всё, как надо. Оделся в чёрное. Правда, пиджака или рубашки траурного цвета у него не нашлось, пришлось выбирать между майкой с танцующими скелетами и толстовкой с футбольным мячом. Задумался. Остановился всё же на мячике как более нейтральном и не могущем оскорбить ничьи чувства. Купил в цветочном магазине две бордовые гвоздики на длинных ножках. Пришёл за пятнадцать минут до назначенного времени. И хорошо, что заранее, а не минута в минуту, потому что начали, похоже, раньше, чем было запланировано. Гроб уже занесли в автобус, и люди заходили туда же. – Ты к Новикову? – спросила его женщина в чёрных кружевах, спускающихся с головы на плечи. Вроде бы фамилия Михалычева родственника звучала именно так. Или нет? Сева неуверенно кивнул, после чего его затащили в салон, пихнули на пустующее одиночное сиденье и накрепко пристегнули ремнём безопасности. Стоило бы, конечно, привычно отгородиться наушниками от звуков окружающего мира, но парень подумал, что развлекать себя музыкой неэтично по отношению к усопшему. Поэтому ему невольно пришлось слушать разговоры скорбящих близких покойного. Не очень близких. И не особенно, честно говоря, скорбящих. Рассуждали, как он понял, о наследстве – кому что достанется. Деньги, автомобили, загородный дом… Шла речь и об украденном кем-то из не упомянутых в завещании родственников ключе от сундука с фамильными драгоценностями. Общая стоимость побрякушек из золота с бриллиантами была, говорили они… ну, как штук пять таких загородных домов. Или шесть. Сева удивился: он и не подозревал, что у его начальника был такой богатый родственник. Странно только, что зычного баса самого Михалыча он не услышал. Тот то ли помалкивал, то ли вовсе его в автобусе не было, решил добираться своим транспортом. – Мороженку хочешь? – вдруг зашипели в ухо. Сева дёрнулся. – Какое мороженое на похоронах? – сердито бормотнул он. – Фисташковое, – причмокнул тот, кто находился сзади. И, навалившись на спинку сиденья, устроил свои ладони на его плечах. Сева сглотнул набежавшую вязкую слюну. Позавтракал он сегодня второпях чашкой горького кофе и «бутербродом» из кусочка сыра и листика салата с маминого огорода. Не потому что решил сесть на строгую диету, отказавшись от хлеба и сахара, а по той простой причине, что с вечера забыл то и другое купить. И теперь организм настоятельно требовал сладкого и мучного. Может быть, оттого и настроение у него было такое… ну, никакое вообще. Хотелось то ли домой, под мягкий плед с книжкой про пиратов, то ли злобно рычать на всех вокруг, потому что достали. Ну, и мороженку, ага. Ладонь с Севиного правого плеча убралась, а через минуту в его губы ткнулось липкое, приятно-холодное в автобусной духотище. – Ешь! – было озвучено грозным шёпотом. – А сам не будешь? – спросил Сева, слизывая подтаявшую сладость и прикусывая размякший вафельный стаканчик. – Не-а. – Почему? – У меня на такое аллергия. – А зачем покупал тогда? – не понял Сева. Тот, кто находился за спиной, многозначительно хмыкнул ему в затылок. Сева, продолжая не въезжать в происходящее, доел мороженое, отметив, что у лакомства какой-то аптечный привкус. Хотя… возможно, бледно-зелёное фисташковое таким и должно быть? Давно его не пробовал. И дело даже не в том, что предпочитал обычный пломбир, – в тех кругах, где он вращался, считалось, что парень в минуты отдохновения обязан глотать пиво и заедать чипсами. Над пристрастием Севы к сладкому приятели едко подшучивали. А вот в книжном девчонки-продавщицы в обеденный перерыв, устраивая стихийные чаепития среди книжных полок, наперебой угощали домашней выпечкой. Словно соревновались между собой – чьи вкусняшки симпатяге-студенту