***
- Боунс был бы безумно зол на вас, если бы был здесь, - продолжает рассказывать им Джим, пока инопланетники входят-вкатываются в его камеру, и как-то встревоженно скрипят друг на друга. – Он, цитирую, «вложил слишком много времени и труда в сохранение этой вечно рискующей задницы здоровой». Так что, не думаю, что ему понравится, если вы попытаетесь это изменить. Более того, это- Оу! Они резко дергаются и без всякой аккуратности сдергивают его с каменной плиты, где он очнулся, почти роняя его на пол. Но Джим все равно сильно бьется коленом и плечом об него, а протыкающие его иглы буквально говорят ему плохая идея, Кирк, просто ужасная. - Он убьет вас. Возможно, с помощью гипо, он очень любит это. А если это не сработает, он просто забьет вас до смерти своим стулом. Он уже делал подобное в Бета Квадранте. Это потрясающе, чувак, потрясающе, - Инопланетники кладут его на какое-то подобие носилок и поднимают их, сильно тряся – и да, господи, кажется, будто каждая клеточка его тела разрывается от боли. – О господи, ну вы и мудаки. Я ж говорю, что мне больно. И уже сказал, что Боунс собирается просто прибить вас на месте за это. – Он замолкает, слегка задумавшись об этом. – На самом деле, есть вероятность, что он убьет первым меня. Носилки накреняются и вместе с ними желудок Джима приходит в ненормальное движение. В этой ситуации сразу становится видно преимущество того, что в нем давно абсолютно ничего не было. - А что вы мне подсунули? Ощущается очень круто, будто расплываешься в собственном сознании. Попробуйте продавать эту дурь, точно сорвете куш. – Он хмурится. – И я будто не могу заставить себя замолчать. Это довольно странно, ведь мне кажется, будто вы бы очень хотели, чтоб я заткнулся, судя по тому, как вы реагируете на каждую мою попытку подольше поболтать с вами. Ладно, как ни крути, это глупо, потому что, даже если вы бы хотели меня о чем-то спросить, я вас не понимаю, как и вы не понимаете меня. Ну, только если вы не притворяетесь. Что все равно было бы довольно по-идиотски. Похоже на тот случай, когда мы спустились на планету и Ухура попыталась поговорить с местными на абсолютно всех языках, которые она знает – а поверьте мне, знает она очень много – и они ни разу не ответили. Она была буквально в бешенстве, а чуть позже мы узнали, что все они были глухими, так что мы просто разговаривали сами с собой. Реакция Ухуры была самой забавным дерьмом из всего, что я… Удар оглушает его, и Джим скатывается с носилок прямо на пол, сгорая в агонии, так это было больно больнобольно. Множество инопланетян-каплевидных-штук двигается вокруг него, но он с трудом концентрируется на своем дыхании сквозь боль, дыши, Джим, черт возьми, только дыши! Что-то хватает его за лодыжку, которая, он уверен, давно сломана. Он кричит, в невозможности даже остановится, когда они тянут его обратно на носилки. Вокруг что-то шумит, но все это смешивается в его голове. Один из инопланетников наклоняется над ним (он только предполагает это, потому что все внезапно становится мутным, а капли теперь самые настоящие) и Джим не может остановиться, просто не может- - Да чтоб тебя, сукин сын, ублюдок не трогай меня- Кто-то снова хватает его за ногу, металл впивается и вкручивается в кожу, после чего сознание Джима растворяется в океане боли.***
