***
Голосов дяди, брата и старейшин он почти не слышит, доводы кажутся ему слишком неубедительными. Как он может оставить того, с кем связаны все его чаяния на счастливую жизнь? В этот момент ему почти не жаль ни погибших от руки Вэй Ина заклинателей, ни старейшин, которым он почти вслепую наносит раны. Они оба преступны — с Вэй Ином похожи. В какой-то степени праведны, в какой-то порочны, в какой-то не поняты целым миром. Бичэнь почти не видно, он вихрем носится по пещере, отражает атаки и наносит удары. Дядя остекленевшими глазами смотрит на него, брат не смеет приблизиться, молча лишь смотрит на то, как он прижимает к себе Вэй Ина. В глазах Лань Ванцзи твердая решимость — если Вэй Ин сейчас умрет, Ванцзи сам себя лишит жизни, если выйдут они с высоко поднятой головой, то вместе. На просьбы одуматься, прийти в себя, он отвечает холодным молчанием. Брат умоляет отпустить Вэй Усяня, говорит, что никогда не обретет Ванцзи с ним покоя, но покой ему и не нужен. Если Вэй Ин будет рядом, ничего другого не нужно. Ему кажется, он всем своим существом уверовал в это и уже не отступит. Дядя пытается умаслить, говорит, если сейчас Ванцзи сдастся, ему не будет наказания. Что все вернется на круги своя, что все будет, как раньше, вот только познав жизнь иную, ему уже не хочется, не нужно это «как раньше». Лань Ванцзи знает, любое наказание его ордена ничтожно перед тем, что он может потерять. На этот раз, навсегда. Это его последний шанс все исправить, начать совершенно новую жизнь. Жизнь, когда они с Вэй Ином будут счастливы вместе, забудут о прошлом и устремятся навстречу будущему. Все имеет свою цену. За жизнь будущую, пока еще лишь призрачную мечту, придется заплатить прошлой. Лань Ванцзи упрям, сейчас он считает, что такую цену способен заплатить. Вэй Ин глухо кашляет, чуть не падает, и Ванцзи крепко прижимает его голову к груди. Его собственные раны затянулись сами собой давно, вот только изо дня в день его любимому все хуже, Вэй Ин просыпается совсем редко и то лишь для того, чтобы парочку раз повторить излюбленное слово. Что, если сейчас, прямо в этот момент, пока Лань Ванцзи управляет Бичэнем, пока прижимает Вэй Ина к груди и шепчет все, что приходит в голову, тот умрет? Что, если Ванцзи не спасет его, не даст того, что наобещал им обоим? Бичэнь вспыхивает еще ярче, рассекает чужую плоть направо и налево. Ванцзи понимает, что уже даже сейчас не раз стал убийцей, но теперь это роднит его с Вэй Ином. Он до смерти боится только одного — не успеть. И именно сейчас он признается сам себе, что нельзя ждать больше хорошей погоды, какого-то чуда, надо действовать. Если он хочет спасти Вэй Ина. А этого он хочет больше всего на свете. В голове крепко-накрепко засела эта идея, его новое и единственное желание и правило. Бичэнь последний раз отражает атаки и создает ударную волну такой силы, что всех, кто еще держался, сбивает с ног. Лань Ванцзи кутает Вэй Ина в два слоя своих одежд, подхватывает на руки и ужасается страшным фактом — насколько же Вэй Ин похудел, что Ванцзи совсем не составляет труда держать его? Он вкладывает Чэньцин в его слабые ладони, последний раз обдает их горячим дыханием и с драгоценной ношей бежит к выходу, только единственное оставшееся его одеяние трепещет от резкого ветра. Пока он ждал, буря усиливалась, теперь дождь хлещет, словно плетью, а Лань Ванцзи думать мог только о том, каким куском ханьфу накрыть мертвенно-бледное лицо, чтобы оно не промокло. И только достигнув обрыва, он вскакивает на Бичэнь и исчезает в облаках. Лань Ванцзи летит так быстро, как только может — он догадывается, что за ним сейчас же отправятся в погоню. Он решает схитрить, слегка обмануть всех: если бы Вэй Ин видел, что происходит, ему бы точно понравилась такая задумка. Лань Ванцзи поднимается все выше и выше, дышать становится все труднее, поэтому он терпит, сколько может, а когда терпеть становится почти невозможно, резко разворачивается и летит в совершенно противоположную сторону, постепенно снижаясь. Золотое ядро работает на износ — Лань Ванцзи уже не может лететь так же быстро, как в начале. Его мотает из стороны в сторону ветер, крупные капли стучат по плечам, вокруг сверкают молнии, напоминающие о Цзян Ваньине, так люто ненавидящего того, без кого Лань Ванцзи не может жить, но он держится. Он должен держаться, чтобы спасти их обоих. — Хватит! Хватит мучить меня! Брось прямо здесь! Вэй Ину становится плохо. Он распахивает глаза, пытается вырваться, кричать, но из-за шума ветра и дождя Лань Ванцзи едва слышит его. Нужно только донести Вэй Ина до безопасного места, чтобы тот немного передохнул, а потом… — Брось, Лань Чжань. Лань Ванцзи едва не теряет управление, услышанное поражает до глубины души. Вэй Ин в сознании… и просит оставить его? Эти две мысли до сих пор не сходились в его голове, не имели места быть в одном предложении, и теперь это так ясно сложилось, что он на миг потерял дар мыслить. Неужели может быть такое, что Лань Чжань хочет спасти, а Вэй Ин не желает быть спасенным? Лань Ванцзи упрямо продолжает держаться, стоит на своем, твердит: «Когда ты познаешь счастье, не захочешь с ним расстаться. Я помогу заново обрести его. Мы начнем другую жизнь». Окончание пламенной речи: «Вместе начнем и окончим. Ибо до тех пор, пока не будешь счастлив ты, не буду счастлив я» — он проглатывает. Сказать такое, хотя бы предполагая, что Вэй Ин поймет правильно, пока что ему сложно, безумно сложно, но однажды он справится. Не сейчас. Не в этом месте, не в это время. — Мне не вернуться на путь меча, ты понял уже, — сдавленно шипит Вэй Ин, ближе прижимаясь к его груди, к источнику тепла. — Не жалей, не упрекай. Я хотел так. Вэй Ин солгал. Хотел он, конечно, чтобы все были живы и оставались рядом с ним, чтобы не было войны, чтобы не пришлось принимать тяжелое решение отдать золотое ядро. Теперь это невозможно, так нужно ли ему что-то кроме? — Мы придумаем что-нибудь, — безапелляционно заявляет Лань Ванцзи и прижимает его голову еще ближе к своей груди, чтобы тот экономил силы и не растрачивал попусту, но начать исправлять свое поведение ему хотелось уже сейчас, потому он с совершенно несвойственной себе мягкостью добавил. — Упрекать не буду. Вэй Усяня, кажется, так шокировало это внезапное проявление благодушия, что он не открывал рот весь следующий час, даже чтобы сказать излюбленное слово «Проваливай». Во многом только потому, что он провалился снова в сон, такой же беспокойный, как и все прежние. Но Лань Ванцзи хотелось верить, что раз уж от погони им уйти удалось, то и с остальным справиться будет можно.***
Вэй Ина он оставляет в маленьком заброшенном домике, тому и так трудно было переносить дорогу. Лань Ванцзи прежде, чем опустить его на продавленную скрипучую кровать, тщательно выбивает пыль из матраца, потом стелет свои одежды, и только на них кладет Вэй Ина. На всякий случай он наполняет водой маленький стакан, который он нашел на кухне, и ставит рядом — вдруг Вэй Ину захочется пить, пока его не будет. Он несколько минут неотрывно смотрит на него, свернувшегося калачиком на старой кровати, проверяет, со всех ли сторон подоткнуто его верхнее ханьфу, теперь служащее Вэй Ину одеялом, не раскроется ли он от неосторожного движения, укрыты ли одновременно грудь и ноги, удобно ли ему лежать на импровизированной подушке. Понимает, надо уходить, пока Вэй Ин не тревожится, но ему трудно расстаться с ним даже на минуту, трудно идти с мыслью, что Вэй Ин остается в старом домике один, совершенно один, беззащитный, больной. Он в последний раз оглядывает Вэй Ина глазами, запоминает его облик до мельчайших деталей и, повинуясь внутреннему порыву, мягко целует в лоб. Вэй Ин не почувствует этого, но вдруг рука его тянется в сторону лица Лань Ванцзи и цепляется за край лобной ленты. Лань Ванцзи не дергает, пытается осторожно освободиться — ленту он хотел подарить Вэй Ину при совершенно других обстоятельствах, но Вэй Ин крепко держится, словно утопающий за протянутую руку, а как только Лань Ванцзи касается его ладони и пытается разжать пальцы, хмурится, беспокойно подрагивают его ресницы. И он сдается. Он наклоняется над ним, развязывает ленту и в другую, раскрытую ладонь вкладывает второй конец. Вот так. Пусть Лань Ванцзи будет казаться, что Вэй Ин по-настоящему принял ленту, без шуток, без недопониманий. Лань Ванцзи за всю свою прежнюю жизнь никого ни о чем так упорно не расспрашивает, как сейчас о Баошань Санжэнь всех подряд. Кто-то пожимает в ответ плечами, кто-то пальцем крутит у виска. Ходить к людям он принуждает сам себя — иначе ничего никогда не узнает. Больше в искусстве общения, конечно, преуспел Вэй Ин, но это же не значит, что без него Лань Ванцзи должен потерять связь с миром. Он чувствует, как несколько пар глаз сверлят его в спину, как шепчутся. А что, если о нем? Лань Ванцзи еще никогда не было так неуютно, как сейчас на оживленной улице, и больше всего на свете ему хочется вернуться домой, нет, не в цзинши, что осталась где-то далеко в прошлом, в Облачных Глубинах, а в ту маленькую грязную развалину, где ждет его Вэй Ин. Ждет, разумеется, ждет, никак ему оттуда не выбраться — вход он заложил камнями, оцепил дом и местность вокруг талисманами. — Ты уже второй раз подходишь ко мне! — рычит на него толстый мясник, и Лань Ванцзи от неожиданности отскакивает в сторону. — Тебе делать нечего больше, как приставать к людям? Сумасшедший какой-то… Нет, действительно, делать больше нечего, это единственное, что осталось ему. Лань Ванцзи хочет ответить тому человеку чем-то подобным, но не может — слова застревают в горле. Он кашляет между извинениями и выбегает прочь. Как он мог не понять, что