Пора бы тебе полюбить меня, ведь у тебя это так хорошо получается

Ему не понадобилось много времени, чтобы понять, что Падение отняло у него куда больше, чем только Милость Божью; ту тихую внутреннюю уверенность, что Она любит его; сияющий свет, согревающий его изнутри. Он больше не мог чувствовать Её, и в самом начале, прежде чем он стал слишком чёрствым, чтобы переживать о таких вещах, это пронзило его, как копье — этот внезапный, резкий холод Её отсутствия. Он свыкся со своими лишениями к тому моменту, когда встречает миловидного Стража Восточных Врат, и едва ли вообще помнит, о чём должен бы так сильно скучать. До тех пор, пока они не сели бок о бок, свесив ноги со стены, в то время как самый первый дождь мелко моросил вокруг. Кроли ёжится под покровительственным ангельским крылом, все ещё сбитый с толку тем, что ему вообще предложили укрытие. Он едва верит своей удаче, умудрившись наткнуться на единственного порядочного ангела в округе. Он не так много позволял себе помнить о Небесах, но в имеющихся воспоминаниях было полно придурков. Кроли осторожно протягивает руку, позволяя дождю брызгать в его открытую ладонь. Это холодно и мокро, и когда он подносит руку к лицу, то может почувствовать чистый земляной запах петрикора. — Хмм, — он с любопытством изучает свою руку, наблюдая, как вода соскальзывает с ладони на запястье, — славно. — В самом деле? — ангел не выглядит убеждённым, глядя на дождь с настороженностью, которую Кроли никогда не ждал увидеть у того, кто должен почитать каждый небрежно выполненный проект Небес. Он поднимает руку к тонким, вьющимся от влаги волосам, обрамляющим его голову, как нимб, и бормочет: — Не уверен, что мне нравится, что он делает с моими волосами... Кроли моргает и чувствует, как его губы медленно растягиваются в восторженной улыбке. С каким странным существом он умудрился поладить! Надеясь успокоить его, он говорит: — Не, выглядит нормально. Ангел, кажется, не слышит его, пытаясь выпрямить локон у самого уха. Кроли подталкивает его. — Эй, эмм… блин, как тебя зовут, ангел? Ангел поворачивается к нему, глаза его расширяются и щеки слегка краснеют. — Ой, а я не сказал? Мне так жаль, ужасно грубо с моей стороны, — он сцепляет руки, скользнув взглядом за горизонт, где можно разглядеть далекие фигуры Адама и Евы, бредущих по песку. — Долгий день, понимаешь... Кроли пожимает плечами, издавая согласный звук. — Да, конечно. Я понимаю… — Азирафаэль, — говорит ангел, все еще немного подавленный своими манерами. — Азирафаэль, — повторяет Кроли, перекатывая имя на языке. Ангел улыбается, самую малость самоуничижительно. — Немного труднопроизносимое… — Да ничего, — Кроли не уверен почему, но необходимость успокоить этого ангела быстро стала для него очень важной. Он касается руки Азирафаэля и склоняет голову, улыбаясь. — Думаю, это имя станет моим любимым. И тогда он теряет способность говорить. От боли у него перехватывает дыхание, она пронзает его грудь так резко и внезапно, что кажется, будто он снова Падает. Внезапное отсутствие света и тепла, холодная тьма осознания, что он никогда не почувствует любви, никогда не будет ее достоин. Он сворачивается клубком, с губ срывается стон. Его зрение размывается по краям, и на миг он чувствует, как сознание его покидает. Потом мягкая рука осторожно касается его плеча. — Кроли? Реальность врезается в Кроли, боль ослабляет свою гневную хватку, и он снова чувствует, что может дышать. Он медленно разворачивается из положения эмбриона и смаргивает пляшущие перед глазами точки. — Ты как? — Порядок, — выдавливает он, с облегчением от того, что его голос звучит относительно нормально. — Прости. — О, нет нужды извиняться, — рука Азирафаэля ускользает, и Кроли прикусывает губу, чтобы не попросить его прикоснуться снова. — Эти тела могут быть очень хрупкими, мне говорили. Возможно, ты голоден? В ответ Кроли подавляет болезненный стон. Он голоден с момента грехопадения и это ни разу не заставило его чувствовать себя так — будто одно неверное движение вывернет все его тело наизнанку, оставив нервы обнаженными и саднящими. — Ага, — врет он, все еще со страхом ожидая, что это случится снова, — должно быть. — Позволь мне, — Азирафаэль создает из воздуха фрукт (не яблоко, замечает Кроли с мрачным весельем) и предлагает ему с солнечной улыбкой. Будто ему нравится быть полезным. Кроли не может вспомнить, когда в последний раз кто-нибудь хотел помочь ему, так что он берет фрукт, слабо кивнув в знак благодарности. Он откусывает под пристальным взглядом ангела, чувствуя, как сок стекает по подбородку. Позже он узнает, что фрукт называется «персик», но сейчас он просто спокойно его ест и смотрит, как идет дождь. Боль в груди уменьшается с каждым случайным прикосновением плеча Азирафаэля к его собственному. Поскольку Кроули — демон, у него занимает около века, прежде чем он произнесет то слово достаточно раз, чтобы уловить связь между тем, когда он его произносит, и тем, когда ему хочется умереть. И он довольно часто говорит его рядом с Азирафаэлем, так что требуется еще больше времени, чтобы понять, что его неспособность произнести хоть одно слово любви относится не только к светловолосому ангелу с мягким взглядом и широкой яркой улыбкой. Однажды он в пьяном виде заявил о своей любви к определенному напитку посреди таверны и провел следующие несколько дней, кашляя кровью. Когда же он улавливает, то начисто убирает слово из своего словаря. Ему даже в голову больше не приходит пытаться произнести его. Однако чем больше времени он проводит с Азирафаэлем, тем сложнее не думать об этом. Смутной угрозы обжигающей боли и воспоминания о крови, хлещущей изо рта, достаточно, чтобы Кроули даже не пытался произнести слово «любовь» снова. Но ничто — включая Саму Всевышнюю — не помешает ему показать её. I. 48 г. до н.