***
Джек вспоминал об этом, стоя на мосту. Сестрички с улыбкой бегали рядом, смеялись, цеплялись за его свитер. Со стороны солнца нёсся яркий, холодный ветер, и облака быстро двигались по голубизне неба. Они на свободе и это прекрасно. Прекрасно было и то, как Джек и Тененбаум выбирали новый дом. Среди множества пустующих лишь один пришёлся им по нраву. Далеко от моря, вдали от людей, но близко к домам соседей. Если пройти немного, миновать чудесный яблоневый сад и несколько скамеек, можно увидеть, как соседка (чудесная женщина лет… тридцати пяти?) машет из окна или идёт с пирогом. В их дом она заявлялась часто. Приходила на многочисленные дни рождения, которые Тененбаум и Джек, по неумелости, выставили друг за другом. Одна сестричка родилась пятого ноября, вторая шестого, и так забилась целая неделя. Каково же было удивление, когда, выйдя из затопленного города, они поняли, что следующим месяцем идёт ноябрь. Постепенно комнаты заполнялись игрушками. Их дарили на каждый праздник, иногда смущённо спрашивая, кем Джек приходится Тененбаум. Та отнекивалась, умело разъясняя, что уж явно не мужем. По-началу «подружки» ехидно прищуривались. Позже -- сочувственно мотали головой. По их мнению, Джек — статный и взрослый мужчина — лучший кандидат в мужья. Бриджит же никогда не разъясняла им, что не выйдет за человека, которому нет и пяти лет. Время текло медленно. Поднималось и опускалось солнце, от порывов ветра шевелилась листва. Миновала осень, прошла в играх и подарках зима. Как только с весной начал таять снег, Джек и сестрички с детским восхищением откапывали подснежники, наблюдали за возвращением перелётных птиц. А после Джек украдкой поглядывал на рисунки малышек, встречая почти на каждом себя. «Папа Джек! Это Папа Джек!» Папа Джек накрывал Сестричек одеялом и иногда готовил с утра. Тененбаум любезно научила его одному рецепту, боясь за целостность кухни. И теперь Джек умело, с восхищением и гордостью, готовил Шарлотку. Яблочный пирог. Джек бы никогда не догадался, что обожает деревья и яблоки, а сейчас уплетал второе с восхищением в уставших, но почти что детских глазах. Когда миновала весна, в их жизнь заглянуло лето. Первое лето в серых, засыпанных листьями и снегом, судьбах. Сестрички пытались залезть на деревья, Джек гулял по саду и курил. Первое время Тененбаум почти что била его рукам. А позже простила. Поняла, что не следует мучить Джека ещё и замечаниями. В его голове и без того много проблем. Да… Бриджит пришлось свыкаться со многим. Например, в один из летних деньков она отыскала трубку Эндрю Райана посреди комнаты. Была уверена, что сходит с ума, пока не получила этому объяснение — Джек стыдливо мотал головой и, по-детски поджимая губы, разъяснял, что хочет помнить об отце. Из его же уст это звучало до наивности просто. «Папа». «Папа Эндрю Райан». Какая же чушь. Джек помнил от него лишь оскорбления и неожиданную правду. Даже после убийства трепетал, вспоминая, ища повод для гордости. Ибо у всех есть отец. И… как же так, у Джека вдруг его нет? Есть, пусть и остался в Восторге. Есть, значит можно делать вид, что он не умер. Он ушёл. И скоро вернётся. Да, он должен… с минуту на минуту. Солнце в их городе яркое и палящее. Облака рассеиваются быстро, а тоска и головная боль не рассеятся никогда. Голова постепенно пустела, отпуская и Эндрю Райана, и Фонтейна, и глупые воспоминания. Со временем потерял важность сам Райан, в забитых комнатах куда-то пропала его трубка. Да и это уже неважно. Важным Джек считал домашние дела. Убирался, мыл руки и настаивал на том же. Сестрички часто возились в земле, потому правило было обязательным. Сам же Джек это и начал — показал, как по совету Тененбаум высаживает цветы. Сестрички были в восторге, а Бриджит кое-как держалась, понимая, сколько всего придётся стирать.***