этого человека он уже спрашивал? Где найти хотя бы того, кто еще не подвергся расспросам. Расспросам, конечно! Души могут знать, и разговаривать с ними куда проще, если честно, даже приятнее — они не кричат в уши и не пугают. Но Вэй Ин остался в домике, а вернуться Лань Ванцзи пообещал туда, лишь когда узнает что-нибудь о бессмертной заклинательнице. Он сам выбрал трудный путь — спасти Вэй Ина, разве можно сдаваться сейчас. И он идет в другой район, людей там немногим меньше, но еще меньше вероятность встретить кого-то, кто уже попадался на пути, и нарваться на ругань. Нет, ругани он боится в последнюю очередь, имя его уже и так очернено и потеряно — эти люди все равно не смогут ничего сказать, а Лань Ванцзи потеряет драгоценное время. Мысли о том, что Вэй Ину в его отсутствие может стать хуже, подгоняют, и он почти уже не слушает ответов, мечась из стороны в сторону, от человека к человеку. Лань Ванцзи, спустя четыре часа беспрерывных бегов из одного конца городка в другой, морально истощен. Он никогда раньше не чувствовал такой усталости, ноги почти не держат его. Только сейчас он вспоминает, что толком ничего не ел последние три дня, только те мелкие ягоды и съедобные травы, что попадались по пути. Еще больше ужасает его мысль, что Вэй Ин, в отличие от него, не брал в рот ни крошки. Впрочем, он и не просил, быть может, он и не мог есть, но это значило, что его организм истощается все сильней. На обратном пути нужно будет найти чего-нибудь питательного для Вэй Ина. Людской шум и гомон утомляют его, Лань Ванцзи как никогда хочется провалиться сквозь землю. Он, с трудом держась, на ногах, доходит до небольшого трактира и падает на ближайшую скамейку, грузно, тяжело ложится грудью на стол. Официантка — молоденькая девушка не решается подойти к нему из-за его странного внешнего вида, даже заядлые пьяницы косятся на него, показывают пальцами и громко хохочут. Их смех, хриплый, противный, бьет по ушам, эта какофония ни в какое сравнение не идет с той музыкой, что звучит у него внутри — звонкий колокольчик, нежная трель смеха Вэй Ина. Он снова хочет услышать его. Лань Ванцзи руками закрывает уши, пытается воссоздать в памяти — выходит с трудом. При нем Вэй Ин слишком давно не смеялся. — Папа, папа, что с тем дядей? — спрашивает еще совсем маленькая девочка, показывая в его сторону пухлой ручкой. Она выглядит чуть старше того ребенка, что был отрадой Вэй Ину на могильных холмах. Мужчина средних лет, что идет с ней, заставляет отвести любопытный взгляд, махает в его сторону рукой. — Он не в себе, — брезгливо шепчет отец девочки, но эти слова все же достигают уха Лань Ванцзи. — Наверняка, пьяница. Нехороший человек, не смотри на подобных. Когда-то Лань Ванцзи был образцом благородства — любой считал так, пока он шел в чистых белых одеяниях по центру улицы, высоко подняв голову, расправив плечи. Значит ли то, что лишь облик играл роль в его образе? Теперь он грязный, похож на тронувшегося умом, почти сломленный болью внутри, и глаза его уже не сияют так ярко, и волосы его спутались, и даже спину стало теперь держать сложнее, а ведь когда-то раньше он и не представлял, что ходить можно как-то иначе, что жить можно как-то иначе. Ему трудно, вряд ли он признается в этом сам себе, чтобы не начать себя жалеть ненароком, чтобы не корить за выбор. Поступает ли он правильно? В отношении Вэй Ина — да, он уже уверовал в то, что Вэй Ин чище многих людей на его пути, а вот в отношении себя? Стоят ли все эти его лишения, его страдания того, чтобы никогда больше не вернуться домой? Никогда не увидеть тех, кого звал семьей? Никогда не услышать голос брата, дяди, который, несомненно, желал ему добра? Лучше ли так будет ему самому? В ордене его поступок ни за что не остался бы без внимания, его наказали бы, сурово, так, чтобы он на всю жизнь запомнил. Но разве даже дисциплинарный кнут, что оставляет незаживающие рваные раны, может быть страшней того, как он наказывает сейчас себя сам — того, как он мучается, перебирает в голове все возможные варианты, имея при себе лишь одну надежду. О, эту пору он до конца жизни помнить будет, то, как совершенно убитый внутри, он разрывается между двумя жизнями — той, что осталась в далеком Гусу, привычная, до боли в сердце родная, та, где у него есть семья, где есть брат и дядя, статус и уважение, и этой, наполненной тягостями и неопределенностью, где у него есть только Вэй Ин, едва живой и гонящий его прочь, где есть место таким словам в его адрес, как «порочный», где он сейчас сидит, словно с камнем на шее. Что, если Вэй Ин был прав? Что, если он понимал, что продолжение жизни по второму маршруту — не для Ванцзи, что, если гнал, потому что не хотел, чтобы Ванцзи сожалел? Сердце его разрывается от внезапно нахлынувшей с новой силой любви к Вэй Ину и от осознания того, что он, возможно, прав. И все это одновременно. Лань Ванцзи больше не прислушивается, чужое мнение перестало иметь вес для него. Голову заняла одна мысль. А-Юань. Вэй Ин будет счастлив увидеть его. Лань Ванцзи чувствует внезапный прилив сил, понимает, что ему нужно сделать именно сейчас, для чего его истощенное тело дало ему возможность вскочить на меч и со всей возможной скоростью мчаться в сторону горы Луаньцзан. Глазами он пробегает знакомые места, ищет людей. Со дня кровавой бани в Безночном Городе уже прошло несколько дней — неминуемо после должна была начаться осада горы Луаньцзан, но только вот защищать ее будет некому. Он ожидает увидеть какую угодно панику, давку, но ничего этого не было, люди жили ставшей уже обычной жизнью. Будто бы никто из них и не догадывался о том, что скоро сюда явится огромная армия ради того, чтобы убить безоружных. Мысли Лань Ванцзи путаются. Что будет с Вэй Ином, когда тот узнает, что все жители проклятой горы утонули в собственной крови? Как он будет мучаться, как будет грызть себя за то, что позволил слабости тела взять над собою верх, не спас, не защитил. Нужно ли Лань Ванцзи попробовать уберечь от смерти всех? Как он сможет, если даже Вэй Ина пока уберечь от невзгод не в состоянии? Лань Ванцзи спускается с Бичэня, идет по поселению. Люди его не пугаются, несколько раз Лань Ванцзи уже приходил сюда — оттого они его и не боятся. Жизнь течет своим чередом, все стали лишь намного печальнее и задумчивее. — Х-ханьгуан-цзюнь, — тянет его за рукав сухонькая старушка. — Молодой господин Вэй все еще не вернулся, если вы хотели найти его, зря пришли сюда. С того самого дня он здесь не появлялся. Лань Ванцзи обо всем этом прекрасно знает. — Вэй Ин выступил против заклинательского мира, — отвечает Лань Ванцзи, и во рту скапливается горечь. — Он вряд ли сможет вернуться сюда. — Пусть так, — с мягкой трогательной улыбкой отвечают ему. — Лишь бы с ним все было хорошо. Молодой господин Вэй очень многое сделал для нас, заботился, словно о собственном клане, при этом никому не позволял позаботиться о самом себе. И мы толком ничем не можем отплатить ему. Вот бы во всем мире нашелся хоть один человек, что был бы способен… Во всем мире искать не надо — такой человек уже есть. Лань Ванцзи говорит ей о том, что произошло в роковой день; старушка слушает внимательно, в знак того, что она следует за ходом мысли, изредка кивает. О произошедшем после Лань Ванцзи умалчивает, о том, что он знает, где сейчас Старейшина Илин, что он делает, тоже. Говорит и о цели визита. Он предупреждает женщину о том, что скоро от их нового дома не останется и камня на камне, но она жестом останавливает его. — До этого нетрудно догадаться и самому, Ханьгуан-цзюнь. Видят небеса, в наших прошлых жизнях мы все сплошь были ворами и разбойниками — потому нас никто и не оставит в покое. Благодаря нему мы и так прожили немного дольше, чем должны были, он подарил нам кусочек счастья, оторвав от себя. Могу ли я надеяться, что вы не станете убивать его при встрече? Лань Ванцзи и помыслить об этом не мог. Чтобы не тянуть время бесполезными объяснениями, он кивает, но в глубине души сам себе дает клятву — обязательно, во что бы то ни стало подарить Вэй Ину то, что он сделал для этих людей. В ответ на цель его приезда старушка благодарно кивает не в силах сказать что-то: в глазах ее застыли слезы благодарности. Она быстро, насколько может, собирает то, что может пригодиться ребенку — А-Юань, цепляется за его ногу, радуется, что теперь он будет жить с богачом-гэгэ и Сянь-гэгэ. Разочаровывать малыша Лань Ванцзи не спешит. Без денег ордена он все равно, что нищим будет вскоре, но, ах, если бы деньги были главной проблемой. Он сильный мужчина, заклинатель невероятной силы, уж если будет в деньгах нужда, он пойдет зачищать местность, наймется на работу в конце концов. А Сянь-гэгэ… Надеюсь, ребенок не будет тревожить его. Лучше всего было бы его забрать несколько позже, когда у Лань Ванцзи будет хотя бы примерный план действий, но может оказаться слишком поздно, он может и не успеть. Лань Ванцзи осторожно интересуется Баошань Санжэнь, словно невзначай, вдруг здесь повезет ему больше, впрочем, он уже ни на что особо не надеялся — впервые выйдя в город с целью разговаривать, Лань Ванцзи хотел, чтобы первый попавшийся человек рассказал ему все, что он хотел услышать, но разочаровался, больше такой ошибки повторять не желает. Однако сердце вдруг начинает биться быстрее, когда старушка кивает, немного подумав, и начинает что-то говорить. Лань Ванцзи весь превращается в слух, чтобы не упустить ни малейшего слова, раскаленным железом выжигает в памяти все то, что слышит. Он несколько запоздало кивает, все еще не совсем в себе и падает на колени — то ли от усталости, то ли от благодарности, затопившей его душу. За А-Юаня и за