э. Люди Цезаря только что подожгли корабли, но этим идиотам и в голову не пришло, что огонь действительно распространится. Он пожирает всё на своём пути, и когда Кроули понимает, что он не пощадит и Библиотеку, то может думать только о глупом ангеле, с которым сталкивался вот уже несколько раз. Он любит читать: что угодно, всё, до чего дотянутся его мягкие ручки. Кроули теперь редко видел его без какой-нибудь книги. Азирафаэль где-то здесь, следит за Помпеем, как будто это что-то изменит. Они столкнулись несколько дней назад в бане и разделили бутылку вина, как друзья. Новости о том, что сделал Цезарь, быстро дойдут до него. Он будет опустошен, когда узнает. Кроули представляет себе выражение его лица, когда он обнаружит, как много чудесных книг и свитков пропало в огне, и — черт возьми. Шипя проклятья Цезарю, Птолемею и всем, кто имел хоть какое-то отношение ко всей этой проклятой неразберихе, Кроули ступает в горящий склад и пробирается сквозь пламя. Внутри настоящий филиал ада. Темный и густой черный дым удушил бы человека, прежде чем тот отважился сделать больше пары шагов, но Кроули просто задерживает дыхание. Он щурится сквозь пепел, затуманивающий воздух, наблюдая, как огонь лижет пол и полки, разрушая ценные свитки за считанные секунды. Развалины заполняют пространство, по мере того как огонь поглощает всё, деревянные балки раскалываются и падают сверху. Кроули едва успевает уклониться от рухнувшего потолка. Жар стоит нестерпимый, кожа краснеет и кровь вскипает в венах. Он скрипит зубами и направляется к ближайшему шкафу, хватая все, что можно спасти. Верхние полки все еще в основном нетронуты, поэтому он сосредотачивается на них, сметая книжку за книжкой в свои руки. Огонь уже заигрывает с подолом его мантии и опаляет волосы на руках, когда он, наконец, вылетает из амбара, нагруженный книгами и свитками, достаточными для просвещения небольшой деревни. Кроули стряхивает пепел с волос и позволяет себе на мгновение вдохнуть свежий воздух, все еще чувствуя жар пламени позади. К этому моменту небольшая толпа зевак собралась посмотреть на пожар, но он не обращает внимания на взгляды — по крайней мере, до тех пор, пока дым не рассеется перед ним достаточно, чтобы заметить светлые кудри среди его зрителей. Азирафаэль стоит впереди всех, будто сам вот-вот вбежит внутрь, — вот идиот — наблюдая, как его самое любимое в мире место превращается в золу. Кажется, он замечает Кроули в тот же момент, когда Кроули видит его, покачиваясь на месте. Кроули старается не думать о том, как он, должно быть, выглядит: покрытый копотью демон с охапкой литературы. На мгновенье он боится, что Азирафаэль ошибочно решит, что это он начал пожар. Медленно приближаясь к нему, Кроули отчаянно пытается придумать объяснение, которое не заставило бы его казаться безумным, пьяным или и тем и другим. Ничего особенно в голову не приходит. Даже правда была бы унизительной. Я просто оказался поблизости, когда вспыхнуло пламя, и не мог вынести мысли о твоем расстроенном лице, так что я побежал внутрь, рискуя развоплотиться, чтобы спасти всё, что смогу, потому что я считаю тебя своим лучшим другом и хочу, чтобы ты был счастлив, и иногда думаю о том, каковы твои губы на вкус. М-да, Кроули почти уверен, что предпочел бы признаться в том, что поджег это место. К счастью, Азирафаэль не выглядит рассерженным, когда он подходит. Он только смотрит, с непроницаемым взглядом, как Кроули роняет всё к его ногам. Демон смахивает пыль с рук и морщит нос, когда образуется облако пепла. — Думал, они могут тебе понравиться, — беспечно говорит он, будто только что купил их на рынке, а не вынес из горящего здания. — Кроули... — Азирафаэль с широко раскрытыми глазами и приоткрытым ртом. — Ты не должен был… Ты же мог… Я не знаю, что… Спасибо. Он вздрагивает. — Не стоит. Просто нечем было заняться. Его мантия все еще слабо тлеет, и ему понадобится несколько дней, чтобы избавиться от запаха дыма в волосах. Его лицо кажется загорелым, и он знает, что кожа на нем начнет шелушиться через несколько часов. И ему правда, честно плевать. Потому что Азирафаэль улыбается ему — медленно, широко, и так благословенно и счастливо, что в уголках его глаз появляются морщинки, а все лицо чертовски светится. — Да. Конечно. — Ночь опускается на город, но Азирафаэль, все еще сияя, спрашивает: — Пообедаем? Кроули пожимает плечами, будто его сердце не пропустило несколько ударов. — Можно и перекусить. Книги и свитки лежат между ними, целые и невредимые. И тепло, которое Кроули внезапно ощущает внутри, совсем не жжется. II. 1348 Улицы усыпаны телами, сложенными в горы по три или четыре. Солнце опаляет их, припекая трупы полуденным жаром. Вдали горят костры, но успеть за количеством умерших невозможно. К настоящему времени их должны быть тысячи. Отвратительный запах разложения и горящей плоти наполняет воздух, заставляя заднюю часть горла щекотать от желания вырвать. Те, кто не болеет, либо прячутся в своих домах в надежде выжить, либо бродят по улицам в оцепенении от горя. Воздух неподвижен, и звук плача невозможно игнорировать. Посреди всего этого Кроули находит Азирафаэля. Тот сидит рядом с больной женщиной, лежащей на одеяле посреди переулка, вытирая пот с её лба мягкой тканью. Последнее, что Кроули слышал, это что доктор сбежал от посетителей и начал отсылать людей ни с чем. Не то чтобы он мог что-то для них сделать. Люди такие хрупкие даже в свои лучшие дни, но от этой чумы вообще мрут как мухи. Судя по скорости, с которой они отходят в мир иной, можно только гадать, чем они снова разозлили Всевышнюю на этот раз. Всё это кажется до боли похожим на тот злополучный случай с Ковчегом. Азирафаэль не поднимает взгляд, когда он приближается, хотя тень Кроули падает на него. Однако его плечи слегка опускаются, как будто он знает, что может расслабиться. Будто он знает, что это только Кроули. Убирая платком волосы женщины с ее бледного лба, он говорит: — Я не могу спасти их. Присев рядом с ним, Кроули вздыхает. — Нет, ангел. Не можешь. — Я пытался. — Азирафаэль застывает, как будто Кроули мог подумать, что он просто сидел здесь, жалея себя. — Я даже вылечил некоторых, но… — он поджал губы, и Кроули узнал в этом жесте молчаливое неодобрение по отношению к начальству. — Мне объявили выговор. Уязвленное смятение, сопровождающее его слова, заставляет Кроули вздрогнуть. Он давно потерял всякую веру в то, что Небеса хоть чем-то отличаются от Ада, но вид того, что Азирафаэль тоже начал это понимать, пробуждает