***
Шинобу-сан прислала ответ на следующий вечер. Записка оказалась довольно длинной, и её вполне хватило, чтобы к Мицури вернулся прежний относительно цветущий вид. «Здравствуй, Мицури-чан. Не буду кривить душой: Ренгоку-сан не в лучшем состоянии, но жизни его ничего не грозит. Не знаю, на сколько затянется лечение, но, если будешь до конца месяца в наших местах, точно его застанешь. С пожеланиями здоровья, Шинобу» И Мицури заснула сном праведника, решив, что, раз у неё выдалась пара дней отдыха, она потратит их на длинную, полезную прогулку. А наутро её отправили совсем в другую сторону разведывать, в каком болоте застряли двое цучиното и почему вообще их понесло туда, когда указанное место раполагалось на треть ри южнее. В поместье Бабочки она, уже сильно хромая на правую ногу, появилась спустя добрых полторы недели, пожалев какуши и заверив их, что столп Любви в состоянии добраться до госпиталя на своих двоих. Аой-сан, вечно серьёзная и занятая, забросив на предплечье ручку корзины, провела её до самых дверей нужной палаты и почтительно посторонилась, давая войти. Вдогонку Мицури услышала лишь тихий шёпот: — Только недолго, Канроджи-сан. Ренгоку-сан ещё очень слаб, даже если бодрится. Она почти сразу нашла его в полупустом помещении. Золотистые волосы рассыпались по белизне подушки, и Мицури, чувствуя, как мгновенно учащается сердцебиение, осторожно подошла ближе, стискивая пальцами подол короткой складчатой юбки. Увиденное повергло её почти в прострацию. Кёджуро Ренгоку ни разу на её памяти не выглядел таким безжизненным: сухие бледные губы, сомкнутые в суровую линию, матовая кожа, почти абсолютная неподвижность черт. Половину лица скрывала тугая повязка, и бинты были грязного оттенка мазей и капель крови. Тяжёлое одеяло прикрывало тело до самого подбородка, но Мицури догадалась, что вся грудь также была туго стянута. Она опустилась на край его койки, поджав губы и не отрывая взгляда от облеплявших лоб прядей чёлки. Вот, значит, какова сила высшей луны, если даже Кёджуро-сэмпай оказался на волосок от гибели. Мицури осеклась, вздрогнув и вдруг вспомнив его же слова в бытность свою цугуко. «Не переоценивай меня, Канроджи-чан! Я такой же человек, как и все, и через пару лет ты ещё, может, обскачешь меня в бою». И вот сейчас, глядя на потускневшее, мужественное лицо своего первого кумира, Мицури ощутила то же тянущее чувство в груди, как когда ворон прокаркал послание на террасе, а она в суматохе смяла практически законченное письмо. Интуиция и любящее сердце ощутили то, что наверняка намеренно смягчила Шинобу-сан: жизни сэмпая ничто не угрожало теперь. И Мицури, которой в очередной раз отказало самообладание, внезапно согнулась и, впившись ногтями в ладони, беззвучно разрыдалась, наконец постигая ужаснейшую истину: она едва не потеряла одного из самых дорогих ей людей. Слёзы падали на форменную юбку, обжигая щёки, а в голове опять крутилось злополучное обещание. «Эй, Мицури-чан, вернусь с миссии — расскажу тебе кое-что. Очень важное!» Он как ни в чём не бывало касался на прощание её плеча, одаривал ласковым, смеющимся взглядом, а возле уголков рта у него плясали тёмные ямочки. Словно невозможна была сама мысль, что Кёджуро Ренгоку возьмёт да не вернётся, столкнувшись хоть с самим посланником из Ёми. И Мицури тогда слепо положилась (как всегда) на решительность сэмпая. Дурочка. Судьба в очередной раз смилостивилась, и пора уже перестать испытывать её щедрость. — Мицури-чан?.. — её как током ударило. Мицури, резко поворачивая голову, увидела, что золотистый глаз рассеянно смотрит на неё, а губы устало улыбаются. И вспыхнула вновь, поспешно