информацию. За позволение сделать еще один шаг вперед. — Ханьгуан-цзюнь, Ханьгуан-цзюнь, встаньте немедленно! — бледнеет бабуля Вэнь, сама опускается, чтобы быть с ним на одной высоте, пытается поднять, но куда уж ей, если Лань Ванцзи сам подниматься не желает. Она внимательно вглядывается в его уставшее потемневшее лицо, синяки под глазами, иссушенные потрескавшиеся губы, и вдруг ее озаряет. — О, небеса, Ханьгуан-цзюнь, вы ведь, наверное, ужасно голодны! Не побрезгуйте нашим обществом, хоть один раз, пожалуйста, пойдемте. На горе Луаньцзан растут овощи не очень хорошо, доедаем то, что молодой господин Вэй в последний раз принес из деревушки внизу. Лань Ванцзи стыдно за то, что он пользуется добротой этих людей, он отказать не может. Горький редис кажется ему слаще меда, когда бабуля Вэнь, сидящая справа от него, говорит, что Вэй Ин вырастил это почти что самостоятельно. Все же чувство меры в нем рано или поздно просыпается, он низко кланяется и собирается уже уходить, А-Юань, сытый и довольный, сидит возле своего маленького мешочка, перебирает в руках тех двух бабочек, что Лань Ванцзи подарил ему когда-то. Они навевают воспоминания — что стоило ему прозреть чуть раньше, пока все еще не дошло до крайности. В напутствие ему кричат слова поддержки, напоследок, бабуля выходит проститься с внуком: в уголках глаз ее блестят слезы, морщинки кажутся Лань Ванцзи столь живыми, столь полными любви, чистой и всепоглощающей, что он сам уже не может ждать, душа его тянется к Вэй Ину, и тело следом за ней. Бабуля Вэнь не выдерживает под конец, прижимает внука так, что тот едва может устоять на ногах и не выронить бабочек. Ее голос дрожит, и сама она дрожит, словно осиновый лист, всхлипывает — тяжело дается ей прощание даже со знанием того, что малышу будет лучше. — Ханьгуан-цзюнь, — шепчет она едва слышно, так, чтобы уловить мог только Лань Ванцзи. — Век наш короток, судьба распорядилась так, но невинное дитя… я верю, вы не оставите, не дадите ему пострадать. Вы благословение небес на нашем пути, вы… Вы… Лань Ванцзи просит жестом подняться, уголки губ дергаются сами собой, чтобы показать женщине, что все в порядке. Она в ответ улыбается также благодарно, не сдержав слез, смотрит на него, тянет руки, чтобы в последний раз коснуться. А-Юань еще не понимает, что больше из своих родных он никого никогда не увидит, ему весело, он улыбается так широко и недоумевающе, иногда косится на Лань Ванцзи, как бы задавая немой вопрос, отчего все вокруг такие печальные? Лань Ванцзи в последний раз окидывает гору взглядом с меча — она исчезает в тумане. А-Юань, закутанный в какое-то тряпье на его руках, заснул, когда Лань Ванцзи сказал, что им предстоит долгий путь. Из головы его не идет образ остатков клана Вэнь — бессильных, уставших от грязи мира людей с помутневшими глазами, застывших, растаявших в тумане. Это будет еще одним воспоминанием, тем, что встанет у него в памяти картинкой, когда он будет лежать на смертном одре. А-Юань не просыпается всю дорогу, Лань Ванцзи этому только и рад, ну что за послушный ребенок достался ему и Вэй Ину. Он понимает, что даже лететь, держа на руках Вэй Ина ему будет неудобно — что же будет, когда ему придется поднять на Бичэне сразу троих? Денег остается немного, на них можно купить разве что лошадь и небольшую повозку, в таком случае не останется ни гроша на еду для А-Юаня и Вэй Ина. Даже если Вэй Ин не будет приходить в себя и не будет есть. Раньше для него это было мелочью. Если уж он и решил поступиться всем, не проще ли украсть? Нет, Лань Ванцзи решительно отгоняет от себя эту мысль — пусть он и готов красть, готов позабыть во имя Вэй Ина обо всех правилах, но так он только потеряет драгоценное время. Вэй Ин все еще спит — вода стоит нетронутой. Опасения, что ему могло в отсутствие Лань Ванцзи стать хуже, подтвердились. Нет, больше ждать нельзя, нельзя тратить ни минуты. Идея с телегой отпадает так же внезапно, как и приходит, вместо этого Лань Ванцзи на скорую руку создает подобие очень большого мешка на спину из тех простыней, которыми укрывал Вэй Ина. К тому времени ребенок просыпается сам, трет ручками глаза и оглядывается. — Гэгэ, где мы? Тут страшно, пойдем в другой дом. Паучок в углу пугает его — А-Юань цепляется за ногу Лань Ванцзи, держится крепко, пока не замечает край алой ленты, свесившейся с кровати. — Сянь-гэгэ? — неуверенно спрашивает он и дергает за ленту: сил у него не хватает. Лань Ванцзи приподнимает его и кладет рядом. Некоторое время мальчик внимательно разглядывает его, затем снова спрашивает: «Сянь-гэгэ спит?» — Да, — только и может выдавить из себя Лань Ванцзи. — Он устал, не буди его. А-Юань послушно кивает, ложится рядом, вытягиваясь в струнку, пока Лань Ванцзи пишет кровью заклинания на ткани, чтобы сделать ее крепче. Ему трудно представить, как это делал Вэй Ин — вот бы под рукой оказались чернила. Но ничем другим он не располагает. — Зачем ты режешь пальчик? — А-Юань поднялся как раз в тот момент, когда Бичэнем Лань Ванцзи делал еще более глубокий надрез. — Ты как Сянь-гэгэ? Лань Ванцзи понимает, до уровня «Сянь-гэгэ» ему еще далековато — тот на талисманы крови своей перевел в несколько раз больше, но отвечает согласием. Видя, что на него не особо обращают внимание, Вэнь Юань снова поворачивается к Вэй Ину лицом, изучает, смотрит на ленту в его руках — удивительно, Вэй Ин до сих пор не выпустил ее, и кончиком пальцев касается ее, пока богач-гэгэ не видит. Лента мягкая, приятная на ощупь, А-Юаню она нравится. Лань Ванцзи видит, как тот пытается скрыть то, чем он занят, и лишь согласно прикрывает глаза в ответ — возлюбленный и сын касаются его ленты, и в груди разливается блаженное тепло, до того все происходящее кажется ему правильным, именно в такие моменты сомнения, грызущие его, отходят на второй план. Он понимает, что смазал талисман, оттого что отвлекся, хоть прежде его концентрацию даже вьющийся вокруг Вэй Ин нарушить не мог. Он прикрывает глаза, чувствует, как слипаются веки — несколько дней без сна дают знать о себе. Больше в домике нет ни лавки, ни кровати, кроме той, что уже занята, но все еще остается немного свободного места, Лань Ванцзи кажется, что он мог бы попытаться лечь туда на бок, чтобы места хватило всем им. В горле пересохло, и он с наслаждением выпивает треть воды, приготовленной для Вэй Ина. Он чувствует, что она ему уже не пригодится, хотя… Лань Ванцзи садится на край кровати, слегка тянет Вэй Ина на себя. Тот хмурится во сне, хочет отмахнуться, но не может, руки его висят, как плети. Он кладет его тяжелую голову к себе на грудь, чуть-чуть приподнимая, и подносит стакан к губам Вэй Ина, слегка наклоняет. Вода лишь слегка смачивает его губы и дальше попасть не может — рот Вэй Ина остается закрытым. Лань Ванцзи все же полон намерения разбудить его ненадолго ради благого дела. Он гладит Вэй Ина по волосам, краем глаза замечая, как завороженно смотрит на них малыш А-Юань. Он сам ластится под другую руку Лань Ванцзи, а тот и не отказывает, мягко ерошит волосы. А-Юань улыбается, ложится рядом, прикрывая от наслаждения глаза. Вэй Ин просыпаться не спешит, все морщится, словно ему пытаются всучить ненавистный травяной отвар из Облачных Глубин, тихо постанывает. Не будь здесь ребенка, Лань Ванцзи бы обязательно напоил Вэй Ина… несколько по-другому, столь же действенно и надежно, как и смущающе. Вэй Ин все же просыпается, не разлепляя глаз, чувствует прохладу на губах и приставленную кружку ко рту, жадно выпивает все, что было, и снова проваливается в сон, перед этим бормоча что-то относительно похожее на благодарность. Лань Ванцзи замечает, что А-Юань снова успел задремать; одной рукой он откатывает его к стенке и накрывает куском одеяла, которое скинул с себя Вэй Ин, пока был один. А-Юань жмурится, лицом отворачивается к стенке, и уже через несколько минут слышится тихое размеренное сопение. Действительно, невероятный ребенок. Как только А-Юань засыпает, Лань Ванцзи посещает чувство, что было, когда он только первый раз зашел сюда — ощущение, что никого больше нет, что с Вэй Ином они спрятаны от всего внешнего мира. Лань Ванцзи опускается на кровать, к груди прижимает Вэй Ина, и ему самому становится так тепло, так приятно, что он не видит ни прохудившейся крыши над ними, где в небольшую расщелину заглядывает первая звезда, ни пыльных углов, от которых его трясло, как только он первый раз кинул взгляд на них. Он улыбается, зная, что никто этого не увидит, и не может удержаться, чтобы не прикоснуться губами ко лбу Вэй Ина, горячему, покрытому испариной, а затем снова прижать его к своей груди. Вэй Ин тихо дышит, неосознанно сам жмется к нему. Лань Ванцзи проваливается в сон следом за ним.***
