***
Кагура за столом клевала носом и что-то жевала. На диване ей спалось не очень хорошо: она слишком привыкла к тишине шкафа. Гинтоки предлагал ей перебраться на время к Шинпачи или — для разнообразия — вернуться к мужу, но она не соглашалась. — За вами нужен глаз да глаз, — со значением промолвила она. И переселилась на диван, раз уж «этот» будет теперь ночевать с «ее Гин-чаном» в одной комнате. Гинтоки попробовал намекнуть ей, что двое взрослых мужчин хотели бы… ну, побыть наедине. — Взрослых? Это ты о себе, Гин-чан? Или, может быть, об Этом? «Этот» спокойно пил чай и ни разу не повернулся в их сторону, словно его разговор не касался, хотя Гинтоки бросал на него жалостливые взгляды в тщетном поиске поддержки. — Самая взрослая здесь я, — заявила Кагура. — Я остаюсь, и так уж и быть, уступлю вам комнату, как старшая. К тому же я выросла из этого шкафа, мне нужно двигаться дальше. Иногда Кагура уходила ночевать к мужу. Эти ночи у двух взрослых мужчин проходили так насыщенно, что Гинтоки весь день ходил счастливый и с черными кругами под глазами. — Вот видишь, Гин-чан, — говорила Кагура. — Как положительно на тебя влияет мое присутствие! Ты просто расцветаешь, когда я возвращаюсь от своего глупого мужа. Я понимаю: тебе приходится несладко, ведь ты остаешься совсем один с Этим, глаз не смыкаешь. Однажды Гинтоки открыл рот, чтобы сказать все, как есть, но Такасуги его опередил: — Смотрю, ты сегодня тоже глаз не смыкала всю ночь. Мирились или бранились? — Когда обращаешься к королеве Кабуки-чо, говори «Кагура-сама»! — возвестила Кагура, царственно усаживаясь за стол. Такасуги оглянулся в поисках королевы, но в комнате больше никого не было. — Когда увижу королеву, обязательно так и буду обращаться, — снисходительно улыбнулся он, а по голове от разъяренной королевы прилетело почему-то Гинтоки.***
— Гин-чан, если Этот… он живет у нас, когда его очередь готовить? — печально спросила Кагура, когда Гинтоки появился в гостиной, вооруженный новой мангой о ёкаях. С едой королеве Кабуки-чо в последнее время не везло. Муж готовил хорошо, но в ее порции специально добавлял острые приправы, от которых у нее горело горло. Гинтоки готовил хорошо только для Этого, Шинпачи готовил хорошо, но в последнее время перешел на роллтон. Кагура полагала, что роллтон ее недостоин. Гинтоки посмотрел на нее поверх страниц: — Хорошо, что он этого не слышал. Иначе бы в его дежурство мы бы перешли на якульт, а я к таким жертвам не готов. — Но он же ест то, что ты готовишь! — Он не ест. Все, что я готовлю, я съедаю сам. Ну и тебе оставляю. — Ты оставляешь мне только рис с яйцом! — Так ты же любишь рис с яйцом! Ты сама говорила! — Это было сколько томов назад, ты считал?! Если не готовишь, тогда отдай мангу. О, какой симпатичный морской монстр! Очень похож на твоего Этого, между прочим. — Я… А, ты все-таки проснулся, Шинске-кун. Ты не хотел бы приготовить что-нибудь, Шинске-кун? А то у нас ничего нет. Шинске-кун, тебе пора уже почувствовать себя как дома. А дома шаром покати. Такасуги достал из пустого холодильника целую упаковку своего любимого якульта, поставил на стол. — Гинтоки, королева Кабуки-чо, угощайтесь. Гинтоки нехотя угостился, а Кагура посмотрела на Такасуги поверх страниц и бросила: — Не забудьте оставить мне мою долю этой кошачьей еды. Затем она удалилась королевской походкой, держа под мышкой мангу про ёкаев. — Вот видишь, Гинтоки, — сказал Такасуги. — Она уже придумала имя моей еде. Скоро придумает имя и мне.***
Гинтоки лежал на диване королевы Кабуки-чо и разглядывал в новом томе манги снившихся ему в последнее время ёкаев. Дракон, лис, тэнгу и еще какие-то существа с запутанными отношениями, все как в жизни. — К чему снятся хвосты? — спросил он у Такасуги. Тот был занят важным делом: натягивал новые струны на сямисэн. Кагура пыталась научиться играть на нем и перестаралась, и Такасуги пришлось съездить за струнами в Киото. — К чему снишься ты? — О, я тоже тебе снился, Шинске-кун? И ты мне снился. Ты был весь покрыт чешуей и не мог ответить на простой вопрос. А я был прекрасен, как всегда, и у меня было много хвостов. А у тебя всего один. Такасуги улыбнулся. Кажется, он взрастил у себя в душе дзен размером с океан. — Кагура очень сожалела, что сломала твой инструмент. Даже назвала тебя в прощальной записке номер сто двадцать три не «Этот». И скорее всего, сегодня переночует у Сого. Но это не точно. — А как назвала? Записка была такой: «Передай Одноглазому Дракону, что сегодня готовит он. P.S. И чтобы никакой кошачьей еды!»