haikyuu!! «волейбол» имейджины с /т.и/

— /Т.и/-чан, — тебя зовут тихо, но настойчиво. — /Т.и/-чан… Вцепившиеся в предплечье пальцы не оставляют шанса на нормальное продолжение сна. Первое, что ты чувствуешь — настойчиво бьющий по рецепторам сладкий запах омеги, второе — его горячее дыхание в районе собственной шеи. Открываешь глаза и встречаешься с растерянным взглядом Ойкавы. Омега кусает губы и не перестаёт жаться ближе, сбивая простынь под собой. С момента, как Тоору решил выпить таблетки, прошло чуть меньше месяца, и никто из вас не рассчитывал, что течка начнётся раньше на пару дней. Хотя ты всегда заранее приходишь к омеге — мало ли что может быть, его цикл ещё не не успел устаканиться; однако никаких промашек ни разу не было. Но думать об этом совершенно нет возможности, когда волейболист сжимает пальцами твою футболку и все ещё пытается что-то сказать. Ты втягиваешь пропитанный вязким запахом течки воздух сквозь сжатые зубы и выдыхаешь прерывисто, ощущая постепенно крепнущий член. В обычном состоянии у всех женщин-альф он больше похож на слегка крупноватый клитор, но в момент возбуждения едва ли уступает размерам мужчин. И ты не можешь сдержать этот процесс, когда рядом истинный омега, такой мокрый и просящий. В домашних шортах тебе становится до ужаса тесно, ведь для обычного стояка они неприспособленны совершенно. — Мне больно, — скулит Тоору, сильнее вцепляясь в тебя, словно это единственное, что до сих пор удерживает его в здравом рассудке. Видимо, из-за резкого прерывания течки тогда, эта становится в два раза сильнее, отыгрываясь за пропущенную неделю. Ойкава уже сто раз пожалел, что вообще таблетки купил. У него все тело горит и жаждет прикосновений альфы — волейболист пытался просто подрочить, дотерпеть до утра. Так сильно ему не хотелось тебя будить. Но стало только хуже, и касаться себя теперь было просто невыносимо, даже неприятно. Сонное наваждение как рукой снимает. Ты включаешь стоящий на тумбочке яркий ночник и подминаешь безвольное тело омеги под себя. Быстро касаешься губами его лица, зацеловываешь влажный лоб и застывшие в уголках глаз слезы болезненного возбуждения. Тоору кладёт ладони на твои плечи, сжимает и сам тянется к губам. Хочется любого, абсолютно любого контакта со своей альфой. — Пожалуйста, сделай что-нибудь, — просит он с тихим всхлипом и вскидывает бедра, — сделай… Ты бы с удовольствием подразнила омегу — совсем чуть-чуть. Но не в такой ситуации, когда сама выглядишь испуганно и обеспокоено. Задрав объемную футболку Тоору повыше, ты за пару касаний языка к горящей коже спускаешься вниз. От белья, похоже, волейболист избавился сам, ещё до того, как разбудил тебя. Черт возьми, как же он течёт. Между ног Ойкава весь мокрый, кожа блестит от смазки. Ты прижимаешься носом к внутренней стороне бедра, шумно втягивая запах своего омеги. Блять, тебя ведёт только от этого. Ты пощупать можешь аромат нежной, бархатистой ванили. Тоору закусывает костяшки указательного пальца — ему стонать хочется только от ощущения горячего дыхания внизу. Направив аккуратный член омеги себе в рот, ты умудряешься взять его сразу до конца. Он не такой большой, да и это не первый твой минет. Ойкава выгибается резко, сжимая пальцами твои волосы. От перевозбуждения по его щекам скатываются кристаллики слез, Тоору чаще всхлипывает. Ты будешь заботливой и нежной позже — два пальца погружаются во влажное и мокрое нутро, вязкие капли сбегают уже по твоему запястью. До первого оргазма ты доводишь его за считанные секунды, но это нисколько не то удовольствие, к которому вы оба привыкли. Скорее, вынужденная разрядка. Ойкава все равно стонет ярко, толкается в твой рот, сотню раз предупреждает, что сейчас кончит и чуть не прокусывает губу, делая это. Ты проглатываешь все до последней капли, ещё раз убеждаясь — не только запах у омеги сладкий. Как жаль, что времени на прелюдии у вас нет. Обычно они заводят гораздо больше самого секса. Ты просто обожаешь