Привет, ромашки

Горизонт нежно порозовел, а интернет совсем пропал. Саша даже пытался лазать на персиковое дерево, чтобы на его верхушке попробовать поймать связь, но в итоге грохнулся на сгнившие персики, смягчившие падение, и футболку пришлось стирать руками в холодной воде хозяйственным мылом. — Переживешь, — замечает Паша, пока Саша кружил вокруг него, потирал ушибленную задницу и жаловался, что мог вообще сломать спину. В дачном домике они задерживаться не стали, сразу отправившись исследовать окрестности, собрав перед этим немного спелых персиков, сложив их в найденную в сенях корзину. На Саше легкая белая рубашка, большая ему на пару размеров, которую они тоже нашли в тех же сенях, он расстегивает на ней пару верхних пуговиц, когда зной замучивает его окончательно. Пока они плелись по полю к выходу в озеро, он стянул и кеды, ступая босыми ступнями по колючей, недавно скошенной траве. Паша же только смешливо фыркает, когда Кикир забирает у него плетеную корзину, где звенят друг о друга бутылки. Высокая сухая трава по бокам тропинки шелестела от дуновений ветра, вокруг стоял равномерный гул, Паша жмурился, пытаясь поймать пальцы Саши своими и просто слушал. Слушал сверчков, орущих свои песни где-то в зарослях, слушал, как Кикир что-то мычит себе под нос. Это что-то очень знакомое, но Паша не может уловить суть слов, что Анисимов, идущий впереди него, подвывает. Личадеев задирает голову, он смотрит на голубое небо, по которому плывут пышные белые облака, и он бы начал выдумывать им формы, но они, как назло, ни на что не похожи, так что Паша переводит взгляд вперед. Там Кикир тащит его за руку через ветки редких приземистых деревьев, что опускаются листвой до самой земли. И вдали уже виднеется вода, блестящая в лучах теплого августовского солнца. В кудрях Саши тоже путается солнышко, волосы его растрепались, распушились, и Кикир стал походить на одуванчик. Где-то в траве прошмыгнула ящерка, прямо перед глазами пролетела белая маленькая бабочка, а Паша уже чувствует чуть спертый запах речной воды, и полевых цветов, чьи ароматы смешались в один. Саша прибавляет скорости, а Личадеев только посмеивается, тоже ускоряя шаг. — Любит, не любит, любит... — Паша методично отрывает лепесток за лепестком, пока Саша поглядывает на него из-под ресниц. — Любит? — Кикир интересуется чисто из вежливости, скорее всего, он знает ответ. Паша хмурится, и, мотнув головой, выбрасывает наполовину оборванную ромашку куда-то в высокую траву за ними. Саша задумчиво перебирает пальцы Паши, а потом чуть наклоняет голову, и чмокает костяшку его среднего пальца. Личадеев, до этого, чуть прищурившись, смотрящий на воду, мельком бросает взгляд на Кикира, а потом смущенно улыбается и кладет ладонь на Сашину щеку. Гладит его, едва касаясь пальцами, и смотрит в глаза всего пару секунд, но Саша понимает, что если бы мир резко стал бесцветным, он скучал бы только по голубым, цвета озерной воды, глазам напротив, потому что ничего красивее он не видел, и вряд ли увидит когда-нибудь. Они лежат на светлом покрывале, ноги их переплелись, Саша лежит на животе, положив подбородок Паше на бедро. Пиво в стеклянных бутылках немного остыло, но даже теплое оно было не противным. С озера дул прохладный ветерок, но солнце, пробивающееся через ветви ивы, под которой сидела пара, грело, и Паша блаженно потягивается. А Саша все мычит себе под нос какой-то мотив, и Личадеев прислушивается. — Если ты не родилась, то, прошу, родись...— Саша задумывается будто, прикрывает глаза, потому что солнце слепит его, и Паша не задумываясь прикрывает его лицо своей ладонью. — Как думаешь, вода холодная? — интересуется Личадеев, кинув недоверчивый взгляд на озерную гладь. — Хочешь проверить? А потом на покрывало полетела белая рубаха, бежевые шорты, и вслед за ними мягко приземлились солнцезащитные очки. И пока Саша с разбега заныривает с берега, Паша медленно заходит в воду, шипит, когда до него долетают брызги, что Саша поднял своим прыжком. Длинные волосы лезут в лицо, и Саша, снимая черную резинку со своего запястья, завязывает Пашины волосы в хвост мокрыми руками, а потом оставляет такими же мокрыми, чуть дрожащими губами поцелуй у Паши на щеке. Тина со дна прилипает к ногам, Личадеев морщится, а Саша только усмехается, тянет Пашу к себе, и обвивает его талию своими руками, пристраивая подбородок у парня на плече. На контрасте с холодной водой теплая кожа к коже обжигала, плечи Кикира покрылись мелкими мурашками, и воздух выбивается из легких, как от удара в грудь. Саша выдыхает, зажмуривается. А Паша гладит его ладонями по спине, чуть скребет лопатки короткими ногтями. — Ты чего? — интересуется Личадеев, когда Саша замирает, крепче прижимаясь к Паше. Но Кикир только головой мотает едва заметно, и молчит. Паша решает его не