— Love turns to ashes With all that I wish I could say (Diggital Daggers — Still here)
Высоко над полем расстелилось покрывало разных оттенков. Перистые облака растянулись по всей видимой его площади до горизонта. И куда-то туда, за высоченный особняк, нырнул огненный шар, ласково именованный солнцем. Сцену дополняли пролетающие вдали птицы и тёплый ветер, под эгидой которого маятниками играли колосья пшеницы, и колыхались ветви могучего, светлого дерева. На одной из толщенных веток разместился и зритель, что почти каждый вечер с детским любопытством часами наблюдал за этой картиной. Вскидывал голову. То улыбался, то хмурился, закусывая губу. Иногда смотрел недвижимо в одну точку. Наверное, хотел запечатлеть каждое такое цветовое решение у себя в памяти. Мальчику, сидевшему подле него, было не до этих дурацких пейзажей. В подобных естественных вещах и явлениях его душа не находила интереса. Предметом его единственного любимого пейзажа был как раз юный коллекционер, жадно считывающий глазами каждый мазок на небосводе. Растрёпанная смоль волос, неаккуратная и редкая россыпь веснушек на носу, развевающаяся на ветру рубаха. То, как он жмурился от особо резких порывов ветра, а потом хлопал глазами пару секунд. Как его грудная клетка вздымалась от полных очарования вздохов. Только за его простотой можно наблюдать вечность — не наскучит. Он совершенно ни в чем не нуждался, покуда мог заполнить свой вечер приятной компанией Неа. Бывало, что гулянки они даже не разбавляли разговором. Уолкер оправдывал это тем, что старым друзьям не нужны слова, дабы друг друга понимать и чувствовать комфорт. Такие ненагруженные мыслями и разговорами вечера позволяли украдкой глазеть на друга, восхищающегося пестрым ковром неба, всегда как в первый раз. Такого свободного и настоящего, открытого. Никакие закаты ему были не нужны, пока мальчик был рядом. И всё шло гладко, пока Неа не ловил сверлящий взгляд Беннета. Как сейчас. Точно. Ему плевать на пейзажи. Но не когда все это сосредоточение находит свое отражение в широко распахнутых глазах Неа. В них, казалось, плавали искринки. Лишь на пару мгновений, покуда восторг не сменился озадаченностью. — Что-то не так? — поинтересовался он и не встретил ответа. Ни слова. Тот лишь вздернул очки на лоб и растерянно потер глаза. — Ты не слушал меня, да? — М? — Я задал тебе вопрос. А ты замер и молчишь, словно воды в рот набрал. В груди расползалось вязкое, липкое чувство. Куда-то делось былое умиротворение. Беннет все не отвечал. Жевал губу и стряхивал с себя несуществующие пылинки с особо сосредоточенным видом. — Беннет? — Глупо это. — пробормотал он, все еще утыкая взгляд куда-то не в сторону Неа. Действительно, глупо. Пагубная привычка, глубоко укоренившаяся в голове юного книжника. Зависать подолгу, отдаваясь моменту. Наблюдать. Жаловать ухо и голос. Впитывать каждую секунду, проведенную рядом. Что раз за разом приводило мысли и оценку со стороны, столь важные для преемника книгочея инструменты, к распылению где-то в сознании. Смешивались с мыслями о товарище. Это неправильно. — Каждый вечер одно и тоже. — Сказал бы сразу, что тебе не интересно. Я бы тебя сюда не тащил. — фыркнул Кэмпбелл и надул щеки. — Сегодня ты другой. Не такой, как обычно. Не с той ноги встал? Нет. Это неправда. Он даже не помнит, когда стал ловить себя на бесстыдных поглядываниях за младшим Кэмпбеллом, или за тем, что его сердце то ли дело пропускает болезненные удары. Он упустил момент, когда отдал свое хрупкое сердце на растерзание. Это то самое, о чем люди так часто говорят? Чувства и привязанность. Причина, по которой Неа его раздражал. Устрои Кэмпбелла отличались от тех, которых придерживался рыжий. Тот не уповал на стабильность, на какие-то масштабные вещи, не находил в этом чего-то важного и не делал смыслом жизни. Как можно быть таким простым? Радоваться чему-то крошечному, столь незначительному, вроде