в нем острое желание что-нибудь спалить. Он смотрит на дрожащую руку Азирафаэля, когда тот окунает платок в таз с водой рядом с собой, и прикусывает язык достаточно сильно, чтобы почувствовать привкус крови во рту. Азирафаэль наконец поднимает взгляд, свет в его глазах почти погас. Кроули самому тяжело видеть такого рода страдания в таком огромном масштабе, так что ему трудно представить, каково должно быть ангелу, созданному охранять и любить человечество. — Если это в моей власти, почему я не могу их спасти? Кроули глотает ком в горле. — Осторожно, — бормочет он. — Вопросы — опасная вещь для ангела. Лучше всего думать об этом как о… На самом деле он не может заставить себя сказать это, но Азирафаэль делает это за него. — Непостижимом. Да. Он быстро моргает, и на мгновение Кроули опасается, что он может заплакать. Только когда он сидит там и ждет, пока ангел успокоится, он по-настоящему смотрит на него. И становится невозможным не увидеть, насколько усталым выглядит Азирафаэль. Его локоны поникли, а темные круги под глазами только подчеркивают отсутствие их обычного блеска. Он выглядит худее обычного, и его щечки потеряли розоватый оттенок, который, как Кроули всегда втайне считал, придавал ему очаровательной невинности. Его руки дрожат от усталости и он сжимает их в кулаки на коленях. Кроули хмурится. — Как долго ты здесь мучил себя, Азирафаэль? — Я в полном порядке, — отмахивается от него Азирафаэль, закусив губу и глядя на проезжающую тележку, заваленную телами. — Я должен помочь. С тяжелым вздохом Кроули крепко обхватывает его за плечи. — Ты не можешь им помочь. Небеса даже не хотят, чтобы ты это делал, — ты сам сказал. Он бросает взгляд на женщину на одеяле рядом с ними. Подозрение подтверждается, когда он обнаруживает, что ее глаза закрыты, а грудь неподвижна. Мертва. Как и все, кто был раньше, и все, кто будет потом. — Ты сведешь себя с ума. Пойдем, ангел. Не дожидаясь, пока Азирафаэль найдет еще один вялый предлог, чтобы сидеть здесь и смотреть, как люди умирают, Кроули поднимается на ноги и тащит ангела за собой. Он слабо шатается, когда встает на ноги, но Кроули обхватывает его за талию, чтобы поддержать. — Кроули, я не могу просто оставить их… — Конечно, можешь, — снисходительно говорит Кроули, на что Азирафаэль фыркает. — Всевышняя же смогла, не так ли? На это у Азирафаэля нет ответа. Кроули уводит его подальше от трупов, усеявших землю, и запаха тления в воздухе, Азирафаэль тяжело опирается на него, когда они уходят. Несмотря на первоначальный протест, ангел не произносит ни слова, чтобы попытаться остановить его. Они вместе пробираются по безлюдным улицам, пока не достигают самых окраин деревни, где Кроули останавливался с тех пор, как прибыл в эти места. Запах смерти здесь не такой сильный, и костры едва видны вдалеке, только черный дым клубится высоко в небе. Кроули ведет Азирафаэля в дом и захлопывает дверь щелчком пальцев. Тут нет ничего особенного, — просто место, где можно поспать и поесть, когда находит такое настроение, — но для небольшой ангельской реабилитации вполне подойдет. Когда он мягко подталкивает Азирафаэля к кровати, тот, наконец, снова пытается возразить. Он упирается пятками и тормозит их продвижение. — Кроули, ты же знаешь, я не люблю спать. — Ага, — бурчит Кроули, давя на его поясницу, чтобы снова подтолкнуть вперед. — И меня ни капли не волнует мысль о том, что ты развоплотишься от истощения. Просто пройдет сотня лет, прежде чем они отправят тебя обратно, а мне не нравится пить в одиночестве. Так что ложись, пока не свалился, ангел. Он не уверен, когда это произошло, но «ангел» постепенно стало не столько утверждением того, что есть Азирафаэль на самом деле, сколько ласковым прозвищем. Кроули нравится, как слово скатывается с его языка, искрится нежностью, которую Азирафаэль, кажется, даже не замечает. Он чувствует легкий трепет каждый раз, когда произносит его, такое же волнующее чувство, как когда ему сходит с рук то, чего он не должен был делать. Никто не может помешать ему сказать «ангел», даже если он втайне имеет в виду что-то другое, говоря это. Азирафаэль чопорно фыркает и устраивает шоу, неохотно усаживаясь на самом краю кровати. Как будто он просто подшучивает над Кроули, оставаясь на месте, и в любой момент соберется сбежать. Кроули отворачивается на миг лишь для того, чтобы схватить кувшин и чашку, чудом превращая прохладную воду в нечто более крепкое. Даже если он добавит немного снотворного, Азирафаэль все равно слишком истощен и расстроен, чтобы это заметить. — Пей, — он сует чашку в руки Азирафаэлю и не сводит глаз с ангела, пока тот не подносит ее к губам с обиженным вздохом. — Можешь поспать здесь, если хочешь. — Мне не нужно спать, — Азирафаэль осушает чашку и протягивает ее обратно, его пальцы ненадолго касаются пальцев Кроули. — И я не думаю, что моя сторона обрадуется, узнав, что я… — Что? — Кроули приподнимает бровь. — Спал в постели демона? Азирафаэль краснеет, поджимая губы. — Именно. — Вряд ли важно, если я на самом деле не в постели с тобой, не так ли? — Кроули весело наблюдает, как Азирафаэль обдумывает это, в то время как его веки уже начали тяжелеть. Он быстро моргает несколько раз и хмурится. Используя свой лучший соблазнительный голос, Кроули шепчет: — Всего лишь немного вздремнуть. Никто не заметит. Зевнув, Азирафаэль признает: — Думаю, я мог бы дать отдых глазам на мгновение. Всего разок, — он снова моргает, явно изо всех сил пытаясь оставаться в вертикальном положении и бодрствовать. — Небеса не могут рассердиться, если я на самом деле не сплю, правда? Кроули торжественно кивает. — Очень разумно. — Да, полагаю, что так, — Азирафаэль откатывается от края кровати, намереваясь устроиться поудобнее. — Учти, это всего на несколько минут. Я снова встану и выйду, не успеешь и глазом… Кроули смотрит, какое-то неловкое тепло разливается в его груди при виде Азирафаэля, спящего в его кровати. Он протягивает руку и проводит кончиками пальцев по бледной щеке ангела. Азирафаэль наклоняет голову, припадая к прикосновению с блаженной, рассеянной улыбкой, и Кроули чувствует вес того запретного, прекрасного слова на кончике