- Собираюсь убить вас самостоятельно, как только приду в себя, - бормочет он, когда снова открывает глаза. – Или я просто позволю сделать это Споку. Он очень, очень-очень хорош в удушении людей до смерти. До жути больно. Поверьте мне, испытано на личном опыте. Или я скажу Ухуре, что ты сексист и женоненавистник. Она испинает тебя теми прекрасными ботинками. Надирающими-всяким-ублюдкам-задницы ботинками. Чувак, я обожаю эти ботинки. Его снова куда-то тащат, голова просто мотается из стороны в сторону и периодически бьется об пол. Серая капля моргает (если это можно так назвать – у нее не было никаких глаз), уставившись на него. - Твоя планета целиком – это настоящее дерьмо. Даже Чехов и Сулу не доходили до подобного в своих бесконечных попытках разрушить окружающий ландшафт, под прикрытием обычных розыгрышей. А ведь они затопили одну из комнат отдыха, почти уничтожили новенький шаттл и случайно отравили мой ужин. Понимаешь, даже они не устраивали такой хаос. Хотя все это было довольно весело, надо признать. Даже когда Сулу случайно подсунул мне тарелку, которая предназначалась для Чехова, типа с красителем или что-то в таком духе. Но этот самый краситель внезапно оказался не совсем тем, что он думал, поэтому план провалился. Можешь представить? Из всех чертовых вещей в этой вселенной, у меня аллергия на все, что хотя бы более-менее вкусно, так что в одну секунду я просто такой о, довольно вкусно и необычно, а следующую я уже валяюсь на полу и задыхаюсь, пока Сулу и Чехов истерят, бегая вокруг меня. И Боунс стоит рядом с заряженным гипо – чертовы гипо, чувак, я их ненавижу – и ему не смешно совсем. Его снова поднимают, и он окончательно приходит в себя. Он не почувствовал, когда его успели опять положить на носилки. Какая-то огромная рука/лапа/капля сжимает его шею сзади, и это заставляет его тихо и влажно рассмеяться. - Ты серьезно хочешь, чтобы капитан чертовой Федерации умер у тебя на руках? Подумай об этом прежде, чем воткнешь все эти безумно острые металлические штуки прямо в меня. Боунс тооооочно захочет тебя убить. Он убьет, воскресит и снова убьет тебя. Я на самом деле думал, что он прибьет Сулу после того инцидента с клубникой. Прямо посреди всего того бардака, пока я все еще давился воздухом. Сулу тогда и сам выглядел так, будто хочет, чтобы Боунс убил его. Постоянно извинялся еще на протяжении пары недель. Я сказал ему, что все будет хорошо, только если в следующий раз, когда он захочет отравить меня, он должен заранее убедиться, что Боунс где-то поблизости. Джим снова закашливается. Горло ощущается как самая жесткая наждачка. - И этот правильный рацион – это явно не совсем та цель всей жизни Боунса – следить за тем, что я ем. Клянусь, он лучше знает, что лежит в моей тарелке, чем в своей. И иногда он выглядит так, будто ему просто нравится все это – он улыбается, пока я ем эти чертовы овощи. Это жутко странно. И он ворчит на меня все время по любому поводу – миссии, смены, еда – просто потому, что это не вписывается в его рамки понимания безопасности-Джима-Кирка. Он даже однажды сказал мне это прямо в лицо! Он даже Споку это однажды сказал, что было во много раз хуже, так как Боунс прочитал ему целую лекцию о том, как «кормить, поить и заботиться о Джеймсе Т. Кирке», в то время пока я просто сидел между ними, чтобы, как я думал, предотвратить кровопролитие, а Спок по-настоящему слушал. - Знаешь, он часто ведет себя так, будто его заботит, что творится со мной? А я даже не знаю, чем заслужил подобное, я ведь вел себя жутко дерьмово по отношению к нему. Я оскорблял его. И его мать. Сразу после того, как она погибла. И я взломал его тест и даже приударил за его девушкой. Так что, мне кажется, любой другой на его месте был бы счастлив избить меня до потери сознания и вышвырнуть с корабля. А он просто слушал и кивал, задавал всякие серьезные вопросы, и Боунс просто рассказал ему тысячу и один способ, как меня убить и не попасть под подозрение. В общем, если и существует кто-то, кто доведет вулканца до убийства, то это буду я. Мама так говорила. Носилки вновь вздрагивают, и он соскальзывает куда-то, а голова беспомощно болтается, ведь сил удерживать ее в одном положении у него абсолютно не осталось. Джим щурится при приближении каплевидной штуки и понимает, что его зрение ни капельки не прояснилось с прошлого раза. Все стало только хуже, потому что он точно не помнит никаких ярких пятен, нависающих над ним, из прошлого раза. - Но