Словно реки текут

За окном корабля — водная гладь и ночное небо, тихое, как дыхание спящего. Ладонь Гинтоки лежит на сгибе локтя Такасуги: там бьётся жилка. Энергетические потоки Альтаны для планеты подобны человеческой крови, текущей по венам. Земная Альтана называется «Драконьими венами», а как называть вены Такасуги? Гинтоки наклоняется, чтобы поцеловать, трогает языком, и жилка начинает биться быстрее. Он представляет себе Такасуги как планету с разветвлённой сетью вен-рек с бесчисленными потоками-артериями. По кровеносным сосудам течёт кровь, смешанная с пеплом бессмертных. Каково это, когда в твоих жилах пепел? Должно быть, это как песок в реке. — Не толкайся, — бормочет Такасуги, когда Гинтоки прижимается к нему всем телом. — Что, отдельная каюта не понравилась? — Не понравилась. Там как-то слишком сквозит. А здесь тепло. Гинтоки распахивает на нём кимоно и осыпает грудь сетью поцелуев. Такасуги лежит неподвижно, всё ещё пытается делать вид, что он призрак, а не живой человек, которому тоже претят сквозняки. — Ты оставил свой кукольный дом, — говорит Такасуги. — Это дорого тебе стоило. Совсем помешался от вынужденного одиночества. — Я не один… помешался, — отвечает Гинтоки, с силой проводит ладонями по мышцам живота, по ребрам, словно пытаясь передать ему часть собственного тепла. — Не хочешь вернуться в свою каюту? Этот вопрос как последняя попытка сохранить преимущество, которого нет. — Я в своей каюте, Шинске-кун. Ты позволишь?.. — Зачем спрашиваешь? Хотелось бы верить, думает Гинтоки, освобождая Такасуги от лишней одежды, что эта ночь не последняя, а тридцать первая, а потом они спасут сэнсэя и будут жить долго и счастливо. Или хотя бы счастливо. — Гинтоки, — устало шепчет Такасуги, когда Гинтоки осторожно касается его члена, — что ты делаешь? Ты прослушал, что я говорил? Я... Гинтоки сжимает его член и начинает дрочить ему, смотрит, как он откидывает голову назад, как бьётся жилка на его шее. Но этого недостаточно, чтобы вернуть его к жизни. Гинтоки мало знает о движении энергетических земных потоков, но знает, как сделать так, чтобы потоки живой энергии человека выплеснулись наружу. — А вдруг твое семя даст мне вечную жизнь? — с хитрой улыбкой спрашивает Гинтоки. — Конечно, нет, даже не взду.. Гинтоки, конечно, не слушает его возражения. Тем более, вскоре становится ясно, что возражений и нет. Потом они лежат без сна, и Такасуги гладит его по голове, умиротворенный и спокойный, как водная гладь. Гинтоки лениво размышляет над тем, как они будут жить, когда все закончится. Счастливо, разумеется, иначе быть не может. У них же одно сердце на двоих, одна боль и одна любовь.