Лань Ванцзи встает по привычке рано, в пять утра. Спящего А-Юаня он укладывает в подготовленный мешок из простыней, еще раз взглядом окидывает талисманы — конструкция кажется надежной. Вэй Ин привычно уже ложится в руки, укутанный его одеяниями, и Лань Ванцзи выходит на улицу. Погода все так же дурна, но для путешествия подойдет в самый раз — Лань Ванцзи встает на Бичэнь и взмывает под облака. Гору, где жила бессмертная заклинательница, найти оказалось нетрудно, и Лань Ванцзи уже успел преждевременно обрадоваться тому, как легко и удачно все складывалось. У подножья была небольшая деревенька, преимущественно в ней жили люди пожилые и несколько странные — они-то и рассказали, что подножье оцеплено защитными барьерами — на мече не пролететь через них. Пришлось спешиться, что было весьма некстати. Малыш А-Юань проснулся, висеть в мешке за спиной стало ему неудобно, и Лань Ванцзи, опасающемуся отдавать ребенка малознакомым людям, пришлось взять его с собой. Пусть лица их были беззлобны и даже доброжелательны. Нести Вэй Усяня на руках было трудно, пройдя едва ли такое расстояние, чтобы деревенские домики стали похожи на игрушечные, они остановились. А-Юань крепился как мог, но вскоре стал идти медленнее, жаловаться: «Богатый гэгэ, у меня ножки устали». Действительно, шагать по крутому склону маленькому ребенку было тяжело, почти точно так же, как Лань Ванцзи с ношей на руках. Ему пришла идея пересадить Вэй Усяня на спину, чтобы отдохнули руки, вот только как он сможет держаться за его шею, если руками он и пошевелить не может? Как только они взошли на гору, Вэй Ину стало не в пример хуже из-за слишком высокой концентрации светлой Ци. Его кашель сопровождал их в пути, Лань Ванцзи часто приходилось чуть наклонять его, чтобы тот сквозь сжатые зубы выплюнул сгусток крови, Идти становилось все труднее, но Лань Ванцзи и не ждал, что будет легко. Все же Вэй Ину пришлось перекочевать с рук на спину, когда склон стал достаточно крутым, и не опираясь руками, нельзя было вскарабкаться, придерживаясь за редкие деревья. С руками проблема была решена — вновь лобная лента пришла на помощь. Идти так было не в пример удобнее Лань Ванцзи, зато Вэй Ин, кажется, не оценил этого. Пришлось его комфортом пожертвовать — чем раньше Лань Ванцзи сумеет добраться до бессмертной заклинательницы, тем скорее Вэй Ин сумеет принять удобное положение. А-Юань утомился настолько, что в один момент просто сел на землю и сказал, что больше с места не сдвинется. Впервые Лань Ванцзи не знал, как ему разорваться, чтобы позаботиться об обоих. Все же ребенка следовало оставить в деревне. Расположив Вэй Ина в тени небольшого деревца, Лань Ванцзи хватает А-Юаня на руки и бросается обратно в деревню, все мысли его были лишь о том, чтобы Вэй Ин оставался на прежнем месте. Он, конечно, не должен был никуда деться — тело его ему не подчинялось, а сознание и вовсе, кажется, покинуло его, ведь после того, как он выпил воды, так ни разу и не приходил в себя, однако, чего только не бывает на свете. Гонимый опасениями, он все же хочет найти А-Юаню достойное временное пристанище, и находит, в домике одинокой старушки под тенью раскинувшейся вишни. Он просит приглядеть за ребенком недолго, хотя сам не знает, сколько времени придется затратить — а женщине будто бы и в радость. Видать, очень нечасто происходит у нее что-то новое в жизни. А-Юань лишних вопросов не задает, словно он и не уставал вовсе, с заливистым смехом бросается за лягушкой, спрятавшейся меж корней. Последний раз Лань Ванцзи оглядывает хозяйку и малыша и, наконец, убедившись, что за одним подопечным следить больше не нужно, бежит обратно. В одиночку по знакомому маршруту возвращаться легко, только на сердце камень — не случилось ли чего? Только когда он достигает того самого места, груз падает — Вэй Ин на месте, никуда не делся. Вот только, он не один. Юноша в белых одеждах на корточках сидит напротив неподвижного тела, протянув руку. Дотронуться Лань Ванцзи ему не дает, прерывая коротким: «Отойди.» Юноша с удивлением смотрит на него, но руку послушно отводит, сам отходит подальше, когда Лань Ванцзи берет Вэй Ина на руки. — Молодой господин, могу я спросить, куда вы направляетесь? — с каким-то недоверием спрашивает он и идет за Лань Ванцзи следом. — И что с этим господином? Лань Ванцзи не знает, стоит ли рассказывать обо всем, но потом понимает, раз уж юношу он по дороге не видел, тот спустился с горы, а раз спустился, то должен знать бессмертную заклинательницу. Отвечает он коротко, в своей манере, называя лишь имя Баошань Санжэнь. — Вряд ли это получится устроить, — замечает юноша, следуя за ними. — Бессмертные заклинатели для того и уединяются, чтобы не касаться дел людей. Не знаю, что за причина должна быть у вас хотя бы для того, чтобы она согласилась выслушать. Лань Ванцзи словами описать не может, насколько весомая причина у них обоих. Он не хочет посвящать в это дело посторонних и юношу по большей части игнорирует. Тот выглядит вполне доброжелательным, на лице его — обеспокоенность, но ни в коем случае не раздражение. Ему интересно — сразу видно, нередко приходят подобные гости, однако если таковые случаются, в памяти остаются надолго. Конечно, никто бы не дерзнул к бессмертной заклинательнице идти с пустяками, даже во время войны ее не потревожили, вот насколько важный повод должен быть. Но лично для Лань Ванцзи это вопрос жизни и смерти, не только чужой, но и его, поэтому он, начав еще тогда, в пещере, снова плюет на приличия и мысли в духе: «Это пустяк, не достойный внимания». — И все же, вы так и будете молчать всю дорогу? — спрашивает юноша, минуя легким прыжком еще некоторое расстояние, сбивающий с ног ветер совсем не мешал ему. — В моей жизни и без того мало людей, еще меньше интересных историй. Я бы мог посоветовать, как и когда обратиться к госпоже Баошань, если бы знал, в чем дело. — Эта не праздная история, чтобы рассказывать, — сурово отвечает Лань Ванцзи. Слова, что он продумывал так долго, должны дойти до адресата не простым слухом, эмоции, что он решится показать, чтобы убедить всех в его искренности, должны созреть еще некоторое время. Юноша давит любопытство в себе и чуть уходит вперед — Лань Ванцзи хочет, но не может так же резво. Вскоре в глаза бросается домик, который вот-вот рухнул бы, если бы его не поддерживал вековой плющ. Лань Ванцзи поверить не мог, что в такой-то развалине живет человек, почитаемый всеми. Тут же на пороге сидел встреченный ими ранее юноша, он смотрел на них с неприкрытым удивлением. — Вот это да! Не думал, что вы справитесь, однако это так. В ответ на чуть недоумевающий взгляд Лань Ванцзи он поспешил пояснить: «Барьер не пропускает людей корыстных. Совсем немногие добираются до сюда.» Лань Ванцзи устало кивает, ноги его уже едва держат. Ему только и хватает сил опустить Вэй Ина на траву и сесть рядом, как же он понимал сейчас А-Юаня. Мысль о том, что дело еще не доделано до конца, пульсирует в воспаленном мозгу, даже резкие порывы ветра не остужают его разгоряченное лицо. Он вновь собирается с силами и встает. Хотел бы он сейчас опереться на что-то, но на Вэй Ина нельзя; и без того с ним все непонятно и плохо. Придется Лань Ванцзи идти до конца самому. Если нужно, он пойдет. Баошань Санжэнь косится на них так странно, о чем-то быстро спрашивает юношу. Лань Ванцзи держится, как ему кажется, с достоинством, пока с ним не говорят, он разрешил спустя одну палочку благовоний себе сесть, теперь он мог снова сделать так, чтобы Вэй Ин лежал на его груди, грелся об него. Он из раза в раз повторяет про себя, что скажет, но слова превращаются в кашу — бесполезное и гиблое занятие. Лань Ванцзи решается отдаться в руки судьбы и прикрывает глаза, наслаждаясь близостью тела любимого. Вдруг, так посидеть им потом не скоро получится?***
Баошань Санжэнь устало трет переносицу. Молодой человек перед ней молчит, неловко сжимая край потрепанных одеяний, и будто бы не осмеливается поднять глаза. — Я решительно не понимаю, что вам нужно от меня. И не пойму, если будете молчать. Времени у меня, конечно, много, но у вас — нет. Лань Ванцзи понимает, какие мысли нужно соединить, о чем сказать, когда использовать самый важный аргумент, но связать все это в речи для него трудно. Губы пересохли, он нервно смачивает их поданным чаем снова и закрывает глаза — отчего-то он решил, что так ему будет удобнее. — Вэй Ин умирает, — первое, что нужно сказать, он произносит, и во рту разливается горечь. — Он сын вашей ученицы, — второе сходит с его губ уже легче, чтобы утвердиться он повторяет несколько другими словами. — Сын Цансэ Санжэнь. Третье проговаривается слету, сразу же, чтобы не мучаться: «Что-то с золотым ядром… проблема. Я его не чувствую.» Лань Ванцзи с опаской приоткрывает глаза, чтобы убедиться, что Баошань Санжэнь слушает внимательно. Это придает ему уверенности продолжать: «Вэй Ина хотят убить. Ненавидят.» В горле встает ком, силуэт Баошань Санжэнь размывается из-за слез, затуманивших взор. Он поднимает глаза на женщину, встречается с ее взглядом, и, наконец, говорит пятое, что дается ему сложней всего: «Люблю.» Он понимает, что все, им сказанное, — сплошной поток бессвязных изречений, как-то относящихся к ситуации, но он верит, что бессмертная заклинательница достаточно мудра, чтобы понять, что у него на душе, и что он хочет сказать. Он смотрит на нее с отчаянием загнанного зверя, ощущает себя нестерпимо маленьким перед ней, готовый не просто просить, умолять; если нужно, он ляжет у ее ног, сделает абсолютно все. Сила его желания настолько велика, что рвется наружу, обжигая, но выплеснуться полностью ей не дает уже давно растрескавшаяся, но как-то еще держащаяся маска. Все же сдержать себя он не в силах, когда женщина молчит, по щеке катится едва заметная слеза. Показать слабость перед тем человеком, которому он должен был явить всю свою решимость. Какой позор. Какое унижение. В какой-то момент образ Баошань Санжэнь исчезает перед его глазами, словно видение — один миг, и она уже у той кровати, куда Вэй Ина было разрешено положить. Она ощупывает его живот, надавливает, Вэй Ин дергается, словно в агонии, дышит рвано, женщина хмурится. Все это время Лань Ванцзи украдкой наблюдает за ними, но по большей части стремится собрать все нервы в кулак и привести себя в порядок. Оттуда же, из другого конца единственной комнаты в доме, бессмертная заклинательница говорит, словно приговор выносит: «Ядра у него совсем нет. Меридианы заполнены темной энергией. Путь утомил его слишком, с часу на час он умрет.» Надежда внутри Лань Ванцзи от этих слов ощутимо трещит, осколки режут. — Вряд