Спок никогда не пытался убить меня. Не считая первого раза, конечно. Сулу сказал, что это добрый знак, что, похоже, я ему нравлюсь, а Сулу очень хорош в делах дружбы и всего такого, так что он наверняка разбирается, да? Но, в то же время, это я. И Спок. В общем, я не думаю, что это возможно. Вдох, кашель, вдох. Они держат его за колено, взрывающееся от боли, и почти теряет сознание на пару минут: все вокруг сереет, а в ушах гудит. Он приходит в себя, когда кто-то бьет его прямо по лицу. Отлично. Говоря «кто-то бьет», он имеет в виду, что звук был типа того, как когда девушка дает пощечину своему парню. Или даже когда ребенок отрывает голову у своей куклы. — Это колено уже давно сломано, ублюдок, ты расколошматил его этой металлической херней. Прекрати трогать его, ради бога. Мне уже точно хватит этого дерьма. Ладно, Боунс потом меня все равно подлатает. Это то, что он всегда делает. Он чинит поломанные вещи. Испорченные кости, органы и Джимов. - Я так сильно его люблю его, знаешь? Он не обязан постоянно нянчиться со мной, но он продолжает это делать, он заботится,и я не знаю, что сотворил в прошлой жизни, чтобы кому-то такому, не знаю, нравилось проводить со мной время, переживать обо мне и быть мне самым лучшим другом. Его спихивают с носилок в очередной раз (черт возьми, да когда его успевают туда снова положить?), и боль почти заставляет его отрубиться. - Прямо сейчас я почти уверен, что даже щенячьи глазки Чехова не остановили бы меня от твоего убийства. А, позволь мне уточнить, они очень даже эффективны. Даже Спок не может устоять перед ними. Я всегда знал, что он очень мягкий внутри. Просто белый и пушистый. Серьезно, чтоб в этом убедиться достаточно просто посмотреть на посла Спока. Он очень мил, правда. Я просто нравлюсь ему и все. Типа, нравлюсь не потому, что я Джим Кирк, и не потому, что я был его другом в параллельной вселенной и яркой личностью в этой. Он сказал, что я нравлюсь ему, потому что я просто хороший человек. Даже если я не такой уж великий и неошибающийся как его Джеймс Кирк. Он кашляет и, задыхаясь, сплевывает кровь. - Так что, если наш Спок станет хоть наполовину таким же великолепным, как посол Спок, он будет просто потрясающим. Даже если мы при этом не будем друзьями. И это будет очень приятно, если я ему буду нравится просто потому, ну, ты понимаешь, что я это я. Не из-за какой-то другой версии меня, которая была очень крутым парнем. Ему холодно. Чертовски холодно, и из-за этого его вновь и вновь пробирает дрожь. От этого буквально зуб на зуб не попадает, а руки трясутся, как после очень длительного напряжения. Мир начинает вращаться и мутнеть в калейдоскопе каких-то всполохов, но Джим продолжает говорить. - Чехов хотел исследовать следующую за этой звездную систему. Я отказал ему, потому что мы вынуждены всегда следовать приказу: нам сказали изучить планету – мы летим исполнять. А ведь он был прав, чертовски прав. Они всегда правы, постоянно, потому что они все очень-очень умны, а я их просто не слушаю, я не заслуживаю их всех-***
- Этот ребенок хорош, очень хорош, – невнятно бормочет он, когда просыпается. – Он просто восхитительный, он уже закончил Академию в семнадцать. И он был просто потрясающим во время той битвы с Нарадой. Он поймал меня и Сулу, когда мы почти упали на Вулкан с огромной высоты, и я за все это время не разу нормально не поблагодарил его за это. Но он, возможно, единственный человек на корабле, который мог провернуть подобное. И именно он придумал тот гениальный способ, чтобы спрятать корабль. Я люблю этого ребенка. Когда он говорит это свое «кэптин», я просто не хочу его разочаровывать. Я не хочу разочаровывать никого из них.***
