Семь ночей

Дни текут однообразно и пресно, сыпятся горячей золой сквозь пальцы, а стоит попытаться их удержать, оборачиваются раскаленными углями, заставляя раз за разом разжимать кулаки. Владыка Бессмертный заставляет себя не думать ни об одном из этих дней, потому что иначе темное отчаяние затапливает с головой. Владыка Бессмертный слишком много терял - и его приобретений недостаточно, чтобы искупить даже одну из этих потерь. Он хочет, чтобы все вокруг потеряли не меньше. Иногда его мертвый дворец становится веселым и шумным - на самом деле никто не рискует шуметь, и слуги начинают ходить чуть ли не на цыпочках, лишь бы не потревожить своего господина, но меняется само настроение, словно впитавшееся в эти стены горе отступает - это значит, прибыла девчонка. Он не позволяет себе произносить ее имя даже мысленно, настолько глубокой болью оно отдается внутри. Иногда он пытается поймать строптивое создание, но при случайных - для нее - столкновениях в коридорах синие глаза полнятся ненавистью и страхом, и Владыка спешит сбежать. Потом тягучими душными ночами он зовет кого-то из наложниц, и ничем, кроме выражения глаз, они не похожи на нее. За это верховный заклинатель истязает их до рассвета, чтобы потом чувствовать чужие ненавидящие взгляды и привычно не вздрагивать, когда они жгут его, словно клеймо. Потом ненависть слуг стихает. До следующего раза. Злые голоса говорят, больше всего Вэнь Жохань жаждет власти. Господства над этим больным окровавленным миром, который прожить без хозяина сможет ли? Но они ошибаются. Больше всего он хочет получить ее. В Безночный Город должен прийти рассвет*. Что может быть проще, чем ворваться в Цинхе, прийти огромной армией, сравнять с землей каждое строение, превратить в пыль каждый камень, обезоружить девчонку, поймать, заковать в клетку? Оставить в живых ее брата, Сжигающий Ядра позаботится о том, чтобы тот был не опаснее младенца, и заручиться ее покорностью? Ничего, кроме того, что взять ее силой значит потерять навсегда. В день, когда он уже готов сорваться, Владыка приказывает спалить Гу Су, словно можно заменить одно пепелище другим, словно чужая кровь и боль сможет на время притушить горящий в его сердце пожар. И сын принимает его приказ, как всегда, безукоризненно. Но в его глазах сомнение, а когда он наконец отправляется, путь его лежит не на восток, а на север. И это не говоря уже о том, что Вэнь Сюй полетел в одиночестве. Владыка Бессмертный смотрит из окна ему вслед с перерастающим в ярость недоумением, но почему-то не спешит догонять строптивого отпрыска. Он знает, к кому направляется его сын. И эта мысль одновременно ранит и успокаивает. В конце концов, Гу Су может и подождать несколько дней. *** Она прибывает, когда на улицах тушат последние фонари. Проскальзывает в тронный зал, словно тень. Бледная до синевы, с бешено бьющимися голубыми жилками на висках, закутанная в светлое расшитое цветами узкое ципао, и пояс обмотан вокруг ее живота так, что мешает дышать. Пальцы судорожно стискивают рукоять сабли, а на щеках - следы пролитых слез. Не рвануть с места, не прижать к себе, не сцеловать соль с этих белых щек - настоящий подвиг; но удержаться до конца он все же не может. Не тогда, когда этот истощенный призрак улыбается, словно наживую себе ребра вскрывает, и кланяется преувеличенно-вежливо, и браслеты звенят на запястьях восхитительной музыкой, как и приветствующий его голос. - Нет нужды притворятся, - роняет он, сглатывая тяжелый ком в горле и видя, как сам его голос пугает такую редкую гостью. И идет к ней, чувствуя пронизывающую ее тело дрожь, ощущая, словно острия тысяч игл, опустившиеся на Знойный Дворец грозовые тучи. Раньше одно присутствие этой девушки их разгоняло, но сегодня все меняется. Меняется настолько, что даже дышать страшно - а он приближается на расстояние вдоха, сжимает тянущиеся к ней пальцы в кулаки, признается, словно в величайшей слабости: - Я ждал тебя. - Ждали? - ахает, отшатывается. Такая