ли я могу чем-то помочь вам. Один выход все же есть. Конечно, положение настолько ужасно, что можно будет попытаться провернуть кое-что, а там уж как повезет. Но такую цену вряд ли вы сможете заплатить. Лань Ванцзи интересует только одно. — Что за цена? — Золотое ядро было вырезано, сеть меридианов с одной стороны запечатана, — с расстановкой проговаривает Баошань Санжэнь, для нее самой это ново. — Единственный путь, что я вижу — таким же образом пересадить ему чье-то золотое ядро. Ваше золотое ядро. Если вы не погибнете со вспоротым животом, то будете обречены на жизнь простого человека. Его золотое ядро… То немногое, что обещало быть с ним всегда, сейчас может быть отнято. Но все же он не колеблется. Он слишком от многого отказался уже, разве можно на последнем шаге повернуть назад? — Если так нужно Вэй Ину. Я согласен. Голос разума и сердца ведут внутри него настоящую войну, и Лань Ванцзи вот уже в какой раз продолжает покорствовать последнему, то, что защищает ценность его жизни, заключенную вне тела. Баошань Санжэнь, не ожидавшая такого скорого ответа, остается стоять на месте. — Врач, что делал это, был куда искуснее меня, — предупреждает она в последний раз. — Вы оба можете умереть. Лань Ванцзи своих слов не повторяет, все, что было нужно, он уже сказал. Он присаживается на край кровати Вэй Ина, касается его руки и смотрит. Он уверен, что это в последний раз. Впитывает каждую черточку, дышит ею. Когда Баошань Санжэнь отворачивается, осознание того, на что он собирается согласиться, окутывает его с головой, отключается способность мыслить. Он второй раз быстро, едва ощутимо касается приоткрытых губ своими и так же стремительно отстраняется. Если уж ему и суждено на тот свет отправиться, то пусть это будет ему прощальным подарком. Лань Ванцзи закрывает глаза. Буря внутри него утихает, все укладывается на дно, все невысказанные эмоции, слова, страсти. То, что было важным, перестает быть таковым. Он смиряется с этой участью — медленно сам готовится к худшему. Все равно иного пути нет. — Лишь бы только…***
Первое, что ощущает Лань Ванцзи после пробуждения — пустота внутри. Светлая Ци больше по его каналам не течет, на том месте, где было золотое ядро, осталось лишь небольшое уплотнение, которое начинало тянуть, даже если просто на живот положить руку. Баошань Санжэнь сказала, что все прошло удачно, сейчас вытянутая перед операцией из сети меридианов Вэй Ина темная энергия рассеивалась медленно, все еще кружа над прежним хозяином, словно небольшой пчелиный рой, время от времени подлетая ближе к лицу. Войти внутрь золотое ядро не позволит, и уголок губ Лань Ванцзи едва заметно дергается. Они лежат в разных концах комнаты, и Лань Ванцзи, единственное, что он может сделать, не причиняя своему ныне слабому телу боли — повернуть голову в сторону возлюбленного, взглядом скользить по волосам, очерчивать профиль лица, наблюдать, как кожа приобретает нежный розовый оттенок. Душа его поет. Тело его в бездне, но сердце в раю. Смешанные чувства одолевают его. Он задумывается, стоит ли призрачная надежда, которая реалиями медленно очерняется, такой жертвы? Мог ли он представить, что подобное он сделает добровольно? Что если боль будет преследовать его всю оставшуюся жизнь, сожаления отравят ее, и он поймет, что поступил неверно? Он чувствует, не сможет полностью уклониться от них, и в смертный час, что придет намного раньше, поймет, что вся жизнь после этого была сплошной ошибкой. Сможет ли он смотреть Вэй Ину в глаза и не думать, что тот отравил его жизнь, погубил его, примет ли мнения дяди, что бредом уже почти не казались? Или все же жизнь его полностью во власти Вэй Ина? Голова раскалывается, думать невозможно. Лань Ванцзи отворачивается к стене, на живот старается не давить. Никогда прежде такой усталости в теле он не испытывал — его поражает сила Вэй Ина, то, как он жил без ядра столь долгое время. Баошань Санжэнь рассказала, что ядро будет приживаться неделю или чуть дольше, если Лань Ванцзи за этот срок передумает, та сможет вернуть все на свои места. То, что ход для отступления у него есть, слегка обнадеживает, но вряд ли он пошел бы на такое, если был бы не уверен в себе. Да, сейчас его уверенность далеко не на пике, но мыслям, он знает, суждено остаться лишь мыслями, если дело дойдет до того, что он захочет вернуть то, что принадлежало по праву ему, он откажется. Иначе после будет грызть себя уже за это. Прожить без сожалений невозможно, что-то обретая, теряешь. Лань Ванцзи не хочет терять, но если уж приходится, то не хочет сожалеть. Он прикрывает глаза, вспоминает все то, что связано с Вэй Ином и наиболее сильно отпечаталось в памяти; первая встреча на крыше, совместное наказание и купание в холодном источнике. Как же было все хорошо тогда, когда оба они купались в лучах беззаботной юности, когда не было ни войны, ни смертей, а грезы о темном пути оставались грезами. Если бы внутреннее чутье тогда подсказало ему, что делать, как поступить, чтобы это тихое, ничем не замутненное, не выстраданное и не вымученное счастье продлилось как можно дольше, где были он, Вэй Ин, пара кроликов и Облачные Глубины. Отныне последнее навсегда ушло из его жизни, а любые отголоски: белые с голубым одежды, чужие лобные ленты, задумчивые места и тишина будут навевать воспоминания о доме, где когда-то очень давно он был счастлив. Где была жива мама, где они были с братом, где запах горечавки помогал спать, если вечером сорвать цветок и держать его в цзинши. Спустя какое-то время Лань Ванцзи понимает, что ходить он уже в состоянии, и первым делом идет проведать Вэй Ина на другой конец комнаты. Он садится рядом, на низкий стульчик и смотрит, не может отвести взгляда; словно цветок, едва не погубленный засухой, и вовремя напоенный водой, оживает Вэй Ин, расцветает. Наконец он не мертвенно-холоден, а губы не иссиня-бледны. Все, что было в голове, уходит прочь, остается лишь бьющееся сердце, эхом отдающееся в голове. Если бы Лань Ванцзи спросил кто-то, больше во всем происходящем плохого или хорошего, минуту назад он бы застыл в раздумьях, но теперь бы с уверенностью ответил — видеть Вэй Ина поправляющимся и есть высшее счастье. Лань Ванцзи вспоминает, что, наверное, А-Юань мог заволноваться и потерять их. Поэтому, как только он чувствует себя способным ходить на долгие расстояния, собирается навестить того, кого считает сыном. Вэй Ина снова приходится оставить, но на этот раз он не волнуется — есть люди, которые за ним могут присмотреть. Лань Ванцзи наконец узнает имя юноши, встреченного им по пути, — тот решает помочь Лань Ванцзи спуститься, чтобы тот не упал по пути, а когда слышит о ребенке, непременно хочет увидеть его. — Я слишком давно не видел малышей, — оправдывается тот. — Никогда, если быть откровенным. Сколько помню себя, все время был здесь. Своими добротой и чистотой души Сяо Синчэнь может напоминать ему только одного человека, а когда тот улыбается, Лань Ванцзи и вовсе отводит взгляд, лишь бы не вспоминать еще об этой черте любимого брата, оставшегося где-то очень далеко. Он думает, что станет больно, и поэтому проверять не хочет, вместо этого сосредоточенно смотрит на дорогу, чтобы не оступиться. Под гору добираться до деревни удивительно легко, и даже особых неудобств Лань Ванцзи не ощущает, несмотря на то, как изменилось его тело. Он думает, что к ощущению пустоты внутри когда-нибудь он сумеет привыкнуть, гораздо ценнее то, что он обретет. Малыш А-Юань со всей детской строгостью отчитывает богатого гэгэ, который так долго не навещал его, рассказывает, как нянчит его бабуля Мин, и какие вчера дедушка Ли дал ему вкусные лепешки. В баночке он показывает жабу, пойманную едва ли палочку благовоний назад, но Лань Ванцзи просит отпустить животное немедленно. Зато Сяо Синчэнь счастлив, как только расстроенный ребенок отпускает жабу, тот снова ловит ее в полете и возвращает в банку. А-Юань тоже, конечно, счастлив, что единомышленник нашелся, он с упоением рассказывал, какой чудесный суп из лягушек готовит его бабуля — все ингредиенты брала она с горы Луаньцзан. Лань Ванцзи утверждает, что это попросту несъедобно, А-Юань стремится доказать обратное, но бабуля Мин, переглянувшись с Лань Ванцзи, которого она сочла за относительно разумного папашу, не разрешает играть с огнем, и расстроенный снова А-Юань все же отпускает жабу, на этот раз предупреждая Сяо Синчэня, что ловить ее не нужно. Сяо Синчэнь вынужден вернуться немного раньше, спускался он лишь для того, чтобы купить немного еды — как никак, инедию слишком долгое время он практиковать не может. Лань Ванцзи остается с малышом; тот, набегавшись вволю, теперь лежит у него на коленях и медленно дремлет. Продлить это мгновение хочется точно так же, как и увидеть Вэй Ина, но Лань Ванцзи решает подождать еще: чем длиннее разлука, тем радостнее встреча. А-Юань расспрашивает о Сянь-гэгэ, наконец-то он может говорить о Вэй Ине не с камнем на душе, что тот все еще спит, только теперь уж он точно скоро проснется. Малыш рад, он непременно хочет увидеть лицо Сянь-гэгэ, когда тот проснется и увидит его и богатого гэгэ рядом, уверен, что он им обоим непременно обрадуется. Лань Ванцзи хочет тоже, и он почти уверен, что смог бы донести ребенка на спине, тот все-таки куда легче Вэй Ина будет, и поэтому пока что тренируется катать А-Юаня на спине. Словно звонкий колокольчик, раздается над ухом его смех. Как удивительно смех этого ребенка похож на смех Вэй Ина. Время клонится к закату, бабуля Мин велит А-Юаню ложиться спать, чтобы не нарушать режим. Лань Ванцзи она приглашает тоже, говорит, что они и ужином с ним поделиться смогут, но Лань Ванцзи мягко