Каждый раз, когда он просыпается снова, мир все более и более смешанный и всячески ускользает от его восприятия. Он чувствует, будто болтается в океане из абстрактных цветов и форм. И каждый раз, когда он просыпается, он уже говорит. Болтает снова и снова, хотя его голос охрип и дрожит, он чертовски устал и просто хочет, чтобы все это прекратилось. - Так круто, что у нас есть Скотти. Мне нравится этот парень, и он прекрасно умеет чинить наш корабль. Он исправляет всевозможные неприятности. Энтерпрайз – это все, что у меня есть, и он всегда, абсолютно всегда готов ее починить. Он верит, что она не просто груда всяческого металла, что у нее есть горячее сердце. Она наш дом. По крайней мере, мой дом, да. И он так чертовски хорошо заботится о ней. Когда я пригласил его, он мог бы пойти куда угодно, продолжить заниматься его невероятными трансварповыми исследованиями и все в таком духе. А он просто присоединился к нам на Энтерпрайз. Как-то так. – Джим небрежно улыбнулся. Он надеялся, что сможет вывести этих инопланетян из себя. – Мой экипаж полон всяких безумцев, но все они чертовски очаровательны.***
- Иногда я испытываю к ним ко всем такую сильную любовь, что становится больно. В первую очередь потому, что у таких людей как я хорошие вещи не длятся долго. Стоит нам ненадолго получить что-то хорошее, как это у нас забирают. Мне так чертовски страшно, что я потеряю их. Всех их.***
- Если бы Сулу был здесь, ладно, его бы здесь уже не было. Он бы уже давно сбежал, понимаешь? Он так крут в этом. Безумно крут. Он бы никогда не позволил идиотскому каплевидному пришельцу держать его в плену на протяжении только Бог знает скольких дней. Серьезно, сколько я уже здесь? Его голос сух и почти не различим. Говорить больно, то Джим просто не может остановиться. - Как же я устал от вас всех. Я думаю, я даже был бы рад увидеть Кексика прямо сейчас. Он тот еще придурок, но он прекрасный офицер безопасности. Все они. И им не разрешено умирать. Я всем им так и сказал. Краснорубашечники на других кораблях могут делать, что хотят, а мои не должны подохнуть.***
- Как бы мне хотелось, чтобы Боунс был здесь, - шепчет он, и эти слова физически причиняют ему боль, вырываясь из сухого горла и эхом расходясь по помещению, в котором застрял Джим. – Я даже позволил бы ему себя обнять, будь он прямо здесь. Он постоянно пытается это сделать, и я делаю вид, что мне это не нравится, хотя, на самом деле, наоборот. Мне очень, очень нравится. Просто это странно, потому что я не помню никого, кто обнимал меня до того, как я встретил Боунса. То есть, да, я знаю, что кто-то меня обнимал, когда я был ребенком, может быть Сэм, но я не помню этого. Когда-то я и сам обнимал детей, но это было только для того, чтобы заставить их затихнуть, пока патруль проходит мимо. Я не был так уж хорош в сохранении тишины, я просто отдавал им свою порцию, чтобы они не так сильно плакали от голода. Я так сильно старался их защитить.***
- Я скучаю по голосу Ухуры, -говорит он дрожащим от истощения голосом. – Я так чертовски устал слышать только скрипы и странные звуки. Я устал говорить. Я просто хочу услышать, как кто-то говорит со мной, а у Ухуры самый завораживающий голос. У нее такая интонация, которая звучит как резонирующий барабан и которая никогда не меняется вне зависимости от языка, на котором она говорит. И когда она говорит, это будто мягкие переливы барабанных ударов. Она чертовски потрясающий офицер связи. Она самая-самая лучшая, потому что я хочу видеть только самых лучших на моем корабле. - Лучшие офицеры, лучшие медики, лучшие инженеры, лучшие пилоты. У меня невероятно прекрасная команда и такой же крутой корабль. Будто именно на нем все всегда будет идти как надо, мы можем лететь куда угодно и зачем угодно, и мы будем всегда как дома. - Это величайший корабль из всех когда-либо построенных, - голос срывается, и он говорит себе, что это только потому, что он говорит уже несколько дней, его мучает жажда, а горло наверняка кровоточит. Боунс убьет его, черт возьми, Джим! Из уголка глаза стекает слеза. - Я хочу вернуться домой, - шепчет он. Резкая боль в основании шеи, и внезапно его замерший, мягкий мир что-то начинает трясти и разрывать на куски. Он сразу понимает, что что-то не так – он трясется, не проходит и секунды, как накатывают сильнейшие конвульсии, а боль вгрызается прямо в тело- - Я уже говорил вам, что вы все ублюдки, - выплевывает он. – Боунс узнает, что вы сделали. Боунс узнал бы… Крики и боль вырываются из груди, он выгибается в спине, и все вдруг исчезает.***
