Нуждаюсь в тебе

      Хендери соврёт, если скажет, что всё в порядке. Это понятие не идёт с ним рука об руку, отдалившись на огромное расстояние, причиняя едкую боль в области растерзанного на клочки сердца, бьющегося с удвоенной силой при виде только определённого человека.       С ним всё, что угодно, но только не в порядке. В последнее время особенно, когда раздражает абсолютно всё, а взгляды лучших друзей только масла в огонь подливают, как бы говоря «беги от этого всего, Дери, без оглядки». Но Хендери как-то неважно, что об этом думают те, для кого чувства мелочь, ничего не значащая. Может, мелочь для них, ни разу не испытавших такого, как бабочек, взмахивающих тонкими фарфоровыми крылышками в животе, летающих и взрывающихся при каждом взгляде того, кто не безразличен. Но никак не для него.       Хендери не безразличен только один человек в этом мире жестоком. Тот, кто часто находится рядом, вызывая одновременно и сладкую улыбку на губах, и едкую горечь на языке.       Потому что это неправильно.       Неправильно стоять на балконе и, прижимая к губам дешёвую сигарету из ближайшего круглосуточного магазина, курить, выпуская в прохладный ночной воздух колечки дыма в слепой надежде, что боль пройдёт, если сделает, как все. Это же так легко — закурить. Однако избавиться потом от этого куда труднее.       Неправильно думать о нём двадцать четыре на семь, бросая в моменты встреч робкие взгляды из-под ресниц, думая, что никто не видит. Но нет. Сяоджун всё видит, наверное, втайне едко ухмыляясь от глупых действий младшего, а Хендери по-другому не умеет. Скрывать очевидное смысла нет, не знает об этом, кажется, только слепой и глухой, а таких в их университете не водится. На факультете искусств особенно, где Вон Куньхан обучается на протяжении двух долгих лет и терпит смешки в свой адрес, касаемые внешности и некоторых привычек.       Неправильно смотреть на своё отражение в зеркале и думать о том, насколько же он ненормальный, раз любит Сяоджуна не по-дружески, а любовью куда более глубокой, осуждаемой. Ведь всегда найдутся те, кто ткнёт пальцем и скажет что-то не просто обидное, отчего будет только хуже. Хендери не злопамятный даже, только впечатлительный очень, открытый, люди к нему тянутся, а он тянется к ним. Ранимый, иногда позволяющий себе поплакать в одиночестве над грустной концовкой сериала. Он просто человек обычный.       Если бы Куньхан был правильным, от него бы не ушла девушка, бросая вслед обвинения в том, что «ей надоел такой мямля и нытик, на которого она, на минуточку, потратила три месяца своей жизни»; родители бы не отправили его в Пекин, едва он достигает совершеннолетия, обеспечив средствами к существованию и тем самым откупившись. Мол, вырос сын, значит, пора отправляться из-под родительского крыла. Сын, которому можно звонить и интересоваться, всё ли с ним в порядке, только по большим праздникам, а в остальные дни не вспоминать, словно его нет в их жизни и не было никогда.       Можно сказать, что Хендери с самого детства не везёт. Карма ещё тогда, едва он на свет появился, показала неприличный жест, подбрасывая неприятности одну за другой. Судьба же, сговорившись с Кармой-подружкой, продолжает до сих пор издеваться, подкинув ему ещё и влюблённость. Да не абы в кого, а в лучшего друга, присутствие которого ему кислород заменяет, а в глазах напротив утонуть можно с лёгкостью.       Всё давно идёт не так. Ещё на первом курсе, когда к ним в середине семестра переводят студента из округу Дунгуань. Сяо Деджун, или Сяоджун, как его потом привыкают называть, производит сильное впечатление одним своим появлением, когда входит в аудиторию в тот самый день и, обведя помещение ленивым взглядом, усаживается рядом с Куньханем, проснувшимся только что. Лучше бы тогда не просыпался, уставившись в чужие глаза, карие, спрятанные под серо-зелёными линзами, внезапно чувствуя, как щёки заливаются румянцем, а уши горят ярким пламенем. Так ещё и сердце чудом не останавливается, когда их ладони впервые сталкиваются в попытке поймать ускользавшую ручку. Потом слово за словом, разговор за разговором, и вот уже они друзья, готовые подставить друг другу плечо, разделить между собой проблемы и поделиться чем-то личным.       Но вся проблема в том, что Хендери не хочет делиться с Сяоджуном этим. Ведь они просто друзья из разряда лучших, которым вместе быть не судьба.       Перед глазами тут же появляется примерная картинка событий. Сяоджун звонит Хендери с утра пораньше и говорит, что у него появилась девушка, и вешает трубку, оставляя его терзать себя сомнениями и мрачными мыслями, наизнанку душу выворачивающими. После приводит её знакомиться, и Куньхан видит, насколько же они подходят друг другу. Маленькая и изящная девушка, наверняка дочь какой-нибудь очередной знакомой его мамы, краснеющая и смущающаяся, со сверкающими глазами смотрящая на такого же окрылённого чувствами к ней Сяо. После Хендери, плетясь унылой тенью следом, наблюдает, как они будут гулять по коридорам университета, по парку или другим знакомым местам, держась за руки и уплетая сахарную вату за обе щеки. Смеются, улыбаются, совершенно не замечая, как Вона становится в их жизни всё меньше, пока он не исчезает совсем, закрываясь в себе и от окружающих, сменяет