облачка, жучка, прохлады ветра. Придавать много значения словам Беннета, замечать его перепады настроения, волноваться, называть другом в такой нежной, неповторимой манере. Зачем? Неужели он не понимает, что все это не будет длиться вечно? Где гарантия того, что завтра его прекрасный пятнистый потолок не рухнет? Дрожь небес. Комок в горле. Слабость рук. Похоже, один Уолкер это чувствовал. Нет опоры под ногами. Оно и понятно — они на дереве. Нужно спуститься на землю. — Подвинься, я хочу слезть. — Тяжёлый вздох, резко переходящий в смех и глаза Беннета снова прикованы к другу. — Что такого смешного я сказал? Неа, не унимаясь, пытался что-то сообщить, но лишь махал небрежно руками перед ним. — Просто ты выглядишь так нелепо, когда оправдываешься. Взгляни на себя: весь бледный, бормочешь себе что-то под нос, заикаешься. — Ещё вздох. Хлопок по плечу и одобрительная улыбка. — Расслабься. Не нужно. Я никогда не принуждаю тебя сидеть со мной, ты знаешь это. Рука на его плече обязана была быть глотком свежего воздуха. Жестом, таким лёгким, внушающим поддержку. Однако, в груди неприятно щипнуло. С него на сегодня хватит. Он кивнул и, стремительно поднявшись, направился ближе к стволу Корнелии. Пара аккуратных движений, ещё несколько шагов. Сейчас он спустится и забудет обо всех своих ошибках. Его шальное сердце опаясает крепкой цепью и он снова будет тем, кем он себя назвал — Беннет Уолкер. Книгочей. Холодная рассудительность, наблюдательность и расчетливость. Ноги мальчика, свесившиеся с ветки, болтались в воздухе. Скорее от скуки, чем от тревожащей обиды. Неа, почти не размышлял о наглом поведении Беннета. Он только кажется загадочным. Непостижимая, высокая крепость. Закрытый и недоступный мальчик. Однако Неа удалось подобраться к нему ближе, чем кому-либо, так? Кэмпбелл, испытывающий нежное уважение к другу, прощал ему все колкие словечки. Сегодня он лишь взглядом проведет Беннета до особняка, чтобы не нарушать своей традиции уходить с заходом солнца. Увидит с высоты как тот побежит резво по протоптанным дорожкам, а затем рыжая макушка затеряется среди высокой пшеницы. Характерный звук подошвы, скользнувшей по коре дерева, а затем и глухой стук тела о твердь земли. — Нет! — Неа уже оказывается внизу и кидается к другу, хлопает ладонью легонько по его щекам, приводя в чувство. С тревогой ощупывает тело, проверяя на наличие серьезных травм и к счастью ничего не находит. Также подмечает, что очков на его переносице нет. Куда-то слетели. Неважно. — Очнись! Ты сильно ушибся? Лоб Неа соприкасается с чужим, когда пятерня зарывается в рыжие пряди волос. Зачем-то переходит на шёпот и просит очнуться уже раз в третий, если не четвертый. Ледяная дрожь, ошпарившая все его тело, улетучилась, стоило только ему встретить чистое серебро глаз. Они покрыты пеленой, Беннет моргает и не сразу приходит в себя. А когда это все-таки случается, он замирает как неживой. С такого ракурса Неа его еще не видел. Как же получается, что сколько не избегай взгляда пронзительных глаз, Беннет снова на них натыкается? Оглушительная, звонкая тишина в ушах, сопровождающая мальчика везде, меркнет, как только раздается его голос. Обычно так и происходит. Но сейчас он не слышал трепетного шепота, только гул в ушах. Пульсация нещадно отдавала в голову. Самым сильным чувством явилось нарастающее биение сердца. Оно с болезненным ударом словно прибавляло в объёме, стремилось разорвать цепи, насильно оковавшие его. Как он близко. Его спадающие вниз неровные прядки щекотали лицо. Тут Беннет поморщил нос, на что вновь услышал невинное хохотание. -Так ты в порядке! А я волновался. За тобою глаз да глаз. Скажи, а ты… — Ладонь, протянувшаяся к грудной клетке Неа, оттолкнула его. Тот опешил, не сдержал равновесия и приземлился чуть дальше от Беннета. Под своей рукой младший близнец обнаружил небольшой предмет — очки, треснутые на месте