языка. Он опускает руку, вздыхая. — Сладких снов, ангел. III. 1801 Когда до него доходят слухи о еще одном британском военном корабле, захваченном и реквизированном пиратами, Кроули поначалу не придает этому значения. Хотя он взял на себя ответственность за пиратство, когда получил похвалу Снизу, он не обращал на него особого внимания с середины 1700-х годов. Еще лет через десять пираты в этих водах вообще исчезнут. Вряд ли это стоит его времени. По крайней мере, до тех пор, пока не начали поступать новости о взятии в плен пассажиров. Посреди миссии в Вест-Индии Кроули сидит в переполненном пабе, дуясь из-за неудачного искушения и чрезмерного изобилия местного рома. Он не пил ничего приличного с самого приезда. Слева от него парочка парней, которые работают в доках, рассказывают последние новости издалека. Трезвый и раздраженный, Кроули прислушивается, потому что делать ему все равно больше нечего. — Конечно, у всех офицеров богатые семьи, которые отсыпят возмутительную гору монет за их безопасное возвращение, — отмечает один из них, пьяно размахивая чашкой в воздухе для особой выразительности и почти стукая своего коллегу по лицу. Ром стекает с его чашки, капая на грязный пол. — Но этот чопорный… — Дворянин, — говорит другой, лишь чуть лучше контролируя себя, чем его друг. — Думаю, британец. Неуклюжий снова машет чашкой. — Даже не черканет записку о выкупе своей семье! И явно, судя по его виду, они просто купаются в деньгах по самые уши. Говорит, что Габриэль все равно не отдаст за него ни одной золотой монеты. Кроули выпрямляется на своем месте у барной стойки, в его животе все скручивается в узел. — Кто такой Габриэль? — Не знаю, должно быть, его брат или что-то в этом роде, — неуклюжий глотает остатки рома, вытирая подбородок тыльной стороной ладони. — Так или иначе, он все время говорит о бумажной волоките и о том, как ужасен морской воздух для книг. Думаю, он скоро пойдет по доске, если не начнет сотрудничать. Кроули шипит сквозь зубы. Азирафаэль, благословенный ты идиот!.. Той же ночью он пробирается к докам и крадет небольшое судно, которым может управлять самостоятельно. Хотя у него нет точного направления, после тысяч лет для того, чтобы разыскать Азирафаэля, ему достаточно просто закрыть глаза и ориентироваться по одному только чутью. Если бы его попросили выразить это словами, Кроули не смог бы точно сказать, что это за чувство, — просто то, что оно теплое и яркое, и чем ближе он к Азирафаэлю, тем сильнее ощущает, будто возвращается домой. Благодаря чудесному ветру ему не нужно много времени, чтобы добраться до Азирафаэля. Он обнаруживает пиратский корабль к тому моменту, когда солнце уже поднимается над горизонтом. Он может сказать, что это нужный корабль, даже не проверяя — Азирафаэль чувствуется так близко, что Кроули практически может дотянуться через эфир и коснуться его. Спуская шлюпку на воду, Кроули ворчит о беспечных ангелах, которые вечно попадают в беду, не имея понятия, как снова выбраться из нее, пока он гребет к кораблю. У него нет определенного плана, несмотря на то, что он всю ночь обдумывал его. Он все равно предпочитает работать в стиле «делай вид, будто знаешь, что делаешь, и надейся на лучшее». Волны мягко плещутся о борта его лодки, пока он движется по воде, и соленый воздух щекочет нос. Ветер доносит до него гневные голоса, и когда Кроули поднимает взгляд, он видит, что палуба корабля усеяна людьми. Сжимая пальцы на веслах, он сканирует их лица и почти сразу находит Азирафаэля. Хотя его одежда грязная, вероятно, из-за того что Кто знает, сколько времени он был заперт в трюме, его, с головы до ног одетого во французский шелк, достаточно легко заметить среди команды оборванных пиратов. Бородатый мужчина в большой шляпе — капитан, как предполагает Кроули, — держит ангела на острие меча, когда ведет его к доске. Сжимая сумку, которая — Кроули точно это знает — полна книг, Азирафаэль с оскорбленным фырканьем хлопает по лезвию. — Вот правда, в этом нет совершенно никакой нужды! Вы хоть представляете, в каком положении окажется Габриэль, если меня убьют пираты? — он взвизгивает, когда острие лезвия безжалостно колет его в спину. — Будьте же милосердны, дорогой мой! Невидимый, дрейфующий прямо под доской, Кроули щелкает пальцами. Над головой прекращается гневный крик. Единственный звук на многие мили — это скрип корабля и плеск воды, омывающей его корпус. Развалившись на носу своей лодки, он с ухмылкой кричит: — Они пираты, ангел! Бессердечие — практически их второе имя. Азирафаэль отворачивается от застывших пиратов на палубе и смотрит через борт корабля, немного похожий на испуганную птицу. — Кроули? — Его глаза расширяются, когда Кроули машет рукой, и яркая, облегченная улыбка освещает его лицо — вся бессонная ночь в его поисках в этих бескрайних водах полностью себя оправдывает. — Что ты здесь делаешь? — Да вот думал попробовать глубоководную рыбалку, — сухо отвечает демон, приподняв бровь. — Хочешь присоединиться? Все еще сияя, Азирафаэль бросает вниз свою сумку. Она с тяжелым стуком ударяется о дно лодки, и Кроули закатывает глаза. Ага, определенно книги. Он сует сумку под сиденье и протягивает руку Азирафаэлю, когда тот спускается, помогая ему сесть в лодку так, чтобы они не перевернулись. Вблизи Азирафаэль такой неопрятный, каким Кроули никогда его не видел. Его одежда грязная и рваная, щеки испачканы, и от него сильно пахнет ромом. Его светлые волосы взлохмачены, а пряди длиннее, чем Кроули когда-либо видел, — достаточно длинные, чтобы лезть ему в глаза, когда он смотрит на Кроули и говорит: — Спасибо, мой дорогой. — Нгх. Как он может выглядеть так чертовски идеально после похищения пиратами? Во рту пересохло, Кроули безуспешно трет ключицу. Его грудь кажется тесной и полной, как будто его сердце вот-вот вырвется из нее и приземлится к ногам Азирафаэля. Возможно, ему удастся засунуть его в сумку к книгам и сохранить в безопасности. Может быть, тогда Кроули покинет желание выпалить что-нибудь, что принесет ему только боль. — Не стоит упоминания, — он прочищает горло, отводя взгляд. — Готов? Когда Азирафаэль кивнул, он щелкнул пальцами. Время возобновило