место жительства и не оставляет даже адреса, потому что терпеть это невыносимо. Боль в сердце будет разрастаться с каждым разом, когда воспоминания о тех временах не накроют, заставляя задыхаться от всхлипов где-то в углу пустой квартиры, где царит холод, а на полу наверняка валяются пустые пачки сигарет или бутылки крепкого алкоголя. А через некоторое время ему придёт приглашение на свадьбу, на которую он, естественно, пойдёт, чтобы никого не обидеть. Поздравит на словах, вручит скромный подарок молодожёнам, может, парой слов обменяется с Сяо, старясь при этом в глаза не заглядывать, чтобы не сорваться и не рассказать всё, что думает об этом человеке…       — Хватит! — вскрикивает, распахивая глаза, ощущая, как всего лихорадит, а безмолвные слёзы катятся по щекам. Дрожащими пальцами одной руки хватается за волосы, а второй стучит по груди, стараясь унять подкатывающую истерику.       Как же хочет вернуться в то беззаботное прошлое, когда чувств не было. Не было ни страданий, ни слёз, ни боли, по крупицам расщепляющей нервы, врезающиеся под кожу тонкими струнами, режущими куда больнее, чем ножом. Она — боль — зарождается внутри, прокатываясь по сосудам и впиваясь под кожу шипами терновника, вынуждая чуть ли не выть от удушающего ощущения.       — Хендери, — этот голос он узнает из тысячи, но всё равно от неожиданности дёргается, врезаясь спиной в живот, но тут же успокаивается, почуяв терпкий запах винограда — любимый аромат Сяоджуна.       Хендери немного расслабляется, быстро, пока не видит, смаргивает подступившие слёзы и подаётся назад, немного облокачиваясь на стоящего почти вплотную сзади Сяо Деджуна. Хотя бы это может себе позволить, не собираясь признаться даже самому себе в том, что ему это нравится. Даже легче немного от того, что сейчас приобнимают за плечи и легонько поглаживают. Едва ощутимо, но достаточно для того, чтобы бабочки в животе вспорхнули и разлетелись по дальним углам.       — Как ты тут оказался? — спрашивает, когда понимает, что не оставлял дверь открытой, но видит перед собой повисшую на пальце связку ключей и успокаивается. — Ясно.       Ничего не ясно совершенно. Сяоджун всё так же стоит за его спиной, за плечи держит и, устроив подбородок на одном из них, благо высокий рост позволяет это делать беспрепятственно, смотрит на огни города, только начинающие загораться, погружая город в необыкновенную атмосферу. С балкона тридцатого этажа всё кажется совсем крошечным, словно попал в страну чудес, где всё иное. Люди отсюда маленькие точки, а машины, летевшие по встречной, — беспорядочные линии импульсов.       Хендери замирает, уставившись своими большими глазами на всю эту красоту, кажущуюся удивительной вещью для человека, долгое время жившего здесь и уже не так восторженно всё воспринимающего. Но не для Куньханя, каждая вещь для которого особенная в той или иной степени. Особенно если рядом кто-то по-настоящему близкий.       Сейчас бы вернуться в беззаботное детство, когда родители рядом. Всегда поддержат, обнимут и скажут, что всё будет хорошо, а не эта реальность, где они даже не думают о нём, не понимая, что своим безразличием к судьбе ребёнка делают ему гораздо больнее. Никакой бизнес не стоит того, чтобы страдали собственные дети. В них ведь течёт одна кровь, а Хендери, несмотря ни на что, любит и упорно ждёт, что в любой момент позвонит мама.       — Мама…       С губ тихо срывается слово, которое каждый ребёнок знает с рождения и ценит больше всего. Оно особым трепетом ласкает слух, пробираясь под корку мозга, вызывает улыбку и пробивает на слёзы. Не выдерживает и всхлипывает, от чего Сяоджун вздрагивает, вмиг оказываясь рядом и в глаза заглядывая, видя в них весь спектр человеческих эмоций. Но больше всего на дне красивых глаз, — всегда с горящим огоньком в них, — поражает безмолвная боль. Чувствует буквально, видит, как Куньханя всего трясёт, а через мгновение, не в силах больше смотреть на это, прижимает его к себе.       Плотину прорывает сразу, едва успевают обнять, позволяя уткнуться носом в чужую шею и банально, как маленькому ребёнку, разрыдаться, выпуская всё то, что накопилось. Плачет от того, что понимает, каким же был счастливым раньше и ничего этого больше не вернуть — он не нужен родителям, а все надежды его напрасны; плачет от чувств, что испытывает к этому человеку, ощущая исходящую волнами от Сяоджуна жалость, незаслуженную и в помине.       Хендери вообще своего тела толком не чувствует, лишь там, где его касаются руки Сяоджуна, сжимая в объятиях так, словно прикосновениями могут придать значение существованию Куньханя.       — Маленький Дери, — и чувствует, как одной рукой поглаживают по спине, а пальцами другой зарываются в волосы, перебирая тёмные прядки и успокаивающе массируя кожу головы. От прозвища хочет мурлыкать, неосознанно утыкаясь лицом в шею и вдыхая в себя запах винограда. Кажется, им пропахли все вещи Сяоджуна.       Сяоджун вздрагивает от мазнувших по шее губ и неловко отстраняет от себя Куньханя. Тот растерянно смотрит на него, смаргивая слёзы, всё ещё бегущие по щекам, и Сяоджун руку протягивает, дотрагиваясь самыми кончиками до лица, видя, как тот расширенными глазами смотрит на него, явно не понимая причину таких действий.       А ему и причина не