дужки. Он отчаянно охнул. Пару погнутых оправ вырвали из его рук. Беннет довольно быстро поднялся на ноги, чего лучше было бы избежать. И это обернулось неприятными последствиями. Совладать с головокружением он не мог, однако даже в таком состоянии не поскупился бы на парочку ласковых. Книгочей безнадежно пытался нацепить сломанные очки. Уже после второй попытки сдался и устремил свирепый взгляд на главную причину его неприятностей. — Ты доволен? Это ты во всем виноват!. Неа не успел попросить прощения у друга — тот возгорался новой вспышкой гнева, будто держал все в себе эти долгие месяцы. Обвинения относительно него он приводил довольно несправедливые и расплывчатые, помалкивал моментами, а потом и вовсе судорожно вздохнул. Честно говоря, Уолкер выглядел так, словно внутри него что-то сломалось. Может, так падал свет, но показалось даже, что его глаза налиты слезами, а щеки заиграли румянцем. Сейчас он на пороге признания своих истинных чувств. Сейчас он выложит на стол все свои тревоги и страхи. Он обязан, иначе Неа не сможет помочь и не простит себя за бездействие. Не на шутку испуганный, он тянет руку вперед и почти невесомо обхватывает чужое запястье, желая не рушить связь. Беннет охотно подчиняется, когда его руку мягко сжимают и подбородок его начинает дрожать. Он лично сокращает дистанцию меж ними и смотрит прямо в душу. Его губы размыкаются и не в силах произнести звука, он только ими и складывает небольшую фразу. — Я боюсь. — Чего боишься? — Выжидающе смотрит Неа, слегка поглаживая пальцем ладонь. «Боюсь потерять тебя, как только стану сильно к тебе привязан.» Мысль не покинула его головы и не дошла до адресата. Тяжелую, он проглотил ее вместе со слезами. Внезапно отпрянул и сорвался с места к особняку, оставляя обескураженного Неа одного встречать потёмки.***
Покоящееся среди пшеницы тело врастало в землю, которой оно всегда принадлежало. Книгочей пропускал меж пальцев тонкие травинки. Твердость ровной, тёплой поверхности под собой дарило чувство единения с миром. Свежий запах растительности. Ощущение приземленности. Этого часто не хватало. Возможность взять контроль над своими мыслями. Собрать их в одной точке, мрачные и тяжёлые, зафиксировать. Глубоко вздохнуть и пустить в полет вместе с выдохом. Если бы все было так просто. Получалось только отгонять их на время, как назойливо жужжащих над ухом мух, но они прочно въедались в сознание. С корнями отрывали от земли, напрягали тело юноши. Выброс эмоций, призыв к неким действиям. Он не совсем понимал, что со всем этим ему делать. Нахмурился. В тот же момент почувствовал натяжение его рукава. — Чего взвинченный такой? — Неа лежал подле, так, что его голова приходилась вровень с плечом Беннета. И когда тот, в своей интровертной манере, позволил скептическому взгляду из-под толстых линз очков сказать все за себя, Неа понял, что придется выуживать слова из друга. Видимо, с плечом говорить ему не представилось интересным, так что он приподнялся и теперь находился в сидячем положении. Неа отметил, что за эти несколько лет тот очень вырос, стал довольно плечистым. Не то, чтобы подобные изменения коснулись и Неа, но он в принципе не жаловался. — Давай сюда руку. — Проницательность серых глаз сменилась легкой встревоженностью. Право, Кэмпбеллу в его пустую голову иногда приходят совсем бредовые идеи. Недолго думая, руку он все же протянул. Его ладонь покоилась на чужой, чуть влажная от волнения, но теплая. К ней прилипли травинки, которые были безжалостно вырваны Беннетом. На секунду Неа вытянул свою руку и взглянул на это. Он прыснул со смеху. А последующая его улыбка сделалась такой приторной. — Это что? У кого-то нервишки шалят, да? — Тоже мне нашелся, защитник природы. — Уолкер наконец подал голос, упрекая собеседника в том, что тот на прошлой неделе притащил домой огромную охапку маков. На что у Неа сразу нашлась отговорка: матушка