свой ход. На пиратском корабле капитан, который угрожал Азирафаэлю острием меча, обнаруживает, что стоит на самом дальнем краю доски. В момент паники он теряет равновесие и падает головой вниз за борт. Когда большой всплеск доносит морские брызги в их сторону, Кроули смахивает воду с глаз и цокает языком. — Ему действительно стоит быть осторожнее посреди океана. Просто напрашивался на неприятности. — Не могу не согласиться, — Азирафаэль сцепляет руки и смотрит на Кроули с надеющейся улыбкой. — Ты принес что-нибудь поесть? Обслуживание на этом корабле было ужасающим. Подмигнув, Кроули сотворяет яблоко. IV. 1926 Азирафаэль заимел привычку встречаться со своими любимыми авторами и собирать их подписи на форзацах всех своих первых изданий, как дети собирают бейсбольные карточки. Он пил чай с Джейн Остин, редактировал рукописи Билли Шекспира и стрелял сигаретку у Мэри Шелли. Кроули даже не хочет думать о том, что там у него было с Оскаром-чертовым-Уайльдом и этим распутным лордом Байроном. Его нынешнее увлечение «Прекрасными и проклятыми» означает, что тесное общение Кроули с американцем по фамилии Фицджеральд вызывает чистое, незамутненное благоговение. Нечасто Азирафаэль смотрит на него так — восхищение, и восторг, и немного зависти. Ну, во всяком случае, если только Кроули не приносит блины. Иметь что-то, чего хочет Азирафаэль, — это чувство, не похожее ни на одно другое. Оно приносит Кроули ощущение декаданса, как если бы он бездельничал голым на шелковых простынях или потягивал шампанское в ванне с пеной. Обладание чем-то, что ангел считает желанным, для Кроули является воплощением греха, давно прозванного Гордыней. Она раздувает его грудь, заставляет ухмылку изгибать его губы. Она делает его достаточно великодушным, и предложение соскальзывает с его языка, как искушение. Дело в том, что, как только Азирафаэль его принимает, Кроули сожалеет о том, что предложил. Скотт Фицджеральд, конечно, не худший человек, которого когда-либо встречал Кроули, и он уверен, что Азирафаэль уже привык к тому, какими ужасными людьми могут быть писатели. И в любом случае защищать Азирафаэля от этого не его работа. Он демон. Во всяком случае, он должен хотя бы почувствовать проблеск предвкушения в тот момент, когда ангел поймет, что его последний любимый автор — тот еще придурок. Но, черт возьми, Кроули давно смирился с тем, что он слишком мягок, когда дело касается Азирафаэля. Он боится этого ужина. Боится того, что милая улыбка Азирафаэля исчезнет с его лица, как всегда, когда он разочарован. А Кроули не питает иллюзий по поводу Фицджеральда. Азирафаэль будет разочарован в какой-то момент вечера. Суетясь на пороге пентхауса в Нью-Йорке, Кроули бормочет: — Просто помни, что я был против. — Ты это предложил, спешу напомнить, — Азирафаэль вздыхает. — Ты вечно говоришь о вечеринках, которые они устраивают. — Они устраивают блестящие вечеринки — много джина, танцев и оргий в бассейне, — фыркает Кроули, не обращая внимания на невпечатленный взгляд Азирафаэля. — Но хорошего помаленьку. В противном случае всё это становится немного чересчур... Азирафаэль стоит рядом с ним, сжимая свою лучшую копию «Великого Гэтсби» и бутылку вина, немного подпрыгивая на носочках от волнения. — Ой, взбодрись, Кроули! Это всего лишь ужин. Кроули смотрит на него, слишком очарованный его мальчишеским энтузиазмом, чтобы выразить еще один протест. — Как скажешь, ангел. Прежде чем кто-либо из них успевает сказать что-нибудь еще, дверь распахивается, и Зельда визжит при виде него. Она делает шаг вперед, не проявляя ни одной из тех социальных тонкостей, которые ее родители так старались внушить ей, обнимает Кроули за шею и виснет на нем, отрывая ноги от земли. Вынужденный обнять ее или упасть на пол, Кроули прижимает к себе маленькую женщину, сминая при этом ее коктейльное платье и свой костюм. Ухмыляясь через плечо Азирафаэлю, он говорит: — Ангел, это… — Очевидно, Зельда Фицджеральд, — Азирафаэль бросает на него теплый, слегка сердитый взгляд. — Я точно знаю, кто она такая, дорогой. Зельда наконец отпускает его и обращает свою широкую улыбку на Азирафаэля, тянется и сжимает его руки в своих. — Здравствуйте, мистер Фелл, — говорит она, ее густой алабамский акцент все еще заметен, несмотря на все ее попытки его побороть. — Мне кажется, я тоже вас уже знаю. Клянусь, Энтони мало о чем говорит, кроме вас, сладкий. Азирафаэль приподнимает бровь. — Да неужели? Кроули сердито смотрит на затылок Зельды, чувствуя, как теплеют его щеки. Издав серию звуков в глубине горла, он сует руки в карманы и говорит: — Да, но она не упомянула, что я всегда говорю о твоей ужасной манере одеваться. Зельда закатывает глаза, берет Азирафаэля под руку и ведет его внутрь. — Уверяю вас, он думает, что вы затмили звезды! — О, нет, — невинно моргая, говорит Азирафаэль. — Боюсь, с этим он справился сам. Зельда воркует с ним, совершенно очарованная. Ну разумеется. Следуя за ними, Кроули вздыхает. Вечер будет долгим. Азирафаэль, несомненно, поражен своим кумиром, когда встречает Скотта, трясет его руку и воодушевленно восхищается его работой, но Кроули ясно, что именно Зельда Фицджеральд всецело расположила его к себе. Она всегда так делает — своим настроем и своим огнем, способным заставить самые невинные вещи казаться совершенно возмутительными. Когда предоставляется возможность, она полностью превосходит мужа своим остроумием и проницательностью. Если Зельда находится в комнате, на самом деле никто не видит Скотта. Наверное, именно поэтому ее муж, кажется, так на нее обижается. Скотт пьет безостановочно на протяжении всего ужина, хотя ему все равно удается живо участвовать в беседе. Он может быть почти таким же очаровательным, как его жена, когда находится в нужном расположении духа. К этому моменту уже привыкший к переменчивой природе этого человека, Кроули того и гляди ждет беды, но все по-прежнему идет… хорошо. Один благословенный момент он думает, что ему действительно удалось подарить Азирафаэлю приятный вечер с одним из его любимых писателей. А потом… — О, моя дорогая. Вы просто обязаны показать мне что-то из своих работ, — Азирафаэль сжимает руку Зельды, ободряюще