Вечерело. Падало за горизонт солнце, воздух обретал неприятный, свежий холод. Джек сажал цветы вечерами, и этот день не стал исключением. О боже, сколько же их стало за последние недели… — Наш дом скоро зарастёт ими, — проговорила Тененбаум на выдохе. Её пальцы также испачканы грязью. — Последние. Джек разговаривал редко, а на этот раз говорил, улыбаясь. То, что произошло с ним за год, огромное достижение для воспитания. Бриджит не любила это слово, но слишком запомнила, не могла подобрать другое. Да и Джек — большой ребёнок. Его нужно воспитать. — Сегодня и пчёл меньше. Джек пожал плечами. Сказал, что улетели, в своей странной уверенности. Тененбаум кивнула. Она не знала, что говорить, но почувствовала, что это не важно. — Последние числа августа. Да… улетели. На улицу выбежали сестрички. Разноцветные платьица, чистые, длинные волосы. Недавно они покупали вещи и… Удивительная вещь для них — магазин. И девочки, и Джек представляли его совершенно по-другому. Каково же было удивление, когда увидели огромное здание, а не скромный автомат. Они почти кричали от восторга. Но привыкли. Не верещать же каждый день. — А где пчёлы, Папа Джек? Ты обещал пчёл! Обещал, очевидно… Но насекомых не было что сегодня, что день назад. С этой мыслью Джек осмотрел небольшую толпу — сестрички и Тененбаум смотрели в ожидании. Тененбаум заговорила первой. — Всё в порядке. Пчёлы не всегда… — Сейчас, — перебил Джек, приподнимая руку. Плазмиды давно не проявлялись на его ладонях. Ни огоньки пламени, ни лёд. Джек почти что забыл, каково открывать закоротившие замки или переступать через лужи, надеясь минуть удар тока. Плазмиды для него — убийство, заставлять себя активировать их — лишнее напоминание о тёмном прошлом. «Если увидишь мутантов в воде — бей. Будь любезен». Джек выдохнул напряжённо. Посмотрел на Тененбаум, поджал губы и невольно нахмурился. Переступать через себя сложно, но он пытался. Один раз. Ради девочек. Пчёлы атакуют только если показать им цель. — Не нужно. Голос Бриджит звучал серьёзно. На её лбу проявились морщины, она выдохнула и закрыла девочек рукой. — Всё в порядке, я… — на лице Джека проскользнула слабая улыбка. Выглядело убедительно. Но Тененбаум никогда не велась на обложку. Обложка, по опыту, отличается от содержания. — Пожалуйста, — повторила она. Джек опустил руку. Взгляд потух. Однако вскоре пожал плечами. Пробормотал что-то. Что-то, что заставило девочек весело перешёптываться и забежать в дом. «Скоро обед». О, отличный повод для радости. — Останешься здесь? — Тененбаум поправила рукав и улыбнулась осторожному кивку, — Я позову, когда закончим с Шарлоткой. Не хочешь попробовать сегодня? — Устал. Джеку следовало разобраться с цветами. И, успокоившись, прийти за стол так, чтобы никто не чувствовал себя неловко. Тененбаум ушла, а Джек остался, коротко подгребая землю лопаткой. Солнце приближалось к горизонту. Красное, красивое, оно слепило глаза. Джек сел к нему спиной, выдохнул и невольно улыбнулся, посмотрев на руки. Этими руками давно не совершалось ничего...