отирая рукавом хаори лившиеся водопадом слёзы. Ренгоку говорил глухо, не свойственной его юношескому голосу хрипотцой. — Рано оплакиваешь, я ещё жив. — Сэм-п-пай, — она заметила выскользнувшие из-под одеяла пальцы и радостно поймала их, крепко сжимая горячую ладонь. Икая от рыданий, нервно смеялась, испытывая бесконечное облегчение от единого звука его речи. В глазах мутилось из-за обильной влаги. — Й-я так р-рада, сэм-п-пай! — Да не убивайся ты так, живой же, — он слабо пошевелил кистью, но смех застрял в горле, и возле чёрной брови залегла глубокая, напряжённая морщинка. Кёджуро зашипел, стискивая зубы, а поверх его лба тотчас опустилась маленькая ладонь: Мицури склонилась совсем низко, испуганно смаргивая. — Сэмпай, где больно?! — кисть в её руке коротко дёрнулась, и Мицури испуганно впилась взглядом в его губы. — Что такое? Мне позвать Аой-сан? — Нет, стой... — глухо выдавил Ренгоку, упираясь затылком в подушку и крепко зажмуриваясь. Одеяло на груди чуть заметно приподнялось от поверхностного вдоха. — Тц, вспомнил, почему смеяться нельзя. Мицури, движимая порывом сострадания и нежности, робко погладила напряжённо морщившийся лоб, убирая назад налипшие пряди. И только теперь заметила, что чёлка была острижена: даже волосы, рассыпавшиеся по подушке, укоротились. Пропали её любимые красные кончики. А Ренгоку, помолчав немного, снова открыл глаз и приподнял уголок губ в попытке улыбнуться. От его тёплого, благодарного взгляда всё внутри затрепетало и сладко сжалось. — Не ожидал тебя увидеть, если честно, — он сглотнул, и лоб его наконец немного разгладился. — Откуда ты здесь? — Пришла вас проведать, — тихо отозвалась Мицури, неожиданно поймав себя на мысли, что её прикосновения были очень красноречивы. Выдавив смущённый смешок, медленно убрала руку, задевая пальцами висок и край брови. Щекам становилось жарко, а глазам — неприятно сухо после слёз. — Простите, я бы и раньше, но меня на миссию послали в то же утро. Но теперь я тут точно на пару дней задержусь! Обещаю! Ренгоку почему-то ответил не сразу, молча глядя ей в глаза. Словно пытался в душу проникнуть, а она, как загипнотизированная, даже не шевельнулась, чтобы оборвать слишком тесный зрительный контакт. — Спасибо, Мицури-чан, — большой палец под одеялом невесомо погладил её по костяшкам. — И не извиняйся. Долг охотника стоит выше любых привязанностей. Мицури кивнула, вынужденно, по привычке, улыбаясь в ответ. «Вот полюбите разок, тогда и посмотрим, сможете ли так бесстрастно говорить это, сэмпай». — Кстати, помнишь Танджиро? — Кёджуро внезапно сменил тему и тон, однако руку её по-прежнему не отпускал. Мицури, счастливая и несколько смущённая, честно постаралась не обращать внимание на шершавые прикосновения чужой кожи. — Мальчик с сестрой демоном? Ну конечно! Ещё бы не помнить: такого представления на собрании столпов, на её памяти, доселе не видали ни разу. — Толковый парнишка оказался. Далеко пойдёт. И товарищи у него стоящие. — Так это с ними вы поезд защищали? — быстро догадалась Мицури, и Ренгоку едва заметно кивнул. — Угадала. Мы тут все в одной палате ютимся. Приходи вечером — познакомлю. Кто-то тихо окликнул её со спины. Мицури, только-только собиравшаяся ответить, поспешно обернулась и увидела в дверях серьёзно-обеспокоенное лицо Аой-сан. Та, поджав губы, кажется, пыталась потактичнее уговорить её оставить столпа Пламени в покое, но вставать с нагретого места Мицури сейчас хотелось в последнюю очередь. И всё-таки она привыкла уважать порядки в чужих домах, поэтому кивнула с понимающей улыбкой и обратилась к Кёджуро, стараясь скрыть разочарование от того, что