качает головой и хочет возвращаться. Свежий ветер подталкивает его вперед, на деревушку ложится туман. На прощание А-Юань машет ему ручкой из окна и велит, если Сянь-гэгэ проснется, непременно бежать за ним, и вскоре и его силуэт, и домик скрываются из виду. Лань Ванцзи удивлен, почему он и не заметил, как прошел целый день. А ведь это срок весьма немалый, наверняка случилось уже что-то. Он был бы счастлив узнать, что Вэй Ин пробудился, пока его не было, тогда даже отсутствие золотого ядра не помешало бы ему птицей взлететь вверх по склону. Когда до вершины остается совсем немного, и Лань Ванцзи едва ли может ждать, его останавливает сидящая на большом камне Баошань Санжэнь. Лань Ванцзи не может не подчиниться. Она предлагает ему прогуляться, и Лань Ванцзи отказать не может, уж слишком велика его благодарность. — Вэй Усянь пробудился ненадолго и снова провалился в сон… — начинает она, и Лань Ванцзи уже не может слушать ее внимательно, сердце рисует удивительные картины. На какое-то время он выпадает из монолога и приходит в себя, только когда Баошань Санжэнь заканчивает. — …Жизнь Старейшины Илин тяжела, ему суждено было умереть, но он жив. Все же ему не место в этом мире. Нет для него более пристанища и теплого угла, даже если с новым ядром он вернется на светлый путь. Лань Ванцзи не уверен, что все истолковал правильно, он полагает, женщина клонит к тому, чего он мог бояться больше всего, и Баошань Санжэнь вынуждена пояснить: «Ему не нужны ни переживания, ни скорби, даже звук твоего имени будет болью отзываться в нем. Ему нельзя спуститься с этой горы, нет в этом нужды, нет ничего внизу, что держало бы его.» Лань Ванцзи застывает на месте, не в силах двигаться, он хотел бы прикинуться непонимающим, но притворяться уже не может, уж слишком ярко отпечаталось на лице несогласие и отрицание. Баошань Санжэнь продолжает: «Что ты думаешь насчет того, чтобы он навсегда остался здесь? Я бы сделала его своим учеником, он достиг бы бессмертия, время излечило бы его душу. Ты хотел ему счастья, так что может быть лучше этого?» Лань Ванцзи вздрагивает, ветер становится все холоднее и жестче. От взгляда Баошань Санжэнь не укрыться, он стоит, потупив взгляд. — Хотя бы… Я смогу увидеть его? — Неделю ты должен пробыть здесь, после Вэй Ин останется здесь. В нем — красота и талант Цансэ, умения, что она, сбежав, не раскрыла до конца. Ей слишком нужен был большой мир там, снаружи, Вэй Ину — нет, он успел уже разочароваться в нем. Но видеть тебя… ему вряд ли нужно». Сердце Лань Ванцзи, что, словно феникс, возродилось, когда Вэй Ину стало лучше, умирало снова. Все, о чем он мечтал, все, что он хотел разделить с Вэй Ином, отныне будет предназначено лишь ему одному. Быть может, бессмертная заклинательница права, Вэй Ину совсем не нужно то будущее, что обещает Лань Ванцзи? Провести бок о бок всю жизнь с простым человеком без золотого ядра и с ребенком, скитаясь в поисках убежища, угла, где их преследовать не будут, против возможности стереть прошлую жизнь из памяти временем, быть бессмертным. Казалось бы, ответ очевиден, но слезы накатывают сами собой — до чего же это осознавать больно, до чего же хочется побыть эгоистом. Лань Ванцзи все это время, оказывается, хотел обустроить счастье лишь для себя, не спросив Вэй Ина. Он думал, что все жертвы его окупятся, но он остается один, в ставшем пустынным мире, где он потерял все, что имел, погнался за журавлем в небе и потерял синицу в руках. Понимание всего этого выбивает полноценную, пусть и всего одну слезу, что блестит, как жемчужина, и скатывается вниз, оставляя влажный след. Бессмертная заклинательница во всем права — своим желанием он чуть не разрушил жизнь Вэй Ина, он себялюбив, раз хотел присвоить его себе лишь потому, что считал, что Вэй Ину нет другой судьбы, что никому другому во всем мире тот не будет нужен. Но теперь появляется Баошань Санжэнь, и она куда лучше него, ни одна жертва Лань Ванцзи не обязывает Вэй Ина жить так, как тот захочет. Сколь бы не была велика его жертва, принес он ее Вэй Ину, и только ему решать, куда идти. Действительно, ему будет лучше… Лань Ванцзи не говорит ни слова, не может, в горле застрял ком. Он откланивается, понимает, что если уж им и суждено расстаться, то Вэй Ина ему больше видеть не нужно. Он бежит прочь от горы — хотя прежде очень редко нарушал размеренный темп ходьбы — так же, как и бежал на нее, только все внутри него теперь было вырезано. Так жестоко разочароваться после всего, что он сделал уже: отрекся от прошлого, предпочтя ему шанс заманчивого будущего. Ему следовало планировать подобный исход, но неужели он заслужил это? На полпути к деревне он спотыкается о камень, падает и катится, распарывая ткань и кожу острыми краями камней, тогда вся обида, что он держал в себе, выплескивается наружу, словно раненый зверь, он кричит, закрыв руками лицо. Теперь ему нет в этом мире места, теперь он сам превратился в человека без будущего. А-Юань пристроен, Вэй Ин тоже — теперь ему и остается только, что умереть и больше не мучаться. Бичэнь при нем, он обнажает его резко, совершенно ни о чем не думая в этот миг, смотрит на отражение своих глаз на лезвии. Покрасневшие, влажные. Он приставляет меч к горлу, пусть верный боевой товарищ послужит ему в последний раз и обагрит землю на этот раз уже кровью своего хозяина. Он несильно пытается надавить, вырвавшийся всхлип и спазм в животе вдруг скручивает его пополам. И Лань Ванцзи, не зная, что болит сейчас сильней всего, и куда приложить закоченевшую руку, отбрасывает меч в сторону, стирая выступившую из пореза кровь. Он твердит себе о том, как он жалок, как слаб и ненавистен самому себе — в прежней жизни такие мысли никогда не посещали его. Но даже теперь он не смог убить себя.***
Лань Ванцзи пытается смириться — выходит с трудом. Себя он упрекает в излишнем самолюбии и тут же задает вопрос, так уж ли плохо самому себе желать счастья после многих лишений. Душа его мечется: как поступить правильно он знает, но будет ли так лучше? Хочется оставить Вэй Ина себе, но даже после всего произошедшего ничто не может заставить Вэй Ина следовать за ним по доброй воле. Он хочет уверить себя, что ему будет достаточно знать, что Вэй Ин жив и счастлив, пускай и где-то далеко. Какая-то часть его при таком раскладе будет удовлетворена, а остальное? Нет, полностью счастлив он не будет. Лань Ванцзи корит себя за то, что любит недостаточно, чтобы отпустить, с другой стороны, понимает, что наоборот, слишком сильно. Он путается и одновременно с этим не может думать ни о чем другом. В тот вечер он под утро, разбитый и опустошенный, спускается в деревню. Все же, сколько бы он не думал, А-Юань — его ответственность, нельзя скидывать его на старушку. Ему нужно стать ребенку настоящим отцом, если не складывается его собственное счастье, нужно сложить его для другого. Для Вэй Ина он уже сделал все, что мог, осталось только взять себя в руки и жить ради ребенка. Это гораздо более сильное решение, чем валяться у подножья с перерезанным горлом, и Лань Ванцзи хотел бы себя похвалить за то, что он принял его. А-Юань видеть его неизменно рад, спрашивает, когда же наконец они пойдут навестить Сянь-гэгэ, который наверняка соскучиться по ним успел, но Лань Ванцзи неизменно отвечает: «Не сейчас, не сегодня.» Это все, что он пока что может А-Юаню сказать. Посвящать его во взрослые проблемы неправильно, пусть таким ответом малыш и недоволен. Лань Ванцзи начинает жить по привычке, пока они неделю живут у бабули Мин, он чинит в домике крышу, и та нарадоваться не может. Она говорит, что где-то в Ланьлине живет ее внучка, как хорошо бы она подошла такому работящему мужу, но Лань Ванцзи открещивается от этого предложения — жена ему не нужна. Старушка только разводит руками. Одним вечером он застает А-Юаня навзрыд плачущим. Он совершенно не обращает внимания на то, что богатый гэгэ, а теперь уже просто гэгэ, вошел, только уткнулся лицом в подушку. Лань Ванцзи чувствовал, что он должен сделать что-то, как-то успокоить или хотя бы понять причину слез, но так и застывает на пороге. Он совершенно растерян, не знает, что должен делать, но что-то подсказывает ему изнутри, кажется, очередное воспоминание того, как нянчился с ребенком Вэй Ин. Лань Ванцзи подходит ближе, садится рядом на край кровати и тянет руку — хочет погладить по голове. От этого прикосновения всхлипы становятся только громче, и Лань Ванцзи испуганно отводит руку: не сделал ли он только хуже. Вот бы рядом сейчас был Вэй Ин. Он непременно бы придумал, как развлечь малыша. Но А-Юань тянется за его рукой, маленькими пальцами крепко цепляется за нее, теперь оставив подушку, и утыкается в его плечо. И в перерывах между всхлипами едва разборчиво шепчет: «Гэгэ, ты только… только не умирай. Гэгэ, не оставляй меня!» — Почему ты считаешь, что я должен умереть? — спрашивает Лань Ванци и мысленно сам себе за лицемерие дает пощечину — не так давно он приставлял к горлу меч, имея именно такое намерение. Но, он чувствует, перед ребенком должен быть сильнее, чем есть на самом деле, и теперь, нарушив уже столько правил, не считает зазорным солгать, тем более, во благо. — Когда говорят, что кого-то больше нельзя увидеть, значит, он умер, — отзывается А-Юань. — Мы не идем к Сянь-гэгэ, не идем к бабуле. Значит, Сянь-гэгэ умер, бабуля умерла, и все… все умерли… И снова захлебывается в новом приступе рыданий. Лань Ванцзи сидит с приоткрытым ртом: как к таким выводам пришел ребенок, ему неизвестно. Все, чем он располагает, так это знанием того, что родителей ребенка он не видел никогда — значит ли это, что те умерли, и теперь ребенок каждую разлуку воспринимает не иначе, как вечную. Впрочем, сейчас малыш бесконечно прав. Остатки Вэней, если не уже, будут уничтожены в скором времени, а Вэй Ин… Бессмертная заклинательница сама сказала, что тот должен умереть для мира под горой. Лань Ванцзи хотелось бы разубедить его, внушить неправду. На ум ему пришел он сам, не смирившийся со смертью матушки и каждый месяц ожидающий ее у порога ее домика — вот-вот зазвенит колокольчик, откроется тяжелая дверь, и она выйдет. Много позже он понял все, а на А-Юаня это все вывалилось разом. Он проклинает себя за то, что ничем ребенку не может помочь, разве что поглаживать по спине и ждать, пока тот устанет и забудется беспокойным сном. Нужно дать ему излить всю боль и показать, что его не оставит хотя бы один человек на всем свете. Он обещал себе и бабушке Вэнь. — Я скучаю по ним, — шепчет А-Юань, и лишь от одних этих слов снова катятся по раскрасневшимся щекам слезы, и снова он бессильно воет в подушку. Лань Ванцзи понимает его боль и чувствует то же самое. — Я тоже.***