мудрая, такая чуткая к малейшему изменению интонации, способная прямо в сердце посмотреть - и настолько глухая, когда речь идет о нем. Вэнь Жохань смеется от этого чувства неуслышанности, которое стоит слишком близко к боли и наверняка является ее первым товарищем. Но его горькое веселье пугает девушку еще сильнее, и он-то как раз своего умения видеть насквозь не растерял, хотя никогда его не показывал. Куда удобнее казаться всем абсолютно непрошибаемым человеком - и вот чужие маски трещат по швам под его слишком многое понимающим взглядом. - Я не дурак, А-Минг, - обращение вырывается быстрее, чем он успевает подумать. Владыка отвешивает себе мысленную тяжелую пощечину, потому что девочке слышать это ласковое "А-Минг" невыносимо настолько, что она почти падает, как будто от удара. Заклинатель подхватывает ее, удерживает за плечо, быстро продолжает, в надежде переключить ее внимание: - Я догадывался, что мой сын для начала отправится к тебе. "Я знал. Потому что видел, как он отправился к тебе." Пока он говорит это, успевает довести до трона и усадить на мягкие подушки, пытается устроить драгоценную гостью поудобнее, но вовремя понимает, что от этого ей до темноты в глазах страшно - и поспешно отступает. Но смотрит, потому что насмотреться невозможно - он запасает воспоминания о ней, сидящей на его месте, впрок, чтобы потом, в одинокие горькие часы перебирать, словно нефритовые бусины. Сглатывает и скалится дико, слыша полную муки благодарность, и малодушно радуется, что Лиминг - имя изысканной сладостью дрожит на языке - смотрит только на судорожно сминающие шелковую юбку пальцы. Выдавливает из пережатой глотки предложение подать чай, и сбегает к дверям, за которыми ждут слуги. Там получается сделать несколько глотков воздуха. Потому что она, конечно, прекрасна. Изящная статуэтка в дорогих одеждах в окружении подушек. На них останется ее запах. Он предпочел бы видеть ее в привычном синем ханьфу, с привычно-небрежно сколотыми волосами, но все равно эти воспоминания будут для него самыми, наверное, счастливыми. Но как же мучителен ее страх! Владыка тяжело опирается на стену: неужели он ужасен настолько? И выражение глаз служанки, подающей чай и сладости, говорит ему - да. Он наполняет ее чашку сам, позабыв о своей, опускается на пол на почтительном расстоянии, и не знает, что дальше. Просто не знает. У него никогда не было цели не напугать кого-то. Напротив, Бессмертный Владыка очень любил чужой страх; и даже то, что младший сын его боится, отравляло его существование не слишком сильно, хоть он и пытался объясниться. - Вы приказали сжечь Гу Су для того, чтобы я приехала к вам? Вопрос застает его врасплох. Сначала верховному заклинателю смешно, но он давит клокочущий хохот в горле, а после вспоминает свои слова - и осознает, что ее предположении ничего удивительного нет. "Я приказал сжечь Облачные Глубины, чтобы не сжечь Цинхе." - Нет, - отвечает он тихо. - Если бы я решил, что ты обязана здесь находиться, я просто отдал бы приказ. "И никуда бы ты не делась. Потому что Солнце способно на все." - Но я надеялся, что ты приедешь. На слове "надеялся" голос начинает дрожать. С губ срывается горячечное: - Это правда. Словно она может не поверить. Словно он хоть когда-то лгал ей. Но юная наследница Нэ не понимает той боли и той надежды, которая звенит в его словах. Она вскидывается, на миг прекращая быть собственным призраком: - Зачем тогда... И замолкает, стиснув зубы и вновь опуская голову. Но ее порыв - в этом вся его юная драгоценность. Зачем нападать на других? Зачем причинять боль? Она буквально звенела этим вопросом всякий раз, когда они сталкивались, когда видела его, но никогда не спрашивала. Вот и сейчас - не спросила. Он мог бы объяснить, что кто-то просто рождается с мечом в руке. Кому-то слишком тесен мир. А лично он жаждал отомстить всем вокруг - за вечную боль, в которой приходится жить, за абсолютное одиночество - каждый день. Он мог бы рассказать, что