больше по душе. Сева дегустировал в охотку, нахваливал кексы и печенюшки, но к сдобным девичьим прелестям оставался равнодушен. Вот как раз такое невнимание со стороны студента и бесило Алиночку. Сева же ни о чём подобном даже не догадывался. Герои книг интересовали его куда больше, чем живые люди. Нет, конечно, и некоторые персоны из окружающих казались ему весьма привлекательными. Но не Алиночка с её выдающимся бюстом, ещё чего не хватало! Обе ладони незнакомого угощателя между тем снова по-хозяйски расположились на Севиных плечах. Студент попытался обернуться. Ему это удалось, но лишь на пару секунд. Чужие пальцы лёгким движением скользнули по его щеке, размазывая и стирая капли мороженого. А потом нажали на плечи и сдвинулись к торчащей из ворота толстовки тощей шее. Приглушённый голос прошипел: – Сиди, не вертись. Сева послушно притих. Рассмотреть в деталях лицо парня, сидящего сзади, ему так и не удалось. Шапка с длинным козырьком была надвинута на глаза, а поднятый и наглухо, несмотря на духоту в автобусе, застёгнутый воротник чёрной куртки закрывал не только шею, но и подбородок, и губы. Только нос торчал – крупный, выдающийся такой нос с характерной горбинкой, какая возникает после неудачно сросшегося перелома. Боксёр, что ли? Пальцы незнакомца Севе, правда, боксёрскими не показались. Скорее, они принадлежали музыканту – длинные, тонкие. Но сильные. Как придавил, зараза! Синяки теперь, наверное, будут. Севу слегка замутило – от духоты, от тряски на дороге с ямами, от съеденного на практически пустой желудок мороженого… а, может быть, и от накатившего внезапно ощущения, будто что-то идёт не так, как должно было. Что-то? Да вообще всё! Когда вышли из автобуса, Севу слегка знобило и уже вполне ощутимо пошатывало. Гроб вынесли без него, крепких мужиков здесь хватало. Непонятно было, зачем Михалыч позвал его. Уверял ведь, что соберутся в основном старушки – божьи одуванчики, но таковых среди незнакомой публики было раз-два – и обчёлся. И самого Михалыча в толпе студент так и не увидел. Зато парень со сломанным носом вновь оказался рядом с ним. Точнее – сзади, поэтому даже носа Сева не увидел, опознал его по тяжёлому дыханию, по цепким пальцам на своих плечах. По сипловатому голосу, наконец: – Стой. Не двигайся. Левой рукой незнакомец продолжал придерживать Севу за плечо, а правая принялась хозяйничать в заднем кармане его чёрных джинсов, извлекая оттуда телефон. Сева понимал: надо показать, как он возмущён происходящим, но на него накатила какая-то апатия, руки-ноги сделались вялыми, а голова – тяжёлой. И он просто стоял. Молчал. Тем более, что телефон в карман почти сразу вернули. А вместе с ним положили ещё какой-то предмет: блокнот или маленькую книжицу в твёрдых корках. Полюбопытствовать, что это такое, ему не позволили – шлёпнули по руке и прошипели в ухо: – Не трогай! Не то чтобы Сева испугался, но… счёл нужным подчиниться. И это не трусость была, а элементарная осторожность – мало ли что психу в голову взбредёт. Или он не псих? Возможно, ему это очень надо, и когда-нибудь он объяснит Севе – зачем. Надежда на призрачное «когда-нибудь» грела душу. Люди, между тем, собрались плотной кучкой, кто-то принялся произносить проникновенную речь о том, какой покойник был прекрасный и уважаемый человек. Кажется, именно обладатель этого дребезжащего голоса в автобусе громче всех радовался, что «наконец-то сдох старый хрыч». Сева по-прежнему ощущал тошноту, у него кружилась голова, ноги подкашивались. Казалось бы, должно пройти на свежем воздухе, а ему, наоборот, делалось всё хуже и хуже. Стало немного легче, когда его аккуратно усадили на траву и прислонили к