К вечеру седьмого дня прилетает в деревню заклинатель — только об этом старики, у которых в жизни ничего интересного не происходит, и говорят. Он останавливается в доме напротив, но Лань Ванцзи даже не интересно, кто это, он только надеялся, что они с тем человеком не знают друг друга. Иначе начнутся долгие и бессмысленные расспросы по поводу Вэй Ина, а если тот человек будет достаточно внимательным к мелочам, то и золотого ядра. Лань Ванцзи специально не выходит на улицу и А-Юаню тоже не разрешает, дабы случайно не натолкнуться на неприятности. Все же он понимает, что никаких неприятностей произойти не может, и он сам ставит рамки им обоим. На такой ноте А-Юань таки отправляется на прогулку. По крайней мере, там ему труднее думать о печальном. Он не возвращается к вечеру — для Лань Ванцзи это серьезный повод беспокоиться. Он ищет его по всей деревне, пока не встречает малыша, которого к домику под руку ведет тот самый приезжий заклинатель. Дыхание перехватывает, Лань Ванцзи хочет убежать из-под взгляда того человека, но это бессмысленно и глупо, раз уж его заметили. Он неловко переминается с ноги на ногу, пока А-Юань подбегает к нему и цепляется за ногу, рассказывая, как этот хороший гэгэ хотел довести его до дома, а после, завидев бабулю Мин на пороге, убегает к ней. А Лань Ванцзи только смотрит на человека, оставшегося позади него. — Ванцзи! И больше самые родные друг другу прежде люди не знают, что сказать, словно между ними выросла непреодолимая стена всего за несколько дней. — Ванцзи… Как ты здесь, что ты… — путается в словах Лань Сичэнь, неловко смотрит, и на лице его невообразимая гамма эмоций: от тоски, до радости. За неделю он словно бы вырос на несколько лет — на лбу пролегла едва заметная даже вблизи морщинка. Лань Ванцзи чувствует, как ему становится неудобно стоять, как затекают ноги, отчего-то он чувствует жгучий стыд. На вопросы его Лань Ванцзи ответа дать не может. «Зачем?» — хотел как лучше, думал, что поступает верно, а сам в итоге потерял едва ли не больше, чем приобрел. «Кому ты сделал этим лучше?» — не знал, что пойдет все наперекор его желаниям, себе — вряд ли, Вэй Ину — возможно, до конца в его ощущениях он не уверен. Разве что А-Юаню. «Почему не вернешься в орден?» — кому теперь я нужен без золотого ядра. И ответа на главный вопрос: «Что ты будешь делать теперь?» он дать даже себе не может. Его жизнь скатилась в неопределенность. Лань Сичэнь смотрит на него с грустью: «Дядя скучает, пусть и называет тебя отступником. И я тоже, мне кажется, что ты навсегда ушел из наших жизней, но вот теперь я встретил тебя и не уверен, что что-то изменится. Боюсь, видимся мы в последний раз. Никому, что встретил тебя не скажу, ты волен выбирать сам, но, признайся мне, стоило ли оно того? Стал ли ты счастливее после всего?» Он привычно мягок, спрашивает без упрека, и Лань Ванцзи чувствует, брат все еще любит его, видит по-детски упрямого А-Чжаня, не заклеймил позором ордена. Осознание того, что кто-то по сей день важный для него оставил в сердце теплые чувства, дарит то, чего Лань Чжаню так не хватало, то, ради чего он был готов свернуть горы, снова пытается надломить его. Он мгновенно приближается и заключает брата в объятья, сжимает крепко, словно тот вот-вот растает в воздухе и сиреневой дымкой развеется на ветру. Лань Сичэнь мягко кладет руки на его спину в ответ, гладит, как матушка в детстве, нежно, успокаивающе, и Лань Ванцзи который раз погибает внутри, проявление любви то, чего ему так не хватало, то, без чего пережить все нынешнее он и не мыслил, переполняет его. — Вернись в Гусу, — шепчет брат еле слышно. Сколько в этой фразе для него знакомого, сам он когда-то просил Вэй Ина сделать это, но тот лишь смеялся и убегал. Теперь и Лань Ванцзи намерен отказаться. Там больше ему не место. — Я настою на своем, тебя не накажут, все будет, как раньше. — Наши пути расходятся здесь, — отвечает ему Лань Ванцзи. — Мне нет дороги назад. Даже если скажешь, что есть, не пойду. Лань Сичэню возразить нечего. Он только надеется на сознательность Лань Ванцзи. Прощаясь при полной луне, братья обнимают друг друга снова, чувствуют, что неслучайно встретиться им больше не доведется, а значит, не доведется и вовсе. Лань Ванцзи раздирают противоречия — он не хочет отпускать, но и идти следом тоже. Рука сама собой тянется к чужой белой ленте, сжимает за край — последний раз такое единение душ почувствуют они оба. Еще одна жертва, но уже не ради умершей надежды. Положение дел непоправимо. — Могу я задать тебе последний вопрос, брат? — спрашивает Лань Сичэнь неуверенно, и Лань Ванцзи думает, что все, что мог спросить Лань Сичэнь о его поступке, он уже спросил. Он кивает, Лань Хуань долго подбирает слова. — Скажи, зачем ты запечатал свою духовную энергию?***
Внутри Лань Ванцзи все переворачивается. Лань Сичэнь потрогал его живот, осмотрел, пусть и весьма поверхностно, и сказал, что золотое ядро на месте, что же тогда с Вэй Ином, что произошло? Страшная догадка прокралась на задворках подсознания. Мог ли Вэй Ин умереть, а Баошань Санжэнь, чтобы не расстраивать Лань Ванцзи, — сказать, что тому лучше остаться при ней? Разлука с братом бьет не так ощутимо по сердцу, скорбь о разлуке притупилась. Мысли колотятся в голове, сердце — в груди, золотое ядро, что не действует без воли на то Баошань Санжэнь, ощущается сейчас все более явственно, теперь-то Лань Ванцзи окончательно понимает, что было за уплотнение в его животе — оболочка чужой духовной энергии вокруг ядра, мешающая тому действовать. Подгоняемый силой воли, бежит он едва ли не быстрее ветра, взбирается на гору в мгновение ока, совсем не стыдится потревожить чужой сон. Он уже было собирался стучать в двери, как вдруг чья-то рука легла ему на плечо. Он понял, что это была Баошань Санжэнь. — У тебя ко мне много вопросов. Пожалуй, ты как-то догадался обо всем. Лань Ванцзи произносит свое привычное: «Мгм» твердо, предлагает отойти чуть в сторону, но Баошань Санжэнь садится на крыльцо и жестом предлагает опуститься рядом. Она смотрит на звезды, проглядывающие меж темных туч, и начинает говорить. — Я обманула вас, признаюсь, но не во всем. Золотое ядро вырезать я вам не могла оттого, что вовсе не доктор, к тому же не готова была проделать столь кропотливую работу. Зато могла создать иллюзию, что его у вас нет. Я хотела посмотреть, насколько сильна ваша любовь, чем вы готовы пожертвовать ради нее, и не ошиблась, вы чисты и благородны, а ваши чувства искренни. — Я пришел узнать, что с Вэй Ином, — перебивает ее Лань Ванцзи, и бессмертная заклинательница будто бы не удивлена. — Как вы поняли, духовную энергию я могу преобразовать в материю: такая окутала ваше ядро… Постойте, я ведь совсем забыла снять ее с вас! После того, как бессмертная заклинательница легко прикоснулась к его животу, Лань Ванцзи снова почувствовал казавшийся забытым прилив: духовная энергия, подавляемая неделю, захлестнула его, подарив небывалый прилив сил и тихой радости. Он неловко смотрел на живот, ощущал то, что блаженным теплом разливалось по телу до самых кончиков пальцев. — Такую же материю я вживила и в Вэй Усяня, работать она будет, хотя бы должна, как настоящее золотое ядро. Пока что неделю не произошло ничего из ряда вон выходящего, думаю, эксперимент вполне можно считать удачным. Но есть и то, в чем я не солгала — Вэй Ину лучше бы все равно остаться здесь. Хоть спустя неделю ничего и не случилось, никогда нельзя предугадать будущее. И к тому же, мир внизу больше не предназначен для него. Для людей из прошлого он должен умереть, и они для него тоже, только тогда он обретет душевный покой. А вот в деревушке под горой я бы вам оставаться надолго не советовала. Все жители — воплощения душ людей, бывших мне близкими при жизни, по сути, призраки в оболочках моей духовной энергии. Людям рядом с ними нельзя быть долго. Лань Ванцзи не удивился, на невысказанный вопрос «почему» Баошань Санжэнь все же дала ответ: «Время внутри деревни и горы течет иначе, чем во всем мире. Пока вы были здесь семь дней, снаружи прошло семьсот — почти два года. А годы ваши считаются все еще по людскому времени, останетесь здесь, проживете немногим больше года или двух лет». В памяти всплыло лицо брата. Неужели действительно два года его он искал? И был столь опечален тем, что Ванцзи пошел на неоправданный риск и растерял все. Удивительное устройство мира все же умеет удивлять. У Лань Ванцзи возникает закономерный вопрос: «Тогда и Вэй Ин прожил бы не больше двух лет, почему вам так хотелось оставить его?» — Вместо ядра у него моя духовная энергия, он может жить по времени здешнему. Прежде Лань Ванцзи и Вэй Усянь