была рада — это того стоило. — Какие мы грозные. — Кэмпбелл, не задумываясь, пихнул товарища в бок и тут же получил новой порцией травы прямо в лицо. Отплевываясь от нее, а так же вытряхивая из своих волос, он продолжал хохотать. — Понял, спорить с тобой не буду. — То-то же. — Отчего-то и второй юноша заразился смехом. Выдохнувшийся Неа рухнул обратно на землю, и на какое-то время притих. Его алый галстук совсем распустился. Руки Беннета коснулись его и в каком-то совсем родительском жесте затянули. — Что ты делаешь? — Поправил. — Хоть и выражение лица оставалось лишенным уже всяких эмоций, щеки юноши порозовели. — Материал приятный. — Нравится? Это матушка сшила, для меня и Маны. — Такой яркий красный. — Я сам выбирал. Красный — цвет победы и победителей, цвет страсти. Мне подходит. — Он гордо вскинул подбородок, уверенный в том, что сказал нечто вдохновляющее. Беннет же издал такой звук, будто его ударили в солнечное сплетение. — Прекращай, щеки уже болят от смеха. Какой ты самодовольный. Он бы этого не признал, однако Неа мог не только заставить сердце биться чаще, но и наоборот, подарить покой и умиротворение. Насытить надеждой на хороший расклад событий, поддержать. Обещал быть рядом и был. Пока этого было больше, чем достаточно. Лучи солнца опустились наземь багровым свечением, и теперь все поле вокруг них будто пылало пожаром. — Надеюсь, это не в последний раз. — Выданная Кэмпбеллом фраза казалась неясной. Громкий шепот резанул слух юноши. В момент он весь сжался в одну маленькую точку, не способный произнести и слова. — Ты о чем? — Говорю: надеюсь, что это не последний такой закат в этом году. Необычный, кроваво красный. Согласно моим наблюдениям это явление — редкое. Оттенок неподдельного восторга играл в глазах Неа, когда тот повернулся, и лежа опер голову о ладонь. — Ты прав, очень красиво. Шелест еле слышного шепота унес за собой ветер.***
Алая рябь прокралась в память, въелась и намертво прилипла. До тошноты и дрожи агрессивный цвет. Ощущение паники стремительно поднялось с кончиков пальцев на ногах до шеи, где болезненно стянуло горло тугим узлом. Он ложился смелыми мазками на стену в узеньком переулке, хладную поверхность меча, и самым широким пятном краски пропитал белоснежную рубашку — теперь она почти сливалась с галстуком. «Это не цвет победителей.» Жидкость вязкими струйками беззвучно и неторопливо стекала по лицу. Внезапный надрывистый кашель и такие же капельки вместе со слюной летят в сторону. Почти безжизненное тело валялось паршивой, бледной куклой здесь, в сыром углу. Его уже нашел чей-то острый клинок. И преследуя желание избавиться, нанес ему жестокие увечья. Прежде, чем его нашел Беннет. «Это может и победа, но не твоя.» Суета человека, находящегося рядом не заставила Неа и пальцем шевельнуть. Он оставался почти все время недвижимым, дышал неслышно. Это факт — он дышал, а значит еще был жив. Только большая кровопотеря шла вразрез надеждам Беннета на возможную поправку Неа. Обессилевшие ноги подогнулись в коленях, парень присел совсем рядом. Тогда и встретился лицом к лицу с ними. С мерзкими воплощениями его страхов. С самыми тяжелыми сценариями, что так скоропостижно перевернули с ног на голову их жизнь. Он бы вечность ждал, что Неа окликнет его, отругает за очередное безучастие в диалоге, а затем в ответ Кэмпбелл услышит фырканье и получит книгой по макушке. Это возможно? Усталые глаза зажмурились, но когда разомкнулись — перед ними оставалась все та же картина. Холодный, фарфоровый Неа, изукрашенный в крови. И чужой, и собственной. Невозмутимый, подобно мертвецу. Пока он тонул в своих отчаянных мыслях, эти предзнаменования позволили себе претвориться в жизнь. Война, потери, много неоправданных жертв. Один вопрос. Кому все это нужно? Затуманенный, онемевший разум Беннета снова пронзил кашель. Неа все еще плевался кровью периодически. В остальное же время выглядел