улыбаясь ей. — Я понятия не имел, что Вы тоже пишете! Зельда машет на него сигаретой, выпустив кольцо дыма к потолку. — Там пока особо нечего смотреть, — говорит она, пожимая плечами. — Но я надеюсь, что когда-нибудь смогу уговорить Скотта или издателя взглянуть на них. — Она также рисует и танцует, — говорит Скотт и тянется через стол к ее руке. — Женщина со многими интересами, моя Зельда. Зельда лучезарно улыбается ему. Скотт подмигивает, сжимая ее руку. — К сожалению, не особо талантлива, но я полагаю, что для этого она слишком красива. Улыбка сползает с губ Зельды, и она вырывает руку обратно себе на колени. Она делает еще одну медленную затяжку, ее глаза блестят. — Недостаточно красива для тебя, — замечает она, и Кроули узнает в ее голосе нотку стали. Он кривится. Вот вам и приятный вечер. Его демоническая часть радуется. Другая его часть, безраздельно принадлежащая ангелу, разочарованно вздыхает. — Но я полагаю, ты предпочитаешь что-то более мужественное, не так ли, дорогой? Скотт застывает, его лицо уродливо краснеет. — Да как ты смеешь!.. Когда он делает выпад вперед, протягивая руку к жене, время, кажется, замедляется. Кроули, возможно, приложил к этому руку (а может и нет). Он бросает взгляд на Азирафаэля. Неподвижный, с поджатыми губами и суженными глазами, тот внезапно на сто процентов выглядит Стражем, которым когда-то был. Готовый броситься между ними и защитить Зельду. Кроули посылает Вселенной краткую благодарность за то, что ангел потерял свой пылающий меч, потому что в противном случае, он почти уверен, Азирафаэль обнажил бы его прямо сейчас. И Господ… Сатан… Кто угодно — Кроули любит его! Еще никогда слов не было так много на кончике его языка, как будто он рассыплется на тысячу кусочков, если не произнесет их. Но слова ни одного из них не доведут до добра. И Азирафаэлю нынче не нужен меч. Для этого есть Кроули. С резким движением его кисти свеча на ближайшем к Скотту столе вспыхивает и искрит, охватывая его рукав. Подожженный, он кричит и удивленно отшатывается от жены. Он выглядит настоящим идиотом, ругается и машет рукой, вопя, прося кувшин с водой. Когда Зельда скачет вокруг, чтобы помочь ему снять пылающий рукав, Азирафаэль не шевелит и пальцем, чтобы посодействовать. Вместо этого он расслабляется в кресле и смотрит через стол на Кроули с чем-то вроде благодарности в глазах. V. 2019 Лишь когда он сидит в оксфордском автобусе, направляющемся в Лондон, а Азирафаэль сидит рядом с ним, все еще слабо пахнущий священным огнем, Кроули мысленно признается себе, что у него может быть совсем другое определение конца света. Для всех остальных начало Армагеддона было на авиабазе в Тадфилде, где четверо детей сражались с Всадниками Апокалипсиса. Для Кроули всё закончилось, когда он сидел на полу горящего книжного магазина в Сохо. Он подносит винную бутылку к губам, делает большой глоток и смотрит в окно. Они с Азирафаэлем совершили набег на магазин в Тадфилде, пока ждали автобус. Кроули украл вино и несколько печений «Хобноб» для Азирафаэля, который всегда становился раздражительным, когда был голоден. Азирафаэль все это время беспокоился о взломе с проникновением, и оставил слишком много денег на прилавке у входа, чтобы компенсировать чувство вины. Хотя он, кажется, оценил печенье, которым с удовольствием хрустит рядом с Кроули, пока автобус катится в Лондон. Его плечо задевает Кроули каждый раз, когда водитель делает резкий поворот, время от времени напоминая Кроули, что он на самом деле здесь. Что демон не воображает его, как он подумал, еще когда Азирафаэль впервые появился перед ним, пока он топил свои печали в пабе. Кроули слушает его довольное мурлыканье после каждого укуса и думает: «Я почти потерял это». Сегодня, в течение нескольких часов, он думал, что Азирафаэль мертв. Больше не завалишься в книжный магазин в надежде, что ангел пригласит его к чаю, и не побездельничаешь на диване в часы работы магазина, слушая, как он пытается отговорить клиентов от покупки книг. Больше никаких попыток скрыть улыбку, когда Азирафаэль издавал эти тихие звуки беспокойства, если Кроули вёл Бентли по городу на невообразимой скорости. Больше никаких взглядов через стол в каком-нибудь ресторане, только чтобы увидеть, как Азирафаэль буквально извивается в своем кресле, пробуя особенно хороший кусок торта. Больше никаких сияющих улыбок, которые заставляют его чувствовать, будто он вообще никогда не Падал. После мысли о том, что у него больше этого никогда не будет, облегчение от того, что ангел так близко, подкашивает колени. Он еще не в безопасности, пока нет. Ни один из них. Угроза Рая и Ада все еще неминуема, нависает над ними, как туча. Но на данный момент все, что имеет значение, это то, что Кроули устал до смерти, и теплый, знакомый вес Азирафаэля, прижатый к его боку, является достаточным подтверждением того, что он никуда не денется. К счастью для него. Кроули не совсем уверен, что бы он сделал, если бы Азирафаэль попытался настоять на чем-то нелепом, вроде остановки в отеле вместо его квартиры в Мейфэре, но у него есть чувство, что это было бы чем-то недостойным и позорным. После сегодняшнего дня он больше никогда не хочет выпускать Азирафаэля из виду. Его склонность попадать в самые ужасные неприятности начинает по-настоящему тревожить Кроули. Он делает еще один глоток вина и отбрасывает эту мысль. С Азирафаэлем ничего не случится. Они вернутся к Кроули, выпьют еще немного и, можно надеяться, выяснят, в чем состоит последнее пророчество Агнессы Псих. Кроули закажет еду на вынос в том индийском заведении на углу, которое любит Азирафаэль, и, возможно, соблазнит его посмотреть несколько серий кулинарного шоу, просто чтобы понаблюдать, как ангел заламывает руки и вздыхает каждый раз, когда думает, что Пол Голливуд слишком резок в отношении участников. И, возможно, если Вселенная окажется очень благосклонна к Кроули, Азирафаэль не позволит ему спать на диване, когда кровать достаточно велика для двоих. Кроули представляет, как он забирается в свою обычно пустую постель и засыпает, а Азирафаэль достаточно близко, чтобы протянуть руку и коснуться, вероятно, одетый в мягкую