были почти ровесниками, меж ними было чуть больше, чем полгода разницы, теперь же это означает, что Лань Ванзци сделался на два с половиной года его старше. — Цансэ была мне словно дочерью, Вэй Ин — внуком, но я не в силах удержать его. Поэтому, если он сам захочет вечно помнить о прошлом, жить не на всем готовом и упустить шанс быть моим учеником и обрести бессмертие, я не стану сопротивляться. И Лань Ванцзи прекрасно это понимает. После разговора на душе у него становится ненамного, но спокойней, и Баошань Санжэнь даже позволяет увидеть ему спящего Вэй Ина. Лань Ванцзи чувствует, что сейчас придется ему с ним попрощаться навсегда, на рассвете уйти с А-Юанем прочь из деревни. Вэй Ин спит крепко, безмятежно, совсем не так, как после Кровавой Бани в Безночном Городе. Лань Ванцзи не может сдержать полуулыбки, нежно проводит подушечками пальцев по щеке, и пусть он не видит, какого она сейчас цвета, но уверен, что от мертвенной бледности не осталось и следа. Он смиряется со своей участью, приходится смириться. Он не проводит слишком долго у его постели, видит свою лобную ленту, обвязывающую запястье, и крадет на память красную ленту Вэй Ина. Теперь ему не нужно так много. Он кивает Баошань Санжэнь на выходе и одними губами шепчет: «Позаботьтесь о Вэй Ине». И не замечает, как вслед за ним из домика выскальзывает чья-то тень, не сразу улавливает, как кто-то окликает его сзади. — Лань Ванцзи! Постойте, подождите, мне нужно непременно кое-что сказать вам! Сяо Синчэнь останавливается возле него, какое-то время переводит дух и говорит: «Молодой господин Вэй очнулся вечером того же дня, как вы спустились в деревню, я лично был свидетелем той сцены. Он говорил о вас, хотел увидеть, но на вершине вы все не появлялись. Я прошу вас, не покидайте деревню на самом рассвете, позвольте ему увидеть вас». Растоптанная несколькими парами сапог надежда Лань Ванцзи будто бы снова возрождалась, словно феникс, восстающий из пепла. Той ночью он так и не сомкнул глаз. Его воображение заново рисовало чудные картины.***
Лань Ванцзи с первым лучом солнца начал собирать вещи, нужно было непременно чем-то занять руки. Получилось намного быстрее, чем он планировал, он начинает ходить по дому из стороны в сторону. Ожидание невыносимо, оно выматывает, и Лань Ванцзи направляется на гору, навстречу Вэй Ину. Чтобы тому, в случае чего, было не так трудно возвращаться. Он представляет Вэй Ина с его широкой счастливой улыбкой, той самой, по которой он так скучал, теперь, когда все хорошо, он, должно быть, покажет ее для него. Тот силуэт, что он увидел ночью, не дал ему почти ничего, ему не терпится увидеть его в свете дня. События последних дней крутятся в голове, еще нескоро он сумеет, позабыть о них, когда им обоим было больно, когда для них обоих и А-Юаня он нашел спасение. Солнце ласкает белую кожу, ветер заставляет трепетать складки одежд. У Лань Ванцзи отличное зрение, но все равно в каждом камне, в каждом стройном деревце он хочет разглядеть Вэй Ина, вдруг это он бежит к нему навстречу? Но нет, ему просто кажется, желаемое снова хочется выдать за действительное. На полпути Лань Ванцзи останавливается и садится, разворачиваясь к слепящему солнцу боком. Остальное Вэй Ин должен пройти сам. В ожидании он прикрывает глаза всего на миг, сквозь веки он продолжает видеть свет. Миг превращается почти в вечность, и Лань Ванцзи уже начинает подумывать, что Вэй Ин не придет, как вдруг солнечный свет исчезает — чьи-то теплые руки закрывают глаза. — Угадай, кто, — шепчет Вэй Ин в самое ухо и, не дожидаясь ответа, убирает руки и садится рядом. — Благо, Сяо Синчэнь разбудил меня, я боялся, что не успею. На какое-то время они оба замолкают, Вэй Ин изучает внимательно черты лица Лань Ванцзи, и тот едва сдерживается, чтобы не ответить тем же, но не хочется так глупо раскрывать все то, что несколько лет держал в строжайшем секрете. Между тем, он будто бы случайно замечает, что его лобная лента все еще облегает запястье, а сам Вэй Ин непричесанный, волосы его взлохматились после сна. Разумеется, Лань Ванцзи этого и ожидал, когда брал ленту Вэй Ина себе. — Лань Чжань, посмотри на меня, — зовет его Вэй Ин, и тот подчиняется. — Я должен был поговорить с тобой, а теперь, веришь ли, не знаю, какие слова подобрать. Лань Ванцзи ощутимо вздрагивает, в глазах Вэй Ина решимость. Он берет Лань Ванцзи за руку, поглаживает тыльную сторону ладони, еле ощутимо вздыхает. — В моей жизни было много людей, которые любили меня, делали счастливым, и я хотел сделать их счастливыми тоже. Но, ты знаешь, никто не любил меня настолько, чтобы… Я знаю, Сяо Синчэнь рассказал, что ты намерен был отдать мне. А еще ленту… За мою жизнь ты цеплялся больше, чем я сам, тебе она принадлежать должна. Без тебя я был бы уже давным-давно мертв. Я… я в таком долгу перед тобой, что десятками жизней не отплатишь… — Нет нужды, чтобы ты платил мне чем-то, — спокойно возразил Лань Ванцзи. — Нет же! Хотел бы я сказать, что здесь ни при чем благодарность, но не могу. Мой порыв — не только она, далеко не только она. Я хочу не просто расквитаться и уйти. Ты правда мог подумать, что я останусь там, без тебя? Глупый, глупый… Вэй Ин волнуется все сильнее, ему нужно спрятать куда-то стремительно розовеющее лицо. И вновь Лань Ванцзи подставляет ему свое плечо, Вэй Ин утыкается в него, вдыхает тонкий аромат сандала. Глаза у него едва ли не на мокром месте, то, что он почувствовал впервые, теперь разрывает его изнутри, он не знает, хорошо это или плохо, что говорить и делать так, чтобы описать все, что накопилось. Как уверить Лань Ванцзи в то, в чем он сам не уверен, но очень хочет увериться. — Баошань Санжэнь говорит, что прошлое будет вечно ранить меня, а ты будешь вечным напоминанием ему. Но я должен помнить о том, что совершил, это слишком легкое для меня избавление — забыть обо всем. Если отпускать прошлое, значит отпустить тебя, то я отказываюсь. Раз ты мне подарил новый шанс, я должен и буду жить дальше. И если ты делал все это ради меня, значит ли это, Лань Чжань… Вэй Усянь говорить больше не может, он надеется, что Лань Ванцзи поймет его и без слов. И Лань Ванцзи понимает. Теперь настал его черед обращаться со словами, неумело, неловко, но все же говорить он сейчас может гораздо лучше. Он долго вынашивал в сердце мысли, пытался превращать в слова, но, как назло, сейчас он и сам едва мог открыть рот. — Вэй Ин дорог мне, — выдавливает он из себя первое, что вертится на языке, оказывается, все не так ужасно сложно. — Очень. — Дорог… — проговаривает Вэй Ин, едва не расчувствовавшись совсем. — Лань Чжань, как ты можешь так беспечно относиться к словам! Он толкает Лань Ванцзи на траву и сам падает рядом, словно случайно касаясь его груди. — Лань Чжань, я не люблю тебя той же любовью, что ты меня. Но ты достоин этого, как никто другой, для меня это отдельная честь, поэтому мне так хочется полюбить тебя, подарить тебе в той же мере все, что бескорыстно отдано мне было тобой. Это знание таким грузом свалилось на меня, трудно сразу же такое принять сердцем. Надеюсь, что однажды смогу ответить тем же. Ты удивительный, быть может, я способен однажды… Надеюсь, пока ты мне позволишь начать с малого. Вэй Усянь тянется к нему и едва ощутимо касается губами щеки. Внутри у Лань Ванцзи что-то взрывается, пока Вэй Ин невинно трется о его руку. Он чувствует, как что-то доселе не испытанное затапливает его целиком, как губы сами собой готовы разъехаться в безмятежной улыбке, как наконец-то от радости болит его израненное сердце. — На этом пока что остановимся, Лань-гэгэ, не все же сразу. Будем постепенно, хорошо? Вэй Ин заглядывает ему в глаза, едва слышно шепчет: «Ты ведь не будешь против?» Лань Ванцзи щурится от яркого солнца, уголки губ поднимаются сами по себе. Все же пережитое стоило того. — Хорошо.***
— Сянь-гэгэ вернулся! Сянь-гэгэ не умер! Вэй Усянь поднимает ребенка на руки и заливисто смеется с ним в унисон: «А ты что думал, я могу умереть? Ха-ха, не так все просто! Я еще тебя переживу, если не будешь учиться заклинательству.» — Хочу учиться заклинательству! — щурится ребенок и делает серьезное выражение лица, словно обучение его началось уже прямо сейчас. — Пусть тогда тебя Ханьгуан-цзюнь учит. А я в часы отдыха буду закапывать тебя, как редиску, в землю, чтобы выросли… — На горе маленькие А-Юани не выросли, и мне все равно не с кем было играть, — хмурится малыш. — Сянь-гэгэ обманывал меня. — Отчего же сразу обманывал? На Луаньцзан земля не самая пригодная даже для овощей, не то, что для детей. Ну ничего, мы отправимся в путешествие, подыщем землю получше, и тогда точно все получится! Лань Ванцзи смотрел на них с легкой полуулыбкой. Он был более чем счастлив. — Лань Чжань, — зовет его Вэй Ин, когда А-Юань отвлекается на бабочку. — Когда ты успел забрать его с Луаньцзан? Ты, верно, настоящий волшебник, раз способен на такие чудеса. И снова льнет к краю его одежд. — Два года уж прошло, пусть Старейшина Илин и Ханьгуан-цзюнь не забыты окончательно, вряд ли нас узнают, — обращается к нему Вэй Ин, садясь на купленного Лань Ванцзи в ближайшей настоящей деревне ослика. — Меня рисовали столь уродливым, что наверняка мое настоящее лицо все успели позабыть, и теперь я не более, чем красивый юноша, а ты… Лань Ванцзи поднимает на него глаза: «Что я?» — Ты ведь без лобной ленты! Без нее тебя тоже непросто будет узнать, особенно когда ты переоделся. Ты знаешь, что тебе даже идет темный цвет? Вэй Ин улыбается ему, открывая рукав и демонстрируя обвязанную вокруг запястья ленту, трепетно гладит другой рукой, ощущая ее ценность и давая понять, что он ею неимоверно дорожит. И никакие слова больше не нужны.