Он будто парит в пустоте, а вокруг раздаются только тихие низкие неразличимые звуки. Они чем-то похожи на голоса, будто кто-то разговаривает с ним, и он мог бы их разобрать, если бы не уходил все дальше и дальше в пустоту. Кто-то гладит его по лбу, потом что-то прижимается к шее, прежде чем он окончательно тонет во мгле.***
Он приходит в себя медленно, будто всплывает из глубокой густой трясины. Все такое мягкое и тихое, что какое-то время он просто лежит не поднимаясь, стремясь сохранить этот покой. Потом появляется легкий гул и пиканье. Джим понимает, почему все же может слышать такие тихие звуки – вокруг просто никого нет и полная тишина. Благословенная, столь необходимая ему тишина. Внезапно приходит мысль, что он впервые за кучу дней не говорит. Отсутствие звуков – это буквально успокаивающий бальзам для его избитого, раненого тела. Он открывает глаза. Потолок слегка расплывается, но это длится всего пару секунд, после чего Джим понимает, что лежит в таком знакомом медотсеке. Он слегка поворачивает голову и оглядывает восхитительную картину: палата, все еще немного размытая, но уже без всех тех психоделических цветов и всполохов, а все оборудование необычно молчит, оберегая комнату от резкого пищания мониторов. Что-то стукается об пол, и торопливые шаги приближаются к его кровати. Он поворачивает голову, как раз чтобы поймать взгляд Боунса, вставшего у края постели. - Джим? Его голос тих и напуган так, что даже сквозь слои истощения и препаратов это волнует Джима, лицо отражает буквально ужас, страх и надежду одновременно, волосы в полном беспорядке, а на щеках многодневная щетина. Руки сами тянутся к Джиму, чтоб проверить его состояние, но он не решается даже прикоснуться. Да, Джим может быть абсолютно вымотанным, но все еще читает Боунса как открытую книгу. - Боунс, - как-то скрипит он, или только пытается, потому что выходит довольно отдаленно похоже на «бнс», поскольку голос срывается после первого же звука. Он кашляет, а мир вновь расплывается, но рука Боунса тут же появляется на его лице, мягко придерживая, пока сам мужчина шепчет: - Иисусе, Джимми, не пытайся говорить, просто расслабься. В конце концов, кашель стихает и Джим может открыть глаза. Боунс беспокойно дергается, но Джим просто глядит на него и вдруг дарит ему лучшую из всех возможных, бледную, измученную, но самую искреннюю улыбку. Плечи Боунса тут же расслабленно опускаются, и он трясущимися руками слабо взъерошивает волосы Джима. Тот просто лежит и моргает, полностью довольный подобным проявлением любви от лучшего друга. - Иисусе, Джим. Голос Боунса тоже дрожит, и это заставляет что-то внутри Джима зашевелиться, нарушая состояние спокойствия. Он двигается чуть-чуть в сторону и протягивает руку, пытаясь дотронуться до лица Боунса. И это действует как выстрел в их пустой комнате. Боунс молча плачет, слезы стекают вниз по щекам, впитываясь в ворот халата. Джим издает безмолвный звук протеста и вновь пытается взять друга за руку. Но Боунс укладывает его обратно, слегка придерживая за плечи и не позволяя подняться. - Все хорошо, Джим. Все хорошо. Шшш, тихо, все в порядке, ладно? Мне жаль. Все прекрасно. В полном порядке. И ты будешь в порядке. Он прижимает одну руку ко рту, отпуская плечи Джима, а когда убеждается, что тот не собирается двигаться и говорить, а лишь по-совиному глядит на него, опускается рядом на кровать, вновь и вновь