уже почти тридцать лет назад погибла его жена, и смыслом жизни стал наследник, но он давно вырос и не нуждается в отцовской опеке. Что когда одна из наложниц понесла от него, это было высшим чудом, а когда спустя двенадцать лет в его замке начала появляться юркая девочка с задумчивыми мудрыми глазами и удивительными речами, он понял, кто станет хозяйкой его дома. И что старый друг с радостью дал согласие на помолвку, а потом они долго обсуждали достоинства и недостатки подаренной главе Вэнь сабли, чтобы совсем скоро переключиться на саблю ордена Нэ. Он был счастлив тогда, еще не получивший титут Бессмертного Владыки, еще не ставший верховным заклинателем, но любимый отец и будущий муж - чтобы всего через день узнать о том, что друг мертв, и весь заклинательский мир, включая наследников клана Нэ, уверен в личности убийцы; а потом, вынырнув из кровавого марева, застлавшего его глаза, увидеть собственного искалеченного сына, в ужасе вжимающегося в угол его покоев, сжимающего в пальцах изорванный и окровавленный портрет отца. До того дня А-Чао любил рисовать, и Вэнь Жохань трепетно хранил все, что выходило из-под его кисти. Что осталось ему теперь? Старший сын, все еще не простивший ему брата, младший, все еще прячущийся от него, мир с его досужими сплетнями, злобными языками, который можно смять, и где-то в этом мире живет, дышит, смеется убийца его единственного друга. Еще у меня есть твои испуганные ненавидящие глаза, и я никогда не посмею попробовать оправдаться. Ты все равно не поверишь. Не станешь. Только не мне. Не тому, кто просто взял - и приказал сжечь целый клан без всяких причин. Владыка грустно улыбается уголками губ и лжет: - Они - куда большая проблема, чем Цинхе. Идиот! Почему именно Цинхе? Что ему мешало сказать "Цзинь" или "Цзян", с последними они и вовсе граничат, легко можно наплести, что они доставляют Вэнь кучу проблем? Ну да, мысли крутятся только вокруг этого ордена, но ведь теперь Лиминг может решить, что ее дом - на очереди! И тогда сквозь броню ее ужаса будет невозможно пробиться. Он говорит что-то про подчинение, сам не слыша себя. А вот дрожащий голос собеседницы - слышит: - Я могу сделать что-то, что заставит вас передумать? - Можешь, - срывается рокочущее с губ. Эти интонации Лиминг распознает, отчего ее взгляд полнится отвращения. Но что-то скручивается внутри в тяжелый горячий узел, по телу разливается горячечный жар, не позволяющий даже подумать, прежде чем выдохнуть: - Стань моей женой. По ее растерянному, но тут же посуровевшему взгляду, по лицу загнанной в угол добычи, мужчина понимает - она уверена, что он возьмет ее в любом случае. Горло дерет, когда он уже совершенно умоляюще пытается объяснить, что нет, у нее есть право выбора, напоминает про все те дни, когда она избегала его, когда он отступал перед ее невысказанным "нет"; потом он обещает, что не причинит вреда ее дому или семье, что становится уже совсем смешным и жалким. Может быть поэтому он уверяет, что сожжет Гу Су в случае ее отказа. Снова лжет, конечно же. Представляет, как она будет плакать на оставшемся от Облачных Глубин пепелище, как будет помогать отстраивать их заново, как ее взгляд при взгляде на него будет гореть ненавистью и негодованием... И понимает - не сможет. Просто не сможет, лично встретит сына на границе с Цинхе и отменит приказ. Даже хочет сказать это, но взгляд прикипает к тому, как наследница Нэ облизывает губы. Она выпила весь чай, понимает он, и встает, чтобы наполнить ее чашку. И для того еще, чтобы снова вдохнуть аромат сена, которым пропиталась ее одежда и волосы. - Тебе нужно время на размышление? - наконец спрашивает, уверившись в решении ничего не говорить. Это ведь не силой. Это не разрушить Цинхе, схватить, привезти. Наоборот, такой щедрый свадебный дар - абсолютно целый Гу Су. Пусть подумает, пусть ответит согласием, а он покажет ей, насколько заботливым мужем способен быть. Когда она соглашается сразу, без всяких раздумий, он