её выпроваживают. — Я пойду переоденусь с дороги, а вы отдыхайте. Ещё успеем наговориться, я вам тоже кое-что порасскажу. — Ясно-ясно. Аой-сан думает, мне вредит болтовня, — Ренгоку проницательно усмехнулся, даже не думая разжать пальцы. Мицури, поднимаясь, осторожно пошевелила рукой, намекая, что он немного забылся, однако Кёджуро продолжал, глядя ей в лицо с беззаботным видом больного, который наконец дорвался до простых радостей. — А мне скучно: весь день таращусь в потолок. — Ну, теперь я вас поразвлекаю, сэмпай! — она тихо засмеялась, с облегчением отмечая, что восковой цвет немного сошёл с его кожи, и Кёджуро выглядел куда бодрее, чем в первую минуту. — Только и вы терпите, чтобы быстрее поправиться! Его пальцы так и не расцепились до конца, лишь ослабив хватку. Мицури, игнорируя желание прижать к губам кулачок от сладкого трепета в груди, тихо выскользнула из палаты, по пути делая глубочайший вдох. «Расскажу тебе кое-что — очень важное!» Что ж, вот и время стребовать выполнение обещания.***
Но Кёджуро, мягко улыбаясь, покачал головой: — Прости, Мицури-чан. Я тебе обещал, но придётся немного подождать. — Ну нет! — возмутилась Канроджи, меняя ему бинтовку на глазу (надо же было придать сидению у его постели хоть какой-то вид полезности). Вокруг них стоял оглушительный храп — Хашибире Иноске приспичило в полдень задрыхнуть без задних ног. Девушка, вспомнив, что они не одни, неловко кашлянула и понизила голос, наклоняясь к его лицу: — Если это что-то важное, то чем скорее, тем лучше. Или уж сразу признайтесь, что пошутили тогда. — Терпение, Мицури-чан. Вот встану с постели, тогда скажу, — глухо отозвался Кёджуро, не переставая улыбаться ей с лёгким лукавством. — Слишком здесь... много ушей. И Мицури, жившая в поместье третий день, невольно подумала, что его уверенность в новой встрече опять колеблет её настойчивость и принятый на вооружение принцип ничего не откладывать на потом. Оставалось лишь сокрушённо вздохнуть, закатив глаза. — Вот чувствую, что за нос меня водите, а сделать ничего не могу. — Неправда, — ненастойчиво запротестовал Ренгоку, добродушно щурясь. Мицури, поправляя ему стриженую чёлку, сдалась, невольно розовея от последовавших слов. — Посмотри. Разве этот единственный глаз может лгать? Всё ему шутки шутить да задорничать с ней. Ни стыда ни совести, а она любит и стоически терпит до посинения. Мицури укоризненно покачала головой, и губы у неё стали похожи на перевёрнутый месяц. — Ничему вас жизнь не учит. Едва не погибли, а ко времени по-прежнему небрежно относитесь. — Просто есть вещи, которым спешка только вредит. А вот ей в последнее время казалось, что как раз таки торопиться бывает намного полезнее.***
Вторично Мицури посетила поместье Бабочек спустя почти полтора месяца после пятидневного «отпуска». Кёджуро, судя по его последней записке, чувствовал себя куда лучше, и столп Любви с нетерпением ждала свободной пары дней да возможности оказаться поблизости от госпиталя. Увы, обязанности охотницы мотали её по всей Японии, и ни одна миссия как назло не давала шанса по-быстрому наведаться к Бабочкам. Она грустила, но тешилась мыслью, что Кёджуро-сэмпай медленно идёт на поправку, а значит, скоро они, как в старые-добрые, смогут вкусно покушать в какой-нибудь харчевне. Но мечты на то и мечты: лишь пуще растравляют нетерпение. И вот, совсем неожиданно, Мицури получила задание отправиться на поимку очередного любителя человечины. Место — хуже не придумаешь. Деревня, с одной стороны упиравшаяся в гористую стену долины, а со второй — в густой лес. По слухам, здесь испокон веков жили шаловливые духи-огоньки, но в последнее