ужасного. Джек так гордился этим. Вымазанными в земле ладонями, грязными ногтями и желтоватыми от цветов пальцами. Да, он виновен. Далеко в прошлом виновен. Не так, как Атлас, но их грехи никогда не будут забыты. С выдохом он провёл по ладони левой руки. Жар гаснувшего солнца давил на спину, старый свитер слабо помялся из-за наклонённой позы. Джек не сидел прямо, не привык и даже не пытался исправить осанку. Этот раз, когда голова наполнилась мыслями, не был исключением. Джек нагнулся немного, присыпая семена цветов. Несколько таких, фиолетовых и огромных, уже выросли у крыльца. Девочки прыгали по ним иногда, вытаскивали лепестки или бутоны. Тененбаум смотрела с умилением, Джек с едва подавляемым ужасом. Его цветы. Тоже маленькие жизни. Как можно просто… Это не дети. Больше нет. И в этом— Джек мотнул головой. Маленькие ужасы из головы тут же исчезли. Он вновь посмотрел на землю, перебирая её руками. Мягкая и холодная, настоящая. Он никогда не привыкнет к миру без притворства и толщи воды. Никогда не перестанет ассоциировать маленькие смерти с глобальными. Мелкую ложь с огромной, а лепестки цветов с сотнями трупов Восторга. Он выдохнул. Всё в порядке. Выдохнул и выпустил из желтоватой ладони парочку пчёл. Они с озорным жужжанием направились в сторону цветов, уселись в бутоны и сложили крылья. Джек улыбнулся, наблюдая, как забавно копошатся насекомые: летают, топчутся и прячутся среди листьев. Джек отряхнул руки, с умилением рассматривая маленькие крылья. Оказавшись на крыльце, он прикрыл дверь и зашёл. В руках загудели вены. Жизнь шла своим чередом. И пчёлы, бездомные и, как сказала Тененбаум, «до странности одинокие», продолжали жужжать у окна. На утро и Бриджит, и девочки удивились неожиданному прилёту. Джек лишь развёл руками. Никто и не ждал от него объяснений, пусть Тененбаум и смотрела с лёгким подозрением. — Папа Джек позвал пчёл! Папа Джек! «Папа Джек» плохо спал той ночью. Его мучили странные сны, руки и вены болели сильнее. Головная боль вырывала его из дремоты. Под утро Джек уснул, уткнувшись лицом в подушку. Кровать поскрипывала от беспокойных поворотов, но стихла к трём часа утра. Тененбаум хотела спросить, но забыла. Пчёлы улетели с приходом осени. Горячее солнце светило всё мягче, лучи приземлялись на крыши домов. Не росли цветы в ожидании нового лета, спали, погребённые в листьях. Также спали и девочки, и Бриджит, и Джек, что просыпался всё чаще и чаще. В один из сонных дней сентября он попался на глаза Тененбаум. Тогда она собирала девочек в школу. Джек не работал, потому спал достаточно, или же просыпался в самую рань, но явно не раньше… шести часов утра. — Я должна спросить, — осторожно проговорила Тененбаум, мелкими шагами подходя к кухне. Джек обратил на неё внимание, приподняв голову, посмотрев с заметной усталостью. — Всё в порядке?.. Он только кивнул в ответ. Со временем забота становилась привычнее, но продолжала удивлять его. Иногда он мотал головой в ответ на предложение съесть немного, накинуть плед или надеть свитер. Сейчас же Джек лишь указал на стакан кофе. — Ты просыпаешься раньше. Я не уверена, но… и ложишься позже. У тебя бессонница? Он пожал плечами. — Джек. — Что? Выдох поднял плечи Тененбаум. Она, как бы ни хотела, воспринимала Джека как взрослого человека. Ему не нужна опека. Достаточно пары вопросов, чтобы всё понять. — У девочек день рождения в следующем месяце. — Я знаю. …Бриджит ожидала бурного обсуждения подарков, но Джек — это Джек. Его неразговорчивость тут же натолкнула на мысль об ответственности. — Мы должны собрать немного денег. Было бы… чудесно, если бы ты нашёл работу — несколько вакансий появляется в газетах. Это ненадолго. На неделю или две. Я оплачу счета и не останется на подарки, поэтому… — Я понимаю. Бриджит кивнула в ответ. Мелкими шагами подошла к чайнику, налила немного воды. Вскоре на столе оказалась вторая кружка кофе. — И я забыла сказать, — Тененбаум обернулась в сторону тёмного коридора. Ни единого звука со стороны девочек. — Доброе утро.***