расспрашивать, может, ничего и не случилось, и ему вообще показалось. Солнце уже начинало садиться, небо окрасилось нежными персиковыми оттенками, лягушки вылезли не берег, шелест травы смешался с их клокотанием. Паша скакал на одной ноге, пытаясь на мокрые конечности натянуть шорты. А Саша, обнаженный, растянулся на покрывале, закрыв глаза и закинув руки за голову. Его боксеры высели на ветви дерева, просушиваясь, а Паша беззастенчиво заглядывался на потягивающегося как кота, парня. Они оба молчат. Кикиру кажется, что тишина даже уютная, и говорить не хочется. А Паше кажется, что Саша что-то скрывает. Или недоговаривает. И что, наверно, в городе им нужно будет это обсудить. Пока они шли домой, Саша постоянно отбегал в глубь поля, и иногда вообще совсем скрывался в траве. — Клещей натащишь в дом! — ворчал Паша, наблюдая, как его мальчик снова скрывается в зарослях, а потом возвращается, а на ладони у него три ягоды малины. Они какие-то помятые, но Кикир тянет ягоды Паше, и тот не отказывается. А потом Саша вдруг целует его, и губы его сладкие, с привкусом пива, которое они пили совсем недавно, и малины, и Паша улыбается Саше в губы, кладя ладони парню на шею. И Саша снова зажмуривается, и сжимает Пашину руку крепко, сцепляет их пальцы в замок, легко прикусывая его губу, но потом мягко гладит его по щеке, будто извиняясь. За все извиняясь. — У тебя точно нет аллергии? Паша держит букет полевых цветов в руке. Он перевязан колоском, из него выбиваются чуть помятые ромашки, какие-то голубые и белые мелкие цветочки, и пахнет сразу всем, вперемешку с травяным чаем и осенним лесом. А у Паши нос чуть покраснел, и щеки тоже, и Кикир смотрит на него с беспокойством, заглядывает в глаза, убирает Пашины волосы тому за уши, чтобы они не лезли в глаза. Но Личадеев только головой мотает отрицательно, крутит на пальце прядь волос Кикира и улыбается, мельком замечая, что солнце уже совсем село. Паша бы все отдал, чтобы остаться в этом моменте с Сашей как можно дольше. Чтобы кроме ветра, запутавшего их волосы, и легкого опьянения, что заволокло их сознания полупрозрачной дымкой, не было никаких неприятностей. Чтобы только вдвоем, один на один. А Саше кажется, что он уже все отдал. Что у него больше нет ничего своего, что даже сердце у них теперь общее, как и время, и чувство, трепетное и теплое — тоже на двоих. А вечером они сидели на крыльце и ели арбуз ложкой, не особо аккуратно, так что все вокруг, включая их самих было липким и сладким. Они запивали его теплой минералкой, и вглядывались в совершенно черное небо, на котором не видно звезд. Где-то вдалеке лает пес, слышно, как по дороге шелестит шинами машина, и ветер все такой же ощутимый. Паша закинул ноги Саше на колени, а тот бездумно водил липким пальцем ему по голому бедру. — Бабочки в животе. Чувствуешь? — Вдруг интересуется Паша, украдкой глянув на Сашу. — М? — Кикир убирает почти пустую бутылку от минералки подальше, и откидывает свои волосы с лица, чтобы посмотреть Паше в глаза. Но тот только качает головой, и молчит. Паше думается, что момент упущен, а он вроде даже попытался поговорить словами через рот. Ну как это обычно бывает, попытался сказать что-то похожее не признание в любви. Хотя, это было совсем необязательно, потому что они оба все и так понимают. Хотя, может и было лишним, потому что тут и без слов все понятно. А Саша сразу решил, что не обратит внимания. Потому что, сказать честно, слова любви его пугают до дрожащих коленок, они навязывают ответственность, которую он и без того ощущает. Да и не уверен он, что это «оно». Так что чужих насекомых в желудке он игнорирует, а своих мечтает растормошить. Рано утром, когда небо только-только посветлело, и на нем видны желтые и персиковые всполохи, а воздух влажный, и пахнет как-то особенно, Саша курит на крыльце. Спать больше не хотелось, да и не получилось бы снова уснуть, голова болела слишком остро. Сигареты, что он оставил на улице прошлым вечером немного промокли, но это же привычный утренний ритуал, хоть что-то абсолютно стабильное в его жизни. Деревянная дверь за спиной скрипит, по полу крыльца шлепают босые стопы. Саша хочет извиниться за раннее пробуждение, за то, что разбудил, но одновременно с этим говорить не хотелось совершенно. Но Паша обнимает его за талию со спины, утыкается носом Саше куда-то в шею и молчит, вдыхая сигаретный дым. — Холодает, — замечает Личадеев, и Саша чувствует, как он покрывается мурашками. Но Паша стоит с ним на крыльце, пока Кикир не докуривает сигарету, а потом тот разворачивается, и обнимает Пашу тоже, крепко. А потом они заходят в дом, захлопнув тяжелую деревянную дверь, с облупившейся голубой краской, и будут долго сидеть молча, чтобы потом собрать вещи и уехать в город, потому что лето закончилось, и пора возвращаться в реальность.