время лес рассердился, заманивая вглубь местных детишек от мала до велика. И Мицури, бесстрашно исчезая в зелёной гущи, с грустью раздумывала, как легко обмануть суеверных крестьян и скрыть страшную правду о кровожадных чудовищах. Одна хорошая новость: до поместья Бабочек отсюда было рукой подать. Оно ни капли не изменилось, как не менялось с первой серьёзной раны Мицури. Хотя огромный внутренний двор, где больные могли гулять и заниматься, сегодня был крайне оживлённым: девушка заметила весёлую троицу негласных цугуко Ренгоку-сэмпая. Они отжимались под сенью огромного можжевельника, да так громко и бурно, что остальные больные то и дело косились туда кто с недоумением, кто с откровенными смешками. Мицури осталась незамеченной и, умиляясь трудолюбию затягивавших раны охотников, проскользнула по ступенькам на веранду, а оттуда — в коридор, ведший к кабинету Шинобу-чан. Той на месте не оказалось, но её заменяла Канао, коротко ответившая с изящным поклоном, что глава больницы буквально полчаса назад отбыла в город за покупками. — Как жаль, а я-то хотела поздороваться. И скоро Шинобу-чан вернётся? — Дня через два, — так же немногословно отозвалась Канао, сложив пальцы в замок. — Ясно-ясно... Канао-чан, а ты мне ещё не подскажешь, где сейчас столп Пламени? И Цуюри, кивнув, вывела её в соседнее крыло, где тоже располагался небольшой сад, совмещенный с аптекарским огородом. Там, недалеко от гремевшей и пышившей ароматами кухни, сидел на террасе Ренгоку. Судя по всему, медитировал. Лицо Мицури, смирившейся со скачками сердцебиения всякий раз, как он обозначался на горизонте, озарила восторженная улыбка, и она, забывая про всё на свете, громко окликнула его, срываясь на пружинистый шаг: — Сэмпай! Кёджуро обернулся, рукой опираясь в дощатый пол. Его спокойное лицо с тёмной повязкой на левом глазу осветилось неподдельной радостью, и он, тяжело поднявшись, застыл, разведя руки для объятий. — Мицури-чан, ты снова как снег на голову! От него пахло лекарствами и горьковатым мылом. Мицури, смыкая руки на чужой шее под затылком, уткнулась носом в белое хаори, балансируя на мысках. Её окутало теплом чужого тела, щедро нагретого солнцем, и она, готовая размякнуть, радостно жмурилась. В его руках всегда становилось одурманивающе хорошо и спокойно. — Отлично выглядите, Кёджуро-сэмпай! — когда он выпустил её из долгого, заметно долгого, объятия, Мицури отступила на шаг, с пристальностью влюблённой оглядывая его с головы до пят. Волосы немного отросли, лицо посвежело, хотя он выглядел непривычно спокойным, даже разморенным. — Но до тебя мне далековато, — усмехнулся, пронизывая её цепким, внимательным взглядом единственного глаза. — Присядем? Или ты с дороги? — Ничего, я не устала! — Мицури с готовностью плюхнулась на доски, изящно подбирая под себя ноги. Кёджуро, куда менее прытко, опустился рядом с ней, немного скругляя спину и наклонив голову со свободно топорщившейся на манер гнезда гривой. — Как хорошо, что вы уже ходите! Свежий воздух очень способствует выздоровлению! — А ещё больше ему способствуют тренировки, — усмехнулись в ответ, и Ренгоку со вздохом потёр заднюю сторону шеи. — Только мне это светит минимум через неделю. Чувствую себя немощным старикашкой, пока те мальцы вовсю скачут по лужайке. Мицури засмеялась. — Они забавные, я их встретила по дороге. На дереве звонко зачирикала птица, обрывая и без того иссякавший диалог. Ренгоку, помолчав немного, вздохнул и тряхнул головой, словно задумался о чём-то. — Спасибо, что навестила. Я уже начал скучать. — Да мы ведь с вами и до этого не каждую неделю пересекались! — удивилась Мицури, изгибая