могильной оградке. – Артур, уходишь? – вдруг громко, тревожно и совсем близко прозвучал женский голос. – Елена Ивановна, ещё раз мои вам соболезнования, – услышал Сева, как откликнулся «его» незнакомец. Артур, значит… – На поминки не останусь, не уговаривайте. – Брезгуешь? – Нет, что вы. У меня тут… обстоятельства непреодолимой силы. Видите – мальчишке поплохело, надо домой доставить. – Давно ли таким заботливым сделался? – ехидно поинтересовалась она. – Всегда был, – хмыкнул Артур и наклонился, чтобы помочь Севе подняться. – Стоять! – взвизгнула дамочка. – Лёня, Виктор! Обыщите его. Два качка в чёрных костюмах схватили Артура, он замотался в их ручищах, как тряпичная кукла. Они сдёрнули с парня куртку, вытряхнули на траву всё содержимое её карманов, умело зашарили по его телу, проверили даже носки и ботинки. – Нету, Елена-Ванна, – прогудел один из них, когда закончили. – Чёрт! Я была уверена, что он стащил, – воскликнула дамочка. – Значит, Вера? Елена Ивановна резко развернулась и устремилась в толпу. Качки последовали за ней. Артур подобрал с земли и рассовал по карманам ключи, телефон, разлетевшиеся веером кредитки. Сева запоздало сообразил: искали что-то небольшое – скорее всего, тот предмет, что Артур спрятал в его кармане. Наверное, следовало окликнуть их и отдать им эту вещь, ведь ясно же было, что парень её украл. Но Сева промолчал. Елена-Ванна и её телохранители симпатии у него не вызвали. Артур же оставлял двойственное впечатление. С одной стороны – приказной тон, цепкие пальцы на плечах и сам факт того, что он забрал себе вещь, ему не принадлежавшую. С другой – трогательная забота, мороженка эта ни с того, ни с сего… – Такси приехало, – сказал Артур, приподнимая Севу и похлопывая его ладонью по пятой точке. Провокационный жест, казалось бы, но парень всего лишь проверял, на месте ли то, что он положил. – Давай, родной, пойдём потихонечку. Странный человек: то пугает и приказывает, то нежничает – поди пойми… «Пятнадцать человек на сундук мертвеца», – тихонько запел Сева, наваливаясь на сопровождающего его к машине Артура. Со стороны, наверное, казалось – пьяного ведут. Сева и ощущал себя как после хорошей попойки: всё мелькало, путалось, кружилось. Однако он знал, что абсолютно трезв. Могла ли быть такая реакция на безобидное мороженое? Или это нервы… Дальнейшее помнилось смутно. Кажется, такси останавливали, и Артур придерживал Севу, пока того рвало чем-то зелёным на придорожную траву. Но вот было это один раз или несколько? Он дремал в машине, но просыпался и обнаруживал свою голову приникшей к плечу Артура или вообще на его коленях. Мельком думал: «Что я творю?» И вырубался снова. Последнее его краткое пробуждение было в момент, когда Артур волок его вверх по лестнице в каком-то подъезде, и это точно был не тот дом, где находилась его съёмная комната, и не тот, где жили родители. Когда Сева проснулся, он не сразу сообразил, что помещение незнакомое, кровать не его и лежит он под одеялом без одежды. Совсем. Какими-то кусками, рывками, деталями начало всплывать в голове то, что с ним случилось… Вчера? Сколько вообще времени прошло? Он что – в гостях у этого Артура? И где в таком случае сам парень со сломанным носом? Опять же – почему никто не звонит: ни мать, ни начальство? Студент сел на постели, поставил на прикроватный коврик босые пятки. Его одежда нашлась на стуле – не просто аккуратно сложенной, но, похоже, постиранной и высушенной. Сева натянул трусы, с остальным же решил погодить, потому что заметил на краю стола собственный мобильник. Схватил его – и понял, почему нет звонков. Видимо, Артур вырубил его телефон. Включив аппарат, Сева увидел длинный