Токкеби

— Хэй, Рюсуй, каким ты видишь идеальный мир? Сенку облокачивается спиной на балку веранды, раскачивая в руке токкури, в котором, судя по звукам, ещë оставалось сакэ. — Идеального мира не существует, Сенку! Кому, как не учëному, вроде тебя, это знать! Рюсуй заливисто и громко смеётся, пугая карпов в озёрном саду. Ишигами ухмыляется, продолжая раскачивать сосуд. Пара капель перескакивает через край, оседая на руках странно-красными разводами. Но Рюсую это кажется нормальным. — И всё же? Нанами перестаёт смеяться, с улыбкой уставившись в небеса. — Идеальный мир, это мир, где нет войн, а все люди равны и ни в чём не нуждаются под крылом корпорации Нанами. Обычный идеальный мир для такого жадного человека как я. Сенку отпивает из кувшинчика, всё так же ухмыляясь. На серо-бежевом кимоно появляются красные капли. Рюсую чудятся клыки во рту Ишигами. Рюсую чудится чешуя на его щеках. — А ещё в моём идеальном мире ты жив. Теперь смеётся Сенку, тоже громко и уверенно, как делал это всегда. Сенку смеётся, пока жидкость из его токкури окрашивает озёрный сад в красный, заставляя карпов всплывать брюхом вверх. — Я жив, Рюсуй, пусть и только в вашей памяти, сердцах и снах. Рюсуй просыпается с криком на губах и смеющимся голосом в ушах: — Я жив, Рюсуй. У порога лежит раненая белая змейка. Рюсуй подбирает её и относит к бабушке-знахарке, чтобы она помогла её выходить. Ведь в голове эхом разносится голос из сна: — Я жив, Рюсуй, жив, пусть и не так, как вы привыкли. Змей разрастается дальше и больше, и вот он уже полностью может обвить обе руки Рюсуя. Он прекрасный охранник, способный даже льва задушить. И, как бы это не было странно, но он не стареет, лишь линяет. Такой же активный, даже когда Рюсуй стареет, когда уже даже Цукаса не в силах защищать от возраста — змей помогает им, не уходит, и смотрит своими умными глазами-рубинами: — Я жив, Рюсуй, и я буду жить дальше, чтобы вам помочь. Рюсуй чувствует себя стариком, катая на шее маленькую внучку. Хотя, он и есть старик. Он был стариком с самого начала этой каменной эры, не так ли, дети, рождённые три тысячи семьсот лет назад? Рюсуй с улыбкой прикрывает глаза. — Ну как, Рюсуй, ты достиг своего идеального мира? Открывает глаза Рюсуй уже на той самой террасе у озёрного сада. Сенку сидит рядом, вновь раскачивая токкури, а чуть подальше, на перилах, курит трубку Ген, шевеля хвостами за спиной. — Не совсем, Сенку, не совсем. Ведь идеально мира не существует. Рюсуй запрокидывает голову к небесам и расправляет крылья, возникшие на спине. — Но мой мир максимально приблизился к этому. Спасибо. Озёрный сад утопает в смехе старых детей.

трава лишь и шепчет

на древних могилах

сорокавековых стариков и детей

сохраняя их души и даруя вечный покой