Ночи становились длиннее, дни казались совсем короткими. Сестрички ходили в школу, возвращались, скидывали маленькие портфельчики и бежали на кухню. Там, в аккуратном фартуке, их ожидала Тененбаум. До непривычности домашняя, с собранными волосами. На заднем дворе всегда сидел Джек — убирался на крыльце, подметал, разбирался с листьями. А после, слыша знакомые голоса, возвращался, чтобы поцеловать каждую Сестричку в лоб. Хрупкие и маленькие, в белых и чёрных платьицах. — Я получила лучшую оценку, Папа Джек! — Папа Джек, посмотри, я нарисовала тебя! «Папа Джек» прикладывал руку ко лбу и выдыхал изнеможённо. Смотрел на рисунки и оценки, проверял домашние задания, пока не потерял силы совсем. Сквозь усталость он улыбался, а после заснул за столом. Днём мысли не мучают, уснуть в разы проще, потому он не просыпался несколько долгих часов. Тененбаум отвела сестричек на прогулку. Он не проснулся спустя восемь часов. — Джек. Джек приподнял голову, сбито выдохнул и сонно посмотрел на Бриджит. — Всё в порядке? — Как всегда, — поднимаясь, он непроизвольно пожал плечами и, зевнув, приложил руку к губам. — Скажи честно: сколько ты спишь? Джек только развёл руками. Сегодня он выспался с огромным удовольствием. Голова слабо гудела, но тело, наконец, стало бодрее. Джек не знал, в какой момент потерял самообладание и провалился в бездну сна, но сейчас собирался туда вернуться. Он медленно зашёл в комнату. Каморка с кроватью, тумбочкой и шкафом. В шкафу висели куртки, похожие друг на друга свитера и парочка брюк. Джек не любил наряжаться, ненавидел привлекать внимание и больше всего на свете хотел оставаться тем, кем его видят. Делать это, как ему казалось, проще всего в одном и том же свитере. В несколько шагов Джек добрался до кровати. С шумным выдохом положил голову на подушку, повернулся в сторону тёмного окна и бесконечного неба. В темноте звёзды блестели мелкими огоньками. Белые, красивые, яркие, красные. Джек перевернулся на спину и прикрыл глаза. Надеялся провести ночь без странных мыслей, но руки продолжали гудеть. Больно. Странно и больно. Вены ныли в болезненном недостатке. Голод. Иногда к голоду прибавлялись боль в животе. Словно что-то ело его, расталкивало, выжигало. Ещё немного, и там образуется дыра. Ещё немного, и можно просунуть руку. Джек приподнял кисти и опустил на живот. Ладони встретились с привычным теплом, ткань свитера коротко царапнула пальцы. Он надавил сильнее, изо рта вырвался выдох и сиплый хрип. Нет. Там ничего. Просто свитер и больше ничего. Джек пустел с каждой минутой. Пустел до самого утра с редкими перерывами и слабыми осознаниями. Предположения атаковали его бодрую голову, и руки всё чаще лезли к животу или царапали вены. Больно и пусто. Хочется… пить? Есть? Дышать. Джек хотел дышать, но что-то перекрывало воздух. Бездна в его животе. Боже, как же хочется есть. Нет, пить. Нет, дышать. Нет, Сентябрь прошёл в бреду. Редкие сны врезались в голову, синяки под глазами становились темнее, и Джек, и без того неразговорчивый, совсем затих, со слабой улыбкой наблюдая за Тененбаум и малышками. — У девочек день рождения через две недели. Джек коротко кивает и смотрит в их сторону. Ноябрь. Когда успел настать ноябрь? В его голове дни слились в бесконечный час, прерываемый редкими голосами. В этом часе, долгом и горьком, он слышал сестричек и весёлые возгласы. — Что ты подаришь мне, Папа Джек? — А когда у тебя день рождения, Папа Джек? «Папа Джек» любил каждую до беспамятства, но не знал, что подарить даже одной. Он готов был раздать себя, если бы мог. По кускам. Мыслям. Пальцам. Но им было бы мало. Тогда...