трупом. Его рука в ладони Уолкера была холодной, но он не думал ее отпускать. Воспоминания о былых днях разнятся в ретроспективе наяву. Будто не он провёл всё эти дни с Неа, а кто-то другой. Третий, всегда присутствующий бок о бок с ними, тот, который отдаляет Беннета от друга. Его собственный страх, чьи ледяные руки теперь с силой обняли его грудную клетку. Он был здесь всегда. Вытеснял пылкие чувства Беннета. Впивался когтями в запястье, когда тот тянул руку навстречу Неа. Слова пытались сорваться с его губ, но они тут же рассыпались в пыль, уже ничего не стоящие. Трупу не нужна любовь. И с каждым таким обрывом Беннета все сильнее волокла за собой безнадежность. Он жалеет о собственной слабости. Утверждал, что его принципы незыблемы, когда речь заходит о чувствах к людям. Вычеркивал их, эти ненужные строчки. Только когда Неа вычеркнули из его жизни, Беннет едва ли поспел это понять. А когда понял, боль захватила его тело. Она напоминала, что сам Уолкер был жив и не тронут. Его кровь циркулировала в венах. Но вместе с ней и осознание скоро возможной утраты. — Неа, используй меня! Книгочей сам не ожидал, что подаст голос. Это был не совсем говор, скорее отчаянный шепот. Он уже готов был вот так замерзнуть рядом с Неа, удерживая его в объятьях. Ему бы пришелся по вкусу такой исход событий, если бы выбирать было из ничего. Но что-то на закромах его сознания понимало, что история не закончена. Есть выход. Отбрось теперь свои чувства, вырежь их из сердца и дай другим зародиться в нем, чтобы нести возмездие разрушителям и спасения тем, кто его ждет. Будь полезным. Это все, что Неа сейчас нужно. Беннет проглотил обиду на себя. Он повысил голос, чтобы с его уст срывались не рыдания, а дельные вещи. — Я защищу твои воспоминания от посторонних. Не важно, сколько времени пройдет до твоего пробуждения. Несмотря ни на что. Потухшие глаза товарища обратились к нему. Неа даже было хотел притвориться, что уже не слышит, лишь бы не взгромоздить на его плечи тяжкий груз. Осознание, что кроме него сюда больше никто не явится, отдавалось легкой пульсацией в почти мертвом теле. Сколько передача заняла времени — неизвестно. Время текло извилисто и нечетко. Прошла либо неполная минута, либо вечность. Беннет же склонялся к последнему. В этой вечности он хотел бы остаться навсегда, ибо его руки нежно сжимали ладони Неа. Он мог теперь прислониться к его лбу и шептать обещания, которые он собирался сдержать любой ценой. Неожиданно для них обоих Неа тихонько произнес с насмешкой. — Имя только свое не забудь, идиот. Родной голос, чуть хриплый, вмиг заглушил все посторонние звуки и остановил поток неприятных мыслей. На что парень уставился с явным удивлением. Так Неа все еще его слышит. «Прости, что тебе так и не удалось снова посмотреть на тот пламенный закат.» «Ты мне очень дорог.» «Я рядом с тобой.» Годами душащие его недосказанности Уолкер уже собирался выпустить наружу, но его остановила чужая рука, которая из последних сил сжала его собственную. Неа напрягся и произнес чуть громче. — Уже забыл, Книгочей? Твое следующее имя. «Аллен». Обещай, что не забудешь. Дыхание участилось. Уолкер в страхе наклонился еще ниже и судорожно промолвил: — Обещаю. Прижался своими губами к губам Неа. Товарища, который больше не высмеит его чудаковатые выходки; не поможет ему дойти до дома, если тот вдруг повредит ногу. «Их» больше не будет. Об этом сказали холодные, сухие уста. Беннет отпрянул. В следующую секунду воздух пронзили его уродливые завывания. Скорбеть пришлось недолго, ведь ощущение слежки обретало силу. Мысль, что ему нужно немедленно встать и бежать, вколачивалась в грудь. Он так и сделает. Запечатает чувства и пойдет дальше. По тропе, которую он сам себе проложит. Будет ступать по ней даже вслепую. Сдержит свое обещание, не терпя отлагательств и заблуждений. Он решил так только что. «Аллен» принесет спасение его душе.