пропуская волосы Джима сквозь пальцы. Джим все еще чувствует их дрожь, когда они нежно массируют голову. Он приподнимает свою руку и накрывает свободную руку Боунса, вцепившуюся в ткань его простыни. Боунс замерев на секунду, прижимает слабые пальцы Джима к себе. Это помогает им обоим ощущать это реальнее. - Все в порядке, - повторяет Боунс, его глаза глядят прямо в Джимовы, а рука поглаживает щеку лежащего парня. – Никто больше не пострадал, корабль в прекрасном состоянии. Я здесь. Хорошо? Джим слегка кивает. Его сознание все еще немного плывет, но Боунс прекрасно понимает, что он хотел бы знать, даже раньше, чем Джим это осознает, ведь мысли плетутся как улитки. - Мы вытащили тебя оттуда, - продолжает Боунс, и Джим следит за его адамовым яблоком, которое нервно дергается. – У тебя были галлюцинации. Из-за смеси кучи наркотиков и сжигающей лихорадки. Мы ничего не могли сделать, кроме как дать наркотикам вывестись из организма естественным путем, а сами начали уменьшать лихорадку. И когда мы уже поверили, что с ней справились… - он судорожно вздыхает. – У тебя началась аллергическая реакция. Ты почти скончался прямо у нас на руках. Ты ускользал как песок сквозь пальцы. Акцент Боунса усилился, а слова с большим трудом попадают в мозг, перед этим будто проходя через плотную воздушную преграду, только после этого воспринимаясь окончательно или формируюсь в новые мысли. Но даже после этого все, что он может – это слабо погладить Боунса по руке, потому что он просто не может говорить, да и если бы мог – он слишком накачан лекарствами, чтоб обдумывать собственную речь. А Боунс просто смотрит на него широко открытыми влажными глазами и вдруг будто всхлипывает и тянет Джима в нежные, но крепкие объятия. Ребра Джима ужасно болят, где-то на фоне ощущается боль в сломанном колене, но плечо Боунса очень удобно, чтобы устроиться на нем и позволить другу просто держать его, изредка вздрагивая и взъерошивая волосы. - Ты… больше не делай так, парень, ладно? Иисусе, ты просто представить не можешь, как трудно было… трудно просто наблюдать за тем, как ты лежишь здесь, измученный и страдающий от галлюцинаций и… и все, о чем ты говорил: это какой твой экипаж потрясающий, как ты любишь нас, как ты любишь каждого из нас, - его хватка вновь усиливается, когда Джим поднимает руку, чтобы погладить его по спине. Это буквально заставляет Боунса подавиться звуком и спрятать лицо в волосах Джима. – Мне пришлось отослать отсюда почти всех медсестер, так сильно они плакали. А когда пришла команда с мостика, они просто- Он сглатывает. - Я думал, ты сломал Спока, - говорит он, влажно смеясь, и Джим слегка поворачивает голову, чтобы глянуть на него. – Он вылетел отсюда так быстро, что я почти уверен, что он заплакал. Боунс слегка двигает голову и смотрит на Джима. Его лицо так близко, что Джим буквально чувствует его дыхание. Он прижимается лбом ко лбу Джима и прикрывает глаза. - Прости. Я знаю, это слишком много для тебя сейчас и тебе надо отдохнуть. Но, пожалуйста, умоляю тебя, останься, ладно? Не исчезай больше. Не уходи туда, откуда мы не сможем тебя вытащить. Джим сонно улыбается ему, и Боунс аккуратно укладывает его обратно на постель – так осторожно, будто он из тончайшего фарфора, который в то же время абсолютно не хочется выпускать из рук. Одной рукой он придерживает голову Джим, чтобы помочь удобнее лечь, и тогда тот как-то слабо и неуклюже хватает ее, прежде чем Боунс успевает отдернуть. - Боунс, - говорит он, стараясь внятно произнести каждую букву, несмотря на горящее от боли горло, обеспокоенный взгляд Боунса, который уже пытается заставить Джима вновь замолчать. – Спа-ибо, что вернули м-ня домой. Он почти полностью проглатывает последние слова, но Боунс все равно понимает его, как и всегда, и его лицо смягчается. - Всегда, Джим, - говорит он, сидя на кровати и дожидаясь, пока тот уснет. – Всегда.