Последний день

Пальцы сбивчиво бегают по клавиатуре, ища кнопку Esc. Вот и она. Быстрый, размашистый щелчок, и последний на сегодня приватный чат закрыт. Голова бессильно падает на холодные белые подушки, заботливо взбитые и нетронутые, глаза устало скользят по комнате. Какой удивительный сегодня закат… Руфо поворачивается набок, вытягивая тонкие, изящные руки. Скоро придёт Росен, опять спросит, как прошёл день, но Фоэль соврёт ему, снова, и снова, и снова. Что всё хорошо. Что он играл в игры. Что он страшно устал и собирается идти спать. Впрочем, какая разница? Вондерберг не дурак, сам как-нибудь догадается. Вебкамера, своим единственным глазом настойчиво смотрящая в одну точку, всё ещё наведена на темноволосого. Руфо встаёт, с отвращением запихивает её куда подальше. Сегодня был сложный день, как и сотня других одинаковых дней, похожих друг на друга как близнецы. Уже тошнит, то ли от них, то ли от самого себя. Мерзкие, противные будни, грязные и пошлые, словно несмешной затянувшийся анекдот. В чате постоянно пишут приятные вещи и комплименты, но паршивое ощущение того, что ты лишь продаёшь своё тело на камеру не покидает никогда. Тебя воспринимают как кусок мяса с дыркой. Вещь. Вот и всё. Когда-то давно задевало, но сейчас абсолютно наплевать. Как будто так и надо. Как будто всё правильно. Секс-ворк ис ворк, хах? Проституция в последнее время не приносит особых доходов, а список клиентов заметно поредел. Что случилось? Ты стал хуже работать? Кто знает… Росен рад, что так получается. Его можно понять, несколько раз, когда ты притаскивал хабалистых мужиков в вашу пустую квартиру, это могло кончиться весьма печально, ведь что может сделать худощавый невысокий паренёк против агрессивного клиента? Впрочем, вебкам мало чем отличается от эскорта. Трудно сказать, что лучше: когда тебя трахают, или когда ты самостоятельно выполняешь требования каких-то сорокалетних мужиков, откровенно фапающих на твоё тело по ту сторону экрана. К счастью, ты уже давно покинул вебкам-студии, занявшись частной практикой. Обошлось это, правда, недёшево, но чего не сделаешь ради собственного относительного спокойствия… Жадные компании могут не выплачивать гонорар и штрафовать за малейшие косяки, видео и фото с трансляций легко сливаются в открытые источники и мамочке с папочкой тех.персоналом, а денег, вопреки заезженному мнению, лопатой грести почему-то не получается. Хуже только постоянные оскорбления от знакомых, а часто и незнакомых людей. Первое время обидно, однако потом перестаёшь обращать внимание на идиотов, пытающихся самоутвердиться, назвав тебя «шлюхой» и «давалкой». Но что если травля от человека, ради которого ты готов на всё?.. Наверное, с одной стороны это хорошо, но… Когда всё стало т а к плохо? Почему тебе не повезло родиться мазохистом, чтобы получать удовольствие от всех тех ушатов дерьма, которыми тебя постоянно поливают? Конечно, ты заслужил это… Смерть будет благословением после той жизни, какую ведёшь ты. Умирать с радостью, да? Наслаждение в смерти? Жаль, что трупы лишены эмоций. Судьба жестоко с тобой поступила, заставив пожертвовать всем, легко разрушила до основания прочные святыни. Достигнув социального дна уже не страшно жить и не больно умирать. Вселенская несправедливость. Но почему-то тебе всё равно мучительно хочется обычной жизни, не отягощенной постоянным знанием своей кончины, такой до боли в груди простой и глупой. Люди даже не представляют, насколько счастливым можно быть, если не знать, что сегодня-завтра тебя собьёт грузовик. Чёрт, мысли путаются, наверное, от усталости… Два года… Осталось два года потерпеть… В коридоре хлопает входная дверь. Руфо быстро встаёт, натягивая домашнюю пижаму и убирая мощный ноутбук, несколько игрушек, смятые простыни подальше. За этим его и застает Росен, ворвавшийся в комнату:  — Опять трансляция была? — мрачно спрашивает он, с раздражением взглянув на парня. Закат красиво золотит его рыжие локоны. — Ру, серьёзно, блять? Послушай, тебе необязательно заниматься этим.  — Я знаю, Росен, — тихо отвечает шатен, сжимая провода в руках.  — Нам платят стипендию, её вполне хватит на нашу скромную жизнь, а если что, ты знаешь, я могу что-нибудь украсть и достать нам денег. — Вондерберг отбирает у Фоэля ноутбук, обнимая его ладони. — Мы можем обойтись без торговли твоим телом.  — Я… Понимаю, — ещё тише кивает Руфо. Он уже знает, что если этот разговор начинается, то всегда идёт по одному и тому же плану, где в конце они с Росеном ругаются. — Просто… Я не хочу, чтобы ты воровал. Рыжеволосый отстраняется, явно начиная выходить из себя. Наступившие синие сумерки мешают разглядеть его лицо, прикрыв всю комнату тёмной вуалью. Открытая форточка несколько раз ударилась об раму, гонимая порывами ветра. От пола потянуло холодом.  — Нет уж, не надо петь эту старую песню. Я не верю тебе. Когда ты наконец признаешь, что ты просто шлюха, которой нравится ебаться? — Руфо молчит, опустив голову, как пристыженный ребёнок. Тёмные прядки нежно упали на его лоб, скрывая глаза. — Под любого ляжешь, а? Может, и мне дашь? Вондерберг очень близко наклоняется к брюнету, руками грубо прижимая его к себе.  — Я… Да, так и есть, Росен. Доволен? Отстань… — Парень отводит взгляд.  — Отстать? С чего бы? — Рыжеволосый приближается прямо к лицу, горячим дыханием неприятно щекоча веснушчатые щёки. Дыхнуло каким-то алкогольным напитком. — Я ведь даже не знаю твоего проклятья, подумать только... Ты, наверное, каждый день молишься Богу, чтобы он наконец-то забрал меня с собой? Ты ненавидишь меня, — шепчет он, страшно сверкая жёлтыми, как смола молодого дерева, глазами.  — Росен…  — Хочешь, чтобы я умер? Хочешь?! — Вондерберг кричит в лицо Руфо. — К счастью, у меня есть для тебя сюрприз. — Он отпускает Фоэля так же резко, как и схватил, уходя на кухню. Шатен по стене опускается на пол, обхватив голову руками. Кажется, Росен пьян. Что за сюрприз? Зачем? Господи, хоть бы этот придурок не решился наложить на себя руки. Больше всего на свете Руфо хочет просто расплакаться от бессилия, но он не может, не может… Нужно рассказать о проклятии… Взять и рассказать… Глаза сами закрываются, и перед сомкнутыми веками внезапно мелькает калейдоскоп искр. Мертвенное бирюзовое сияние грубо рассекает темноту. Фоэль знает, что сейчас увидит. Обратный отсчёт до смерти. Вскоре бесчисленные, мельтишащие огни выстроились плавными рядами, быстро превращаясь в цифры. Другие цифры. Отсчёт резко сократился до… Сегодняшнего дня. Руфо открывает глаза, сдавленно ахая.  — Не может быть… Если все разы до этого отсчёт неизменно кончался через два года, то сейчас… «Сейчас Росен убьёт меня?.. Где же он так долго пропадает?..» Эта мысль не вызывает страха, наоборот, какую-то траурную, чёрную радость. Фоэль встаёт, пошатываясь и на ватных ногах направляясь на кухню, в одно мгновение ставшую эшафотом. Мысли о смерти давно не пугают так, как раньше. Скорее наоборот, чувствуется лишь ироничный интерес, попахивающий нигилизмом. Что, в самом деле умрёшь? Прямо сейчас? И ответ на вопрос известен слишком хорошо, но одновременно остаётся тупое сомнение в возможности исчезновения самого твоего «я» из этой вселенной. Идиотская человеческая вера в бессмертие. Знакомое чувство, правда? Прямо как когда режешь вены. Точь-в-точь. Все самоубийцы одинаковые. Вондерберг оборачивается, хищно блеснув глазами.  — Ну наконец-то… Сыграем? — Он усаживает немного побледневшего, но приторно спокойного Ру за стол, на котором нет ничего, кроме трёх полных стаканов. — Видишь их? В двух обычная питьевая вода. А в третьем, — Росен скалится, — Смертельная доза мышьяка.  — Что?..  — Мы можем прекратить всё это прямо сейчас, — продолжает рыжеволосый, — Тебе достаточно лишь признаться в своём проклятии. И мы забудем о чёртовых стаканах как о страшном сне. Руфо едва дышит, во все глаза глядя на прозрачную жидкость. Вондерберг по-своему толкует воцарившееся молчание.  — Хочешь испытать свою любимую судьбу, а? Если повезёт, ты не только останешься в живых, но и отправишь меня на тот свет. Темноволосый по-прежнему не роняет ни слова. Всё встаёт на свои места. Конечно. Прямо сейчас в этой «русской рулетке» Руфо вытянет стакан с мышьяком, закончив влачить своё жалкое существование. Страшно ли ему? Ни капли… Интересно только то, откуда рыжеволосый взял мышьяк, да и вообще эту идиотскую идею.  — Начнём, — фыркает парень. — Можешь сам перетасовать стаканы в любом порядке, если сомневаешься в моей честности. Ру, находясь словно в прострации, не своими руками переставляет стаканы, когда Росен отворачивается. Они берут себе каждый по бокалу. Вондерберг тут же залпом выпивает свою воду, с усмешкой глядя на Фоэля. Неизвестно, что у него в голове.  — Росен… Я должен тебе сказать, какое у меня проклятье.  — Что? — Рыжеволосый кашляет, подавившись. — Блять, раньше нельзя было?!  — Понимаешь, я… С самого первого дня вижу дату своей смерти. — Руфо сглатывает. Он смог сказать это! — И буквально только что… Дата изменилась на сегодняшнюю. — Шатен встаёт, хватает свой стакан, резко полностью опрокидывая внутрь содержимое, давясь и спеша, так, чтобы Росен не смог остановить его. В глазах темнеет, но парень уже не боится. «Ну что, смерть, заберёшь меня сейчас?»  — Ру!.. — душераздирающий крик напротив застревает у собеседника в горле. Его начинает трясти. Фоэль закашливается, тяжело дыша. Стакан выпадает из его ослабевших рук, расколовшись надвое. Сейчас должно начать мутить… Вондерберг хватает его за плечо, усаживая на место. Из глаз обоих, кажется, сами по себе текут слёзы.  — Ну-ну, перестань… Ты не чувствуешь, тебе не плохо? Эффект должен быть почти сразу… — Росен сам едва стоит на ногах, его трясёт. Секунда. У Руфо вдруг внутри всё переворачивается. Но не от того, что яд начал действовать, если бы! Просто он не чувствует ничего. Совсем ничего. Это была обычная вода. В стакане была вода. Сердце с грохотом падает в пятки. Шатен холодеет, осознавая это. Вондерберг вопросительно смотрит на него. Не долго думая, Фоэль резко берет третий стакан, залпом выпивая и его. Мучительное мгновение. Но и там лишь вода. Обычная вода. Обычная. Вода. Ру с головой накрыла волна паники и озноба, отбирая голос и заставляя застыть. Ему ещё никогда, никогда в жизни не было так страшно. Хоть бы это было глупой шуткой. Хоть бы во всех стаканах была вода.  — Росен?.. — хрипло спрашивает. — Пожалуйста, скажи, что мышьяка нет ни в одном из стаканов… Рыжеволосый опускается на колени, низко опустив голову и прижимая руки к животу. Руфо в панике поднимает побледневшее лицо парня. Если это действительно лишь пранк, то играет Фон слишком уж реалистично. Рыжие веснушки кажутся страшно-зеленоватыми, но Вондерберг слабо улыбается.  — Хах… Какие шутки?! Соврало твоё предсказание, да? Яд-то достался мне, мне! Что ты, Ру, не плачь... Неразборчивый шёпот.  — Яд должен был принять я, — Руфо обнимает лицо Росена, глотая рыдания. Слёзы быстро стекают по щекам, мешая говорить. Огромный тугой ком застрял в горле, терновником впиваясь в связки. Пальцы бессильно гладили скулы, подбородок, лоб Вондерберга, как будто не могли принять того факта, что он уже одной ногой в свежевыротой могиле. Судьба сыграла жестокую шутку.  — Ру… Я рад, что знал тебя когда-то. Через несколько минут рыжеволосого начало рвать, а по телу прошла волна судорог. Руфо пытался помочь промыванием желудка, дозвонился до скорой, но доза была действительно смертельной. Росен не обманул, хаха. Спустя полчаса приехала скорая помощь, которая застала лишь остывающее тело, потому фельдшеры вызвали труповозку. Фоэль молча стоит перед Росеном, веря и не веря. Сумерки давно переросли в позднюю ночь, заботливо обнимающую своей чёрной пустотой. Пустотой. Цифры всё это время показывали дату смерти Вондерберга. Теперь, закрывая глаза, темноволосый видит лишь темноту. Как и должно быть. Руфо уже не может плакать, молча и тупо смотря вдаль. Проклятья больше нет. Росена больше нет. Но и какой-то части самого Фоэля тоже нет.