ряд неотвеченных входящих: от матери, отца, Михалыча… даже от Алиночки. Сева торопливо набил сообщение матери: мол, всё в порядке. Решил так же скупо отписаться Михалычу, но телефон тотчас задребезжал – начальник позвонил сам. – Слушаю, – проговорил Сева. – Чего – слушаю? – заорали в трубку так, что он испуганно отодвинул её от уха. – Ты где болтаешься, студент? На работе тебя нет, дома – тоже, и на похороны вчера не пришёл! – Как… не пришёл? – ошарашено пробормотал Сева. – Я же был на кладбище. – Не был, – уверенно сказал Михалыч. – Может, вы меня в толпе не разглядели? – предположил Сева, вспомнив, что и сам начальника среди скорбящих не приметил. – Какая толпа – шесть человек всего! – вызверился Михалыч. – Ну, может быть, самых близких – шесть, – проговорил Сева. – А так – толпа. Он же, как я понял, реально уважаемый человек был, бизнесмен и меценат, полгорода приехало попрощаться с этим Новиковым. – С кем? – переспросил начальник. – С… Новиковым, – бормотнул в трубку Сева. – Фамилия моего дяди – Новицкий! – рявкнул Михалыч. Сева тихо взвыл и стукнул головой о край стола. Вот ведь! Если бы фамилии покойников не были созвучны, раньше бы сообразил, что попал не на те похороны. Должен был понять, а он… Растяпа, даже не подумал из автобуса хотя бы позвонить, уточнить. Наверное, догадался бы, если бы не Артур… То есть Сева ещё не знал, что он Артур, но уже тогда этот человек занял все его мысли. Вот кстати… А сейчас он где? На столе лежала чёрная книжица размером с ладонь. Не из-за этой ли вещицы весь сыр-бор? Сева взял её в руки, раскрыл. И тут же захлопнул, потому что услышал шаги. Но разглядеть успел – и понял: дело не в книжице как таковой и не в тексте на её страницах. А в том, что в эти ветхие странички вдавлен массивный ключ. Наверное, от старинного сундука. С сокровищами. Сундук мертвеца – да? То-то у него всё вертелась в голове эта пиратская песня! – Проснулся? – переступая порог комнаты, проговорил Артур. Сева посмотрел ему в лицо: на его травмированный нос, в его жгуче-карие глаза, на растянутые в хитрой ухмылке губы. – Ты меня убьёшь? – почти без страха, смирившись с неизбежным, спросил Сева. – С чего бы? – хмыкнул Артур. – Ну… я видел твоё лицо, знаю, где ты живёшь… и ключ тоже видел, – забормотал студент. – Чушь какая! – дёрнул плечом Артур. – Ты что – детективов начитался, родной? Подумаешь, видел… Я вроде бы ни от кого не прячусь. – А от этой… Елены-Ванны… – Если официальная вдова моего отца захочет со мной побеседовать, я не против. А про ключ… и про то, что он у меня… ты же никому не скажешь, верно? – Конечно! – с жаром воскликнул Сева. – Но… почему ты мне доверяешь? – А я и не доверяю, – усмехнулся Артур. – Просто… никуда ты от меня не денешься. Кстати, прости за наркоту в мороженом. Дурак я. Ты бы и без того мне подыграл. Но сначала ведь я этого не знал. А теперь – знаю. – Что? Что ты знаешь? – пересохшими от волнения губами прошептал Сева. – То, что ты мой трофей, вместе с ключом. Артур раскрыл книжицу, поддел ключ ногтем, и он с глухим стуком выпал на стол. Вытянул из кармана серебряную цепочку, приладил к ней ключ и надел Севе на шею. Притянул его, полуголого, испуганного и растерянного, к себе за плечи, с каким-то болезненным удовольствием полюбовался выступившими на бледной коже синяками, оставленными накануне его же пальцами. И, пока Сева раздумывал, начинать ему уже радоваться или продолжать опасаться, поцеловал его в губы. И это было… это было нежно, но в то же время крепко, уверенно, по-хозяйски, словно этим поцелуем Артур утверждал собственную власть над полученным по нелепой случайности, но теперь таким желанным и таким своим трофеем.