раздевать Тоору, покрывая поцелуями каждый участок бледной кожи. Он, кстати, никогда не остаётся в стороне и не лежит бревном. А ещё любит оставлять тебе фиолетовые пятна на шее, объясняя это простым аргументом: «ты поставила мне метку, а я не заслуживаю права на обычный засос?». И спорить с ним, пожалуй, бесполезно. Не то чтобы тебе, вообще, хочется. Особенно при взгляде на расходящийся шикарным узором знак принадлежности на теле Ойкавы. Пока он приходит в себя, ты успеваешь раздеться. Слишком уж неприятно, когда, пусть и мягкая, ткань давит на чувствительный член. Свободной рукой ты гладишь бедра волейболиста, не переставая оглаживать сжимающиеся внутри стенки. Тоору все еще дышит часто, но ему заметно лучше после недавно спавшего напряжения. Омега старается держать ноги разведёнными, чтобы не мешать тебе. Вздрагивает с коротким стоном каждый раз, стоит пальцам внутри согнуться и погладить простату. Ты добавляешь третий, видя, как волейболист заметно напрягается и подаётся назад, вжимаясь макушкой в подушку. Нависнув над ним, ты все же утягиваешь Ойкаву в чувственный, нежный поцелуй. И самолюбие греет, что тебе отвечают со всем желанием. — Не смотри так, — смущенно выдаёт омега, тихо ойкнув и отведя взгляд. Ты усмехаешься, сидя между расставленных ног и без малейшего стыда наблюдая, как смазка все больше и больше затапливает простынь, превращая ее из нежно-голубого в глубокий синий. Не удерживаешься и коротко чмокаешь волейболиста в многострадальное колено. Сложно поверить, что обычно уверенного и раскрепощённого Тоору, так легко заставить краснеть. — Почему? — спрашиваешь удивленно, и стоит ему только поднять на тебя полный укоризны взгляд, добиваешь. — Ты здесь такой красивый. — /Т.и/-чан! — возмущается омега и неслабо пихает тебя пяткой по бедру, но ты лишь смеёшься, перехватывая его ногу за лодыжку и отводя в сторону. Он даже сообразить не успевает, когда зад приподнимают с помощью подушки, а между ягодиц уже вовсю собирает выступающую смазку твой язык. Тоору всхлипывает задушено, зажмуривается и проваливает все попытки закрыться от настойчивых прикосновений. Ты шлепаешь его по бедру, чтобы не вертелся слишком сильно, и омега не может сдержать обильными толчками выплёскивающуюся смазку, щеки алеют пуще прежнего. — Не надо, — просит Ойкава, с каждым мазком по сжимающимся мышцам приближаясь ко второму оргазму. — Я не… Наверное, это невероятное чувство любви и обожания к своему омеге берет верх, потому что ты готова целовать его буквально в е з д е. А получать в награду звонкие стоны — одно удовольствие. Приходится сжать собственный член у основания, чтобы не кончить раньше нужного. Тоору всегда чувственно отзывается на подобные ласки языком, а если протолкнуть его чуть глубже, то захлебывается постыдным звонким вскриком и заливает спермой живот. Прямо, как сейчас. Ты отстраняешься с довольной улыбкой и облизываешь блестящие губы, собирая вязкую смазку. Ойкава дышит загнанно, убирая со лба влажные пряди волос. Зрачки его карамельных глаз едва ли фокусируются на тебе, а член снова стоит. Омега призывно разводит ноги, и природный инстинкт получить, наконец, в себя альфу и желательно с узлом, просто воет. Тоору даже в какой-то момент забывает, что вы с Ива-чаном брат и сестра. Настолько разные. Интересно, сильно ли вы отличаетесь в постельных предпочтениях. Он почему-то уверен, что лучший друг любит сильно и долго. Звучит интересно, но его все равно никто и никогда не оттрахает так, как это делаешь ты, заставляя забыть даже собственное имя. Поэтому когда долгожданное чувство наполненности, наконец, вырывает волейболиста из мыслей, он тянет тебя ближе. Сцепляет ноги на пояснице, обвивая руками за шею. Губы омеги в миллиметрах, и ты не теряешь времени, размыкая их своими, сплетаясь с его языком. Тоору любит перехватывать инициативу в поцелуях, ему нравится быть ведущим именно в этом аспекте отношений. Его просто переполняет желание, когда ты полностью