ломает себя об колено, но не приближается ни на один фынь*. Однако по ее взгляду ясно - итак напугал сверх всякой меры. Дальнейшее сливается в единый поток, и только самые болезненные моменты остаются в его сознании яркими пятнами. - Однако я не отпущу тебя, пока не буду уверен в том, что ты принадлежишь мне. - Так получите свои гарантии прямо сейчас. И горький смех, и отдирание себя от нее с мясом и кровью, потому что прямо сейчас - нельзя, нужно получить согласие, и это согласие не должно быть исполнено такого ужаса и такой покорности. Только не так, тогда лучше было бы и правда сравнять с землей Нечистую Юдоль. - Зачем же вы убили моего отца? - Я сожалею. И снова не повернувшийся сказать правду язык. И бьющееся молотом в голове - я добуду доказательства, я найду убийцу, я принесу его тебе в подарочной ленточке, и это будет еще один мой дар. - Вы сожжете Гу Су, если я откажу вам - какие гарантии еще нужны? И накрывшая после этих слов волна черного отчаяния. И правда, правда, о чем он вообще думает - все равно она здесь не по своей воле, зачем ему это вообще нужно, зачем вот так? Боль от расколотой чашки вовсе не отрезвляет, и горячий воздух петлей затягивается на шее, когда он не говорит почти, рычит - уходи, я не трону Юншэнь. Уходи. И стрелой прилетевшее в спину - А-Хань. Она конечно не знает, что в тот день спасла его от гибели. Что уходя, почти сбегая в свои покои, он думал лишь о том, что старший сын давно готов править, и нет никаких более поводов оттягивать его вступление в права главы клана. И лишь ее окрик, ее обещание остановили этот бешеный поток черных мыслей, водоворот, утягивающий на самое дно. Ей неоткуда знать и то, что в ту ночь он впервые спокойно спал, не мучаясь слишком реалистичными изматывающими кошмарами. А утро принесло ему еще один кусочек неожиданного счастья - Лиминг пришла к нему. Пришла сама, и не ушла от прикосновений, и не оттолкнула объятие. Он бы не разорвал это касание по своей воле, если бы не поднявшееся волной желание. Девушка бы почувствовала, уж слишком близко они стояли. - Сегодня ты получишь свое доказательство. - Я сожалею. Он и правда сожалел. Ему было слишком страшно. Слишком страшно, что она все-таки откажется, что за полгода успеет полюбить - ее юное сердце никем не занято - и уж точно Владыка Бессмертный не станет тащить ее под венец силой. И тогда он никогда не узнает вкуса ее губ и кожи, не увидит прерывистого дыхания, не услышит стона наслаждения. Но в ту ночь, глядя на нее, зажмурившуюся, покрасневшую, тяжело дышащую, пожирая ее глазами, лаская и выцеловывая любимое тело, он каким-то чудом удержался и не перешел грань. Сбежал позорно, правда, а ведь хотел лечь рядом и полюбоваться ее спокойным мирным сном, на сей раз в его объятиях - но не сумел, понимая, что просто не выдержит. Сделает ее своей женщиной по-настоящему, и как тогда быть, если все же... На этом боль снова ворвалась в его мысли, и все, на что его хватило - короткая мольба. Останься еще на один день. Вэнь Жохань не верил, что она останется. Но на следующее утро она буквально втекла в его покои - смущенная, растрепанная, но удивительно спокойная. Подошла оглушительно-близко, вскинула голову, нахмурилась, закусив губу, и тут же за это поплатилась долгим сладким поцелуем. Они целовались весь день, весь день не разрывали касания, хотя Лиминг, конечно же, смущалась, да и в глазах ее страх соседствовал с сомнением, которое грозило перерасти в отчаяние. И когда вечером он обнял ее в последний раз и позволил взлететь на неказистую лошадку, которую она упорно отказывалась поменять на рыжую кобылу клана Вэнь, он понимал - это отчаяние завладеет ей совсем скоро. Но у них обоих достаточно времени, чтобы она выходила замуж счастливой. Когда Бессмертный Владыка устает смотреть вслед любимой женщине, он заходит в ее покои, ложится на пропахшую ее запахом кровать и замечает на столике звенящие браслеты, о которых девушка давно забыла. Что ж. Будет повод вернуться.