гейская солянка.

Терду нужно время. Хотя бы еще пару часов наедине с собой, чтобы все взвесить, успокоится и привести себя в порядок. Он глубоко вдыхает и встает с пола, сморгнув слёзы. На виски давит бешенно, так, что впору выпустить пулю, а лучше сразу две. Он придает лицу веселый вид, что выходит не сразу, но он делает все возможное. — Розэ, не хочешь пойти погулять? Папочке нужно сделать уборку, – он тянет улыбку. — Я как раз собиралась, пап, – девочка берет рюкзак и целует мужчину в щеку. — Я буду у одноклассницы, вернусь к ужину, – дверь за ней закрывается спустя пару минут. На разборки до прихода дочери у них есть около двух часов. Наконец-то он позволяет себе закурить, хотя бросил, ему уже сорок четыре и эта сигарета первая с момента удочерения малышки, первая за четырнадцать лет. В коридоре одиноко стоят чемоданы, очень кстати, что Розэ этого не заметила. Терд переживает, он уже не молод, сможет ли он найти себе постоянного партнера? Сможет ли вообще вычеркнуть Кхая из своей жизни? Они были вместе почти двадцать лет. Думать об этом больно и отчего-то по-детски страшно. Их отношения были долгими и серьезными, а значит к чему-то обязывающими. Кхай, по всей видимости так не думал и это надламывает. Когда ключ лязгает в замке, Терд почти видит, находясь на кухне, как Кхай лениво стягивает шарф, скидывает ботинки в угол, но как и всегда аккуратно отправляет пальто на вешалку. Чемоданы он замечает сразу. От этого до боли смешно. — Милый, ты куда-то собрался? Снова командировка? Это невыносимо, мы же хотели поехать к Ту и Ану на каникулах Розэ, – он вздыхает и привычно лезет целоваться. Терд поборов себя отворачивается. Ударить хочется неистово, потому что нельзя делать вид, будто он любит его. Нельзя делать вид, что он не изменил ему. Нельзя. — Хватит, ты всё знаешь, – и Терд готов поклясться, что видит как глаза Кхая становятся стеклянными. — Ты же шутишь? Ты не можешь так вот уехать, я же тебя, – договорить ему не дают. — Что? Любишь? Боже, прекрати это, мне противно, – Терд закипает. — У нас был тяжелый период, я был безумно пьян, я и имени его не помню, – Кхай ближе подходит, за руку берет. Звонкая пощечина эхом отдает в уши, Терд никогда себе не позволял такого раньше. Терда трясет. Неужели Кхай считает это оправданием? Хорошо, что коллега по студии узнал Кхая и позвонил Терду. У них дочь, дом и долбанные комедии по выходным. И это должно быть серьезно, но Кхай видимо так не умеет. — Ребенок будет со мной, делай что хочешь, как хочешь. Можешь забирать её на выходные, иногда на каникулы и праздники. Бумаги на развод на столе. Всего хорошего, – Терд чемоданы подхватывает. — Пожалуйста, Терд, пожалуйста, не оставляй меня одного, не бросай меня, не забирай её, я не смогу без вас, – он хватается за чужой локоть. — Не трогай меня, блять, я не хочу, чтобы от тебя ко мне какие-нибудь хламидии перебежали, – напоследок кольцо обручальное к ногам чужим кидает. Кхай так и остаётся в коридоре, стоит оперевшись о косяк и всхлипами давится. Он все проебал. Опять. Все снова превратилось в кошмар. Кхай любил, любил так сильно, что умереть за Терда готов. По привычке трет лицо руками и отчего-то смеется. — Я все потерял, – он говорит сам с собой, выпивая заботливо подаренный Боном, на их девятнадцатую годовщину коньяк. Единственное, что заботит Терда сейчас - как сказать дочери и что с ней будет. Единственное, что заботит Кхая - как вернуть семью назад. И, если дочь все понимает, то семья ни через год, ни через два не возвращается. //заклей меня плакатами со звездами из журналов, тебе меня одной мало. //я белая твоя стена, вся ровная, без изъянов, тебе и этого мало.