Подарить игрушки? Платья? Торты? Пожалуйста, закройте дыру в его животе. В их животе. Нет. Как же хочется есть. В одну из бессонных ночей Джек уставился в потолок. Звёзды горели за окном, тихо поскрипывали старые половицы. Противно щёлкали часы, холодильник издавал раздражающий, скулящий звук. Бормотал телевизор. Джек давно привык. В этот день живот ныл особенно. Джек перевалился на бок. Надавил на живот ладонями. Пустота разрасталась. Она была бесконечной. Она была больше, чем живот. Больше, чем он сам. Ныли и руки, синеватые вены. На коже оставались следы от уколов, и блеклые точки ран болели особенно. Пустота посреди его тела. Джек понял, если бы не чувствовал лёгкие или сердце. Однако пустота ела всё. Пустота оставляла в покое лишь тонкий скелет. Джек прижимал руки к коже и «пустоте», но чувствовал живот лишь ладонями. Это обман. У него нет живота. Как же хочется есть. Нет, пить. Нет, дышать. Нет, Джек измученно простонал, уткнувшись лицом в подушку. Он подтянул ноги, облизал губы, пересохшие и острые. Ел много, пил достаточно и успокивал себя алкоголем. Однако алкоголь делал хуже. После употреблений Джек сдерживал крик, пытаясь почувствовать «потерянные» части. Вены ныли. Ему нужно что-то кроме любви и заботы. Ему нужно отвлечься. Отвлечься. Ему нужна работа. Конечно же! Джек рассмеялся, плача от собственной безнадёжности. На какую работу он должен пойти? На какую работу его примут? С каждым днём тот всё стремительнее превращался в мумию.***
Тененбаум пила кофе на кухне, когда Джек ожидал нужного часа. С недавнего времени он боялся выйти из комнаты слишком рано. Вызовет подозрение, новые вопросы, а от слов, что вырывались изо рта, почти что тошнило. Тот не хотел объясняться. Он хотел есть. Нет, пить. Нет, — Джек, — сказала Тененбаум, когда он лениво прошёл в комнату. Джек с наигранной сонливостью потирал глаза. — Доброе утро. — Доброе. Пустота в животе неприятно сжалась. — Ты нашёл что-нибудь для… Джек кивнул. Он подошёл к чайнику и промазал по конфорке газа. После чего повторил действие и, наконец, повернул ту, зажигая спичку в своей руке. — Их день рождения через неделю. Я оплатила счета, но не могу собрать ничего для подарков. — Я помню. Перед уходом на работу Бриджит выкладывала газеты на тумбочку. Каждый день их становилось всё больше, почтовый ящик забивался частыми объявлениями. Нужен кто-то разносить почту, нужен кто-то сажать цветы. О, Джек любил сажать цветы. Он сжимал газету в руках и каждый день боялся позвонить. А после, когда с момента прочтения объявлений прошло три дня, даже забыл, почему сжимает газету. Почему та имеет ценность. Также потерялась в доме и трубка Эндрю Райана. Постепенно Джек забывал каждое имя, что когда-то запомнил. — Папа Джек, смотри, мы купили платье! — Папа Джек, смотри, мы купили бантик! «Папа Джек» ненадолго остановился посреди коридора. Он собирался вздремнуть посреди дня, как делал это часто, пусть и недостаточно. За утро тот потерял счёт времени и даже не заметил, когда из школы прибежали сестрички. И, судя по словам, Бриджит успела отправить их в магазин. Одна из Сестричек держала огромный бант в маленькой ручке. Тот крепился