отказываешься от прав на главенство и позволяешь целовать себя так, как хочется омеге. Ты, вообще, много чего ему позволяешь. — Сильне-е-ее, — просит Ойкава. И ты не отказываешь. Чмокаешь его в нос и выпрямляешься, перехватывая стройные ноги под коленями, придерживая их. Тоору сглатывает шумно, готовясь получить то, о чем просил. И, мать твою, он получает. Ты так приятно двигаешься внутри него, раз за разом прорываясь сквозь сжавшиеся мышцы, ощутимо проезжаясь по простате. Он извивается под тобой, снова хватая многострадальную простынь, не в силах хоть на секунду сдержать рвущиеся наружу стоны. Движения настолько резкие и частые, что выделяющаяся смазка разлетается брызгами, попадая на вас обоих. Ойкава ненавидит это, но и перестать течь, когда его так хорошо и глубоко имеют, тоже не может. Зато ты признаёшь честно — ничего горячее не видела. Лучше всего, когда подцепляешь белесые капли пальцем и на глазах у завороженного омеги отправляешь их в рот, пошло причмокивая. Тоору кончает без предупреждения. Он и сам этого не ожидает. Просто ты так грубо в какой-то момент задеваешь его чувствительную точку внутри, что у волейболиста даже в глазах темнеет. Немой крик застывает на искусанных губах — он себя не касается, снова пачкая живот белыми пятнами. Ты замираешь на несколько секунд, давая ему возможность отдышаться, но из пресыщенного тела не выходишь. Феромоны, наполнявшие комнату, уже не такие тяжелые, и тебя тоже постепенно отпускает. Можно сказать, что первый пик течки вы сбили. Ты снова подаёшься бёдрами назад, тут же вплотную прижимаясь ими к Ойкаве. Он дергается вверх, но упирается головой в изголовье. Отодвинуться уже некуда. Зажатый между твоим телом и спинкой кровати, омега стонет хрипло и сбивчиво повторяет, что «уже не может». — Можешь, ты же хороший мальчик? Блять, да. У Тоору просто невероятный кинк на похвалу. Назови его «умочкой», скажи, что он твой «самый послушный омега», «самый красивый и любимый», и он кончит прямо здесь и сейчас. Ты знаешь, как пользоваться не только своим телом, но и словами, чтобы довести Ойкаву до грани. У него от прозвучавшей фразы глаза закатываются, и дрожь проходит по загривку. Он очень хочет быть хорошим мальчиком для тебя. — Д-да, — шумно сглотнув и зажмурившись на очередном резком толчке, выдыхает волейболист. Как же до ужаса приятно, тесно и мокро внутри него. Ты сама не можешь справиться со срывающимися с губ стонами, они более низкие, глубокие. Тише, чем у омеги, но все равно самые для его слуха желанные. Тоору сжимает собственную ладонь вокруг члена, быстрыми и беспорядочными движениями подводя себя к пику. Ему только узла не хватает для полноценной многочасовой сцепки. Вы заканчиваете одновременно. Из-за противозачаточных таблеток, что омега принимает для нормализации гормонального фона, у тебя есть возможность, не стесняясь заполнять его поглубже. Именно это ты и делаешь, едва не рухнув на Ойкаву, удерживая себя на руках, судорожно выдыхая сквозь стиснутые зубы. Тоору машинально ведёт сжатым кулаком по своему члену, хотя капли спермы уже давно осели поверх старых на животе. — Все в порядке? — осторожно выйдя из разморенного близостью альфы и течкой тела, интересуешься ты. Тоору так и лежит с разведёнными ногами, не отвечая. Его все ещё слегка потряхивает, кроме беспомощного стона омега ничего не может произнести. Ты поднимаешься первая и влажной салфеткой стираешь с кубиков пресса подсыхающую сперму. Присаживаешься рядом с ним и протягиваешь уже открытую бутылку воды. Об этом ты позаботилась заранее — вода у него в спальне во время течки есть всегда. Ты следишь за водным балансом в организме Тоору. Это важно, ведь омеги теряют много жидкости в течку, да и альфы с пересохшим горлом долго не протянут. — /Т.и/-чан, — снова зовёт Ойкава, едва оторвавшись от бутылки. — Что, сладкий? — иначе и не назовёшь. — Я снова тебя хочу, — открыто взглянув в твои глаза, заявляет волейболист. Желание омеги — закон.