тонкие брови. Поймавший её вопросительный взгляд Кёджуро едва заметно пожал плечами, предпочитая лишь дёрнуть уголками губ в усмешке. Столп Любви закатила глаза, в притворном неудовольствии выпятив нижнюю губу. — Чудной вы какой-то, Кёджуро-сэмпай… Ой, а у вас кончики опять красные! — и, перескакивая с одной мысли на другую, вдруг подалась к нему и поймала пальцами спадавшую от виска прядь. Лицо Кёджуро чуть заметно порозовело, но она не придала этому ровно никакого значения, радостно засмеявшись. — Так вам намного больше идёт, как будто маленькие язычки пламени! Жаль, что остаться она могла не дольше, чем на два дня. Вечером Ренгоку, едва Мицури прикончила обширнейший ужин, ровным, обволакивающе мягким голосом позвал её прогуляться. Они неспешно бродили по пустому внутреннему дворику и наконец остановились возле яблони, гнувшей ветки под весом красных плодов. Молчание (немного загадочное и какое-то наигранное, как показалось Мицури) затягивалось: Кёджуро поднял глаза к небу, разглядывая звёзды. — Посидим немного? Тут свежее, чем в палате. Его лицо в вечернем полумраке выглядело резче — скулы и линия профиля очертились густыми тенями, — а глаз темнел раскалённой медью. Мицури, устроившись рядом так, что могла бы, чуть наклонившись, коснуться плечом его плеча, с влюблённым трепетом думала, как ей хочется немного посвоевольничать, пока никто не видит. Кёджуро-сэмпай не обидится: ему, кажется, самому нравилось, когда она нарушала личные границы, и он платил ей той же монетой. — Мицури-чан, помнишь, я обещал кое-что тебе рассказать после миссии? Его взгляд был по-прежнему устремлён в небо, волосы непослушной копной укрывали плечи и ярко контрастировали с белым хаори. Мицури, выныривая из сладкой грёзы, чуть улыбнулась, но не преминула пошутить. — Хотите попросить ещё отсрочку, сэмпай? — Да нет, зря ёрничаешь. Как раз сегодня время подходящее. — Правда? — тревожность, порождённая загадочным, тягучим тоном и лёгкой прохладой мутневшего вечера, разбередила сердце, и оно ёкнуло в предвкушении. Мицури сама не заметила, как немного наклонилась в сторону Ренгоку, и её коса коснулась мужского плеча. — Ну, так говорите, Кёджуро-сэмпай! Будет вам издеваться над моим любопытством. Он перехватил её взгляд и улыбнулся то ли иронично, то ли покровительственно. — Ты сказала как-то, что пришла в наши ряды, чтобы найти мужчину, который окажется сильнее тебя. Я ничего не напутал? О, боги... Мицури, моргнув, резко отодвинулась, вжав голову в плечи, и натянуто засмеялась, пряча взгляд. Рука машинально скользнула к волосам и поправила короткую прядку у самого уха. То уже начинало печь. — Вот бесстыдник же вы! Как чувствовала, что пошутить вздумали, — ей стало и жарко, и беспокойно. Захотелось подняться, пройтись, ну, или хоть поелозить на месте от прилива чувств. Мицури, никогда не стыдившаяся говорить откровенно, теперь всерьёз растерялась, ибо в голосе Ренгоку отчётливо шелестела усмешка. — Шутите-шутите, что с вас взять. Только меня этим ни капельки не смутить! Я свой долг знаю, но можно же иногда... — она замялась, слыша, как растерянно частит. — помечтать. И что только творится в голове её сэмпая? — Значит, есть кто-то на примете? — осторожно продолжал Кёджуро, не меняя тона, и Мицури, закусив губу, напряжённо втянула носом воздух: как-то очень странно поворачивался этот разговор. Ей на секунду даже подумалось, а не пришла ли в голову сэмпая идея присмотреть ей кого-нибудь. Он хоть и не охочий до любовных дел, но с него станется взять да выкинуть штуку! — Кёджуро-сэмпай, вы меня зачем дразните? — лучшая защита — нападение, и Мицури, вскинув голову, широко