клетчатую пижаму и читающий книгу при свете прикроватной лампы. Домашность — интимность — такого конца этого адского дня вызывает у него комок в горле. Мягкое прикосновение к руке, которая не сжимает бутылку вина, напрочь сбивает Кроули с мыслей о том, как бы уберечь Азирафаэля, навсегда заперев его в квартире в Мейфэре и укрепив это место с помощью демонической защиты. Кроули устало моргает, отворачиваясь от окна. И смотрит. Азирафаэль взял его за руку и крепко переплел их пальцы. На мгновение Кроули задается вопросом, может ли он быть настолько пьян, чтобы испытывать галлюцинации. Он медленно отрывает взгляд от теплой руки, сжимающей его, чтобы уставиться на ангела. Если у него галлюцинации, он ожидает увидеть что-то нелепое — например, Азирафаэля с клоунским носом или, может быть, красочную экзотическую птицу, сидящую на его голове. Но тот сидит рядом с ним, как всегда чопорный. Он смотрит на свои колени, на щеках его легкий румянец, на жилете — крошки печенья. И у Кроули нет никаких галлюцинаций. Его грудь волнуется и сжимается, как будто его хрупкое человеческое тело слишком мало, чтобы вместить в себя всю любовь. И, черт возьми, он любит Азирафаэля. Он любит его так сильно, что испытывает искушение сказать это, вынести боль, тошноту и страдание только для того, чтобы ангел мог это услышать. Он хочет поднять мягкую руку, прижать к губам и поцеловать костяшки пальцев. Он хочет выбросить бутылку вина, забраться к Азирафаэлю на колени и обернуться вокруг него, как он хотел, еще когда был змеем в том Саду. Кроули чувствует себя таким полным любви, обожания и безнадежной преданности, и ожидает, что его сердце в любой момент начнет трещать по швам, изливая все свои смущающие чувства на обутые в оксфорды ноги Азирафаэля. Но с легкостью шеститысячелетней практики он проглатывает все это и просто сжимает нежную руку, доверчиво спрятанную в его руке. Один раз. Дважды. Трижды. Я. Тебя. Люблю. Слабо улыбаясь, Азирафаэль проводит большим пальцем по его костяшкам, и Кроули изо всех сил, оставшихся в его измученном теле, надеется, что, может быть, ангел поймет всё, что он не может сказать. +I. 2019 Кроули мог многое сказать об Азирафаэле. Он забывает дышать, когда читает хорошую книгу. При всей своей любви к еде он не может приготовить даже яичницу-болтунью, не спровоцировав пожар. Несмотря на то, что он создан из божественной любви и милосердия, он мог бы стать настоящим чемпионом по злопамятности (если бы, конечно, олимпийский комитет определил такой вид спорта). И Ничто и Никогда не сможет убедить его в том, что Лин-Мануэль Миранда не сотворен лично Самой Всевышней. Но — он не может сказать, что ангел не держит слово. Удовлетворенно растянувшись на одеяле для пикника под тенистым деревом посреди Сент-Джеймского парка, Кроули тихо отпускает последние из своих давних страданий. «Ты слишком быстр для меня, Кроули», — говорил он. Но также тогда прозвучало и обещание, за которое он держался, — что, возможно, однажды Азирафаэль не будет так бояться, что его увидят с демоном. И вот они здесь, жуют бутерброды и потягивают чай из термосов. В парке сегодня достаточно тихо, чтобы Кроули мог различить слабое кряканье уток вдали. Листья над их головами шелестят от легкого летнего ветерка. Он закрывает глаза и греется на солнышке, пробивающемся сквозь ветви. Скоро наступит осень. Кроули интересно, не захочет ли Азирафаэль поехать в Тадфилд в октябре. Он не может представить лучшего способа провести Хэллоуин, чем в компании самого Антихриста. Он собирался упомянуть об этом, когда Азирафаэль заёрзал на одеяле рядом с ним. Кроули открывает один глаз, чтобы посмотреть на то, как он разглаживает свой жилет и поправляет галстук-бабочку. К настоящему времени он достаточно хорошо знает ангела, чтобы понять, что тот собирается что-то сказать, поэтому пока откладывает мысль о поездке на потом, снова закрывает глаза и ждет. Азирафаэль мягко прочищает горло, и звук этот такой неуверенный, что Кроули чувствует, как уголок его рта дергается от желания улыбнуться. Он силой воли сохраняет спокойное выражение лица, гадая, в чем, черт возьми, можно быть неуверенным после всего, через что они прошли. Может, он тоже думает о поездке в Тадфилд и считает, что Кроули будет против? Может быть, он хочет последнюю малиновую тарталетку, но думает, что было бы дурным тоном забрать ее? Может быть, он собирается признать, после некоторых тщательных размышлений, что шотландка все-таки не такая уж стильная? — Не могу представить, насколько ужасно коварным я был все эти годы, — наконец начинает Азирафаэль, прерывая мысли Кроули прежде, чем его теории станут еще более нелепыми. Его голос мягкий и немного дрожит, как будто он напуган, даже когда слова вылетают из его рта. Заинтригованный, Кроули снова открывает глаза. Азирафаэль неподвижно сидит рядом с ним, сцепив руки. — Но после всего, что произошло за последние несколько недель, я чувствую необходимость сказать это. Кроули приподнимает бровь в молчаливом, озадаченном ободрении. Азирафаэль закусывает губу и бросает на него быстрый взгляд. — Я так сильно люблю тебя, Кроули, — он крутит кольцо на мизинце, не обращая внимания на стремительно бледнеющее лицо Кроули. — Намного больше, чем мне полагается. Безмолвно глядя на него, Кроули медленно поднимается. — Ты что?.. — Знаешь, ты дал мне так много причин согласиться спасти этот мир вместе с тобой, — говорит Азирафаэль, как будто Кроули только что не потерял всякую надежду когда-нибудь снова успокоиться. — Но единственная причина, в которой я действительно нуждался, была та, о которой ты так и не удосужился упомянуть. Ты. Ты часть этого мира, Кроули. Так что, конечно, я хотел его спасти — лишь бы никогда не расставаться с тобой. — Нгх, — Кроули трясет головой, мысли его кружатся. За все эти годы — столетия за столетиями — ему ни разу не приходило в голову, что он может столкнуться с возможностью действительно услышать эти слова от Азирафаэля и быть не в состоянии ни черта сказать в ответ. Он хочет кричать. Он хочет ответить. Поэтому он берет себя в руки и пытается. — Азирафаэль, я… — резкая, колющая боль расцветает в его груди. Кроули давится