к платью, кажется, на спине. Голубой и яркий, такой, что выделялся на фоне белого платья. Кажется, это платье на день рождения. — Папа Джек, поможешь завязать? Несколько шагов по, казалось, бесконечному коридору привели к малышке. Он осторожно кивнул, уставясь на ту сонными глазами, когда девочка протянула тканевый бант. Джек, по странной привычке, что успел увидеть в Восторге, развернул бант вперёд, а ленты расположил позади, на спине. — Нет! Ты не умеешь! Надо наоборот! Сестричка развернула ткань. Теперь бант находился сзади, и Джеку пришлось обойти её, чтобы разобраться с лентой. Та слабо надавливала на живот из-за сильной девичьей хватки. — Вот так нужно. Мне вот так нравится. Наивная улыбка сверкнула на её бледноватом лице, когда сильные руки принялись завязывать ленту в узел. Джек знал лишь один вариант, как можно удержать ту, потому решил не спрашивать ни у девочки, ни у Тененбаум. Он лишь слабо надавил на живот и принялся разбираться с ленточкой. — Я думала, ничего не найдём. А мы нашли! И остальным нашли! Сестричка хрупкая и маленькая. — Мама Тененбаум говорит, что в магазинах можно найти всё-всё! Его ладони большие и сильные, девочки, по сравнению с ним, словно мелкие бабочки. Джек чувствует, как замедляется его дыхание, вдохи застревают в горле при встрече взглядов. — Всё хорошо, Папа Джек? «Папа Джек» чувствует, как дрожат руки и зудят пальцы. Тот давится выдохом и несильно нажимает на живот девочки, словно стараясь убедиться, что там не пусто. Его голову атакует странное чувство опьянения. Рука слабо сжимается. — Папа Джек? Джек ушёл, завязав ленту. Тененбаум пыталась зайти к нему спустя некоторое время. Короткие расспросы через дверь, беспокойные предложения. Кажется, сестричка рассказала ей, и теперь Бриджит нервничала. Голос её вздрагивал и интонации иногда непроизвольно скакали. — Я в порядке. Сложно поверить в это заявление, и Бриджит не верила тоже. Она стояла у двери несколько часов, пытаясь добиться ответов. Джек отвечал лишь иногда, придумывая ложь на ходу: показалось, что у сестрички что-то на платье. Показалось, что лента слишком слабо закреплена. На самом же деле его руки сильно вспотели. Джек чувствовал, как вены пульсировали, и пустота в животе захватила и лёгкие. Как же хочется есть. Нет, пить. Нет, Когда Бриджит ушла, Джек уставился в потолок. Сердце стучало сильно, голова заполнялась вспышками предположений. Джек знал, что хочет. Он отлично понимал, что жаждет, но мог сказать себе «нет». Он наблюдал за собственными руками порядка часа, пока что-то странное, внезапное желание уснуть не «выключило» его. Джек проснулся в полночь. Руки тряслись, его прошиб холодный пот и всё тело дрожало. Джек перевернулся на один бок, на другой, в одну сторону, в другую, после чего неожиданно лёг на спину и схватился за собственную голову. Руки тёплые. До сих пор тёплые, не такие, как раньше, и Адам тому виной. Джек чувствовал его запах, чувствовал через стены и долго смотрел на одну из них, когда внезапно поднялся. Нет. Пожалуйста. Нет. Джек закрыл лицо руками и тихо всхлипнул. Он отлично понимал, что значит терять. Что значит остаться без тех, кого любишь, но что-то в голове бесконечно и слишком убедительно твердило встать и забрать. Забрать то, что принадлежит ему. Джек тихо плачет, покачиваясь из стороны в сторону. Пустота поднимается выше, касаясь лёгких и заполняя сердце. Голова пустеет медленно и мягко, выгоняя остатки мыслей. Как же хочется есть. Нет, пить. Нет, дышать. Нет, Джек и секунды не проживёт без Адама.