и невинно улыбнулась, игнорируя проступивший румянец. — Или хотите кого предложить? Так я не соглашусь из вредности. — Ты-то, и вредная? — он изумлённо усмехнулся, но не поддался. — Я не дразню, всерьёз спрашиваю. Его рука неожиданно легла поверх её кисти плавным жестом. У Мицури то ли ёкнуло, то ли ухнуло в груди, а Кёджуро продолжал, не сводя с неё взгляда. — Мицури-чан, дело в том, что ты мне не безразлична, — пальцы выпутали из пальцев ткань, и он уверенным, хотя и ласковым движением сжал её руку, притягивая к себе и кладя поверх вторую ладонь. — Даже больше. Я тебя люблю. И мне кажется, ты ко мне тоже что-то чувствуешь. — Бесшумно выдохнул, видимо, не зная, что ещё прибавить. — Вот и вся тайна, слово за тобой. Мицури растерялась. Мгновение назад они спокойно сидели на лавочке в густеющих сумерках, и тут Ренгоку Кёджуро ни с того ни с сего признаётся ей в любви — просто, без обиняков, и теперь сердце колотится от восторга, а тишина становится оглушительной. Может, ей показалось, но руки у него покрылись лёгкой испариной, а у самой Мицури лицо неконтролируемо заливало краской от счастья. Все возможные варианты признаний вылетели из головы, оставляя сплошную пустоту. Она колебалась, судорожно сдерживаясь, чтобы не рассмеяться от переизбытка чувств. Но плечи таки дрогнули, и Мицури поспешно отвернулась, стараясь успокоиться. Боги, нет, если она сейчас расхохочется, он же неправильно поймёт, обидится, и тогда придётся долго и несвязно объяснять, что она целую вечность мечтала услышать от него «люблю» или хотя бы «нравишься», а сейчас он её огорошил, и она абсолютно не в состоянии выдать даже простое «Да». — Мицури-чан? — Ренгоку потянулся к ней, наклоняясь. Тёплая рука опустилась на плечо, и по волосам прошёлся ветерок его дыхания. — Это значит «нет»? Метаться было поздно. Она суматошно замотала головой и запоздало вцепилась в его кисть обеими руками в испуге, что он уже понял всё не так. Смех вырвался из горла, переливом разнёсся по саду, и Мицури, алея до ушей, поймала чужой, серьёзно-обеспокоенный, а теперь — откровенно растерянный взгляд и сбивчиво затараторила, беспрестанно сжимая огрубевшую, крепкую ладонь: — Нет-нет, я согласна! То есть я тебя тоже очень люблю! Прости, это нервы! Боги, я сейчас, кажется, от счастья расплачусь, прости! Ей ужасно хотелось спрятать куда-нибудь полыхавшее лицо, и Мицури, поддаваясь порыву, уткнулась лбом в чужое хаори, под которым торчала голубоватая больничная пижама. Её тотчас приобняли за плечи, и на макушке остался след крепкого, долгого поцелуя, от которого у Мицури голова совсем пошла кругом. Она цеплялась за его руку, всхлипывающе смеялась и тонула в звуке поскакивавшего, смеявшегося голоса, который тихо называл её просто по имени. — Ярэ-ярэ, Мицури, ты в последнее время из-за меня только и делаешь, что плачешь! Шершавые пальцы поймали вздрагивавший подбородок, и Мицури без колебаний последовала за движением чужой руки. На фоне покрывавшегося звёздами неба лицо Кёджуро казалось темноватым, и только глаз горел испепеляющим, жгучим огнём. Ей, конечно, не с кем было сравнить, но целовался он восхитительно. Так, что хотелось повалить наземь, стиснуть в объятиях и никогда больше не отпускать. Но если она так сделает, то наверняка сломает ему едва сросшиеся рёбра, поэтому Мицури от восторга лишь прижалась как можно ближе, разомкнула влажные губы и запустила пальцы в мягкую огненную гриву с красными кончиками. Сейчас — здесь, в саду — они не будут ни столпами, ни друзьями. Они — Мицури и Кёджуро, которые берут от момента всё до последней капли, потому что время для них — скоротечно и бесценно.