всхлипом, прижимая руку к своему сжавшемуся сердцу. Он шипит сквозь зубы. — Чёрт. Лицо Азирафаэля перед ним вытягивается. Свет полностью покидает его глаза, и прекрасный намек на розоватый оттенок на его щеках начинает тускнеть по мере того, как его руки заламываются все сильнее. — Ох, — он тяжело вздыхает, заставляя себя улыбнуться. — Я всё неправильно понял, да? — Нет, постой. Ангел… — Кроули слепо тянется, хватая Азирафаэля за руку, чтобы он не отвернулся, не встал и не бросил его. Его грудь все еще болит, прожигая его, как святая вода, но он заставляет себя игнорировать ее. Боль все равно рано или поздно уйдет. Его волнует то, что Азирафаэль тоже может. — Я не могу сказать... то, что ты хочешь, чтобы я сказал. Азирафаэль кивает, тем великодушным, самоуничижительным крошечным кивком, который он всегда адресует Габриэлю, потому что думает, что не заслуживает больше, чем то, что он получает. Кроули ненавидит себя. И Небеса, и Габриэля, и Саму Всевышнюю за то, что они отняли у него всё. За то, что заставили его ранить Азирафаэля. — Все в порядке, — говорит ангел, и его улыбка дрожит. — Я понимаю… — Нет, ты правда не понимаешь, — Кроули подбирается ближе на одеяле, сжимая руки Азирафаэля так крепко, что от этого больно. Достаточно крепко, чтобы заставить Азирафаэля наконец взглянуть на него. Кроули отчаянно смотрит на него через стекла солнцезащитных очков. — Мне нужно, чтобы ты выслушал меня очень внимательно, ангел. Ладно? С широко открытыми глазами Азирафаэль отвечает: — Хорошо. — То, что ты только что сказал… о том… что ты чувствуешь. Ко мне, — Кроули облизывает губы, слова срываются с его языка в прерывистой, неустойчивой последовательности. — Я не могу этого сказать. То есть физически не могу. Эта способность была… отнята у меня, когда я Пал. — Ты… — Азирафаэль качает головой, нахмурив брови. — Но это… ты не… — он сжимает руку Кроули, пальцы почти болезненно впиваются в его кожу. — Ты пробовал? — Конечно, я пробовал, — саркастически говорит Кроули. — Ничем хорошим это не заканчивается, поверь мне. Азирафаэль громко сглатывает, он выглядит более безумно с каждой секундой. — Что тогда происходит? — Боль, — взглянув в сторону, Кроули пожимает плечами. У него есть чувство, что детали только усугубят тошнотворное выражение лица ангела, а он не желает делать этот разговор еще более трудным. — Иногда мне становится физически плохо. Однажды даже вырвало кровью. Пораженный, Азирафаэль сжимает дрожащие губы. — То есть, ты никогда не сможешь… полюбить меня. Кроули стонет и срывает очки с лица, бросает их на одеяло и позволяет Азирафаэлю полностью его видеть. — Черт возьми, ангел. Конечно, я!.. — он захлопывает рот и стискивает зубы, заталкивая слова обратно в горло. Накашлять кровью на их пикник ничем не поможет. — Только потому, что я не могу сказать, не означает, что я этого не чувствую. Азирафаэль внимательно наблюдает за ним, его глаза широко открыты и полны мягкой надежды. — Правда? Подтянув колени к груди и скрестив на них длинные руки, Кроули провел рукой по лицу. — Люди великолепны, но я пытался спасти эту планету не для них. Я сделал это, потому что мысль о том, что я не увижу тебя в любой момент, когда захочу, была немыслима. Я не уехал на Альфу Центавра, потому что... потому что не было смысла переживать конец этого благословенного мира, если тебя в нем не будет. — Он выдыхает безрадостный смешок, горло у него пылает. — Ты… ангел, ты для меня всё. Безмолвно глядя на него, с приоткрытым ртом и снова залитыми румянцем щеками, Азирафаэль сидит совершенно неподвижно. Кроули вздыхает, проводя рукой по волосам. — Мне просто жаль, что я не могу этого сказать. Это несправедливо по отношению к тебе, когда ты так легко можешь мне сказать, а всё, что я могу сделать, это… — Ты успокоил испуганного ангела, который только что отдал свой пылающий меч. Пораженный, Кроули поднимает взгляд от своих колен и обнаруживает, что Азирафаэль смотрит на него с удивлением в глазах. Он осторожно признает: — Что ж, я не хотел, чтобы из-за этого ты чувствовал себя виноватым. Азирафаэль улыбается. Лучезарная улыбка лишь медленно растет с каждым его словом. — Ты вбежал в горящее здание, чтобы спасти для меня книги, когда мы почти не знали друг друга. Ты спас меня от пиратов, нацистов и Французской революции. Ты называешь меня ангелом, как другие говорят «любимый». Кроули краснеет, разоблаченный, но Азирафаэль продолжает, затаив дыхание и сияя. — Ты как-то поджег Скотта Фицджеральда, потому что я выглядел расстроенным! Кроули наклоняет голову и бормочет: — Ну, он в любом случае был полным олухом… — Дорогой… — шепчет Азирафаэль и целует его. Кроули чувствует, как все его тело приходит в шок от мягких губ, прижатых к его губам, и нежных рук, обнимающих его лицо. Он беспомощно наклоняется к нему, но в остальном не двигается, слишком беспокоясь, что спугнет Азирафаэля. Но ангел, похоже, пугаться не собирается, поглаживая большими пальцами скулы Кроули и оставляя нежные поцелуи в уголках его рта. Кроули вцепляется в рукав куртки Азирафаэля и дрожит, жалкое хныканье застревает в его горле, пока Азирафаэль не сжалился над ним и не повернул голову, чтобы снова поцеловать его должным образом. — Каким же старым глупцом я был, — говорит Азирафаэль, когда они в конце концов отступают. — Я думал, что был храбрым сегодня, но… ты говорил это задолго до того, как я вообще осмелился. Ты говорил это с самого начала. — Азирафаэль почти извиняясь утыкается своим носом о его, и тихий вздох, срывающийся из его рта, заставляет Кроули содрогнуться. — Мне очень жаль, что я этого не слышал. Дыша прерывисто, неглубоко, Кроули безуспешно пытается проглотить ком в горле. Его глаза блестят, как бы он ни старался сдержаться. Облегчение от того, что его поняли, почти невыносимо. Он с жадностью прижимается щекой к мягкому теплу ладони Азирафаэля и вдыхает запах пергамента, впечатавшийся в его кожу. — Ничего... — бормочет он. — Раз уж теперь ты слышишь. — Мой дорогой Кроули, — говорит Азирафаэль с ослепительной улыбкой. — Это единственный звук в мире. Я люблю тебя, — думает он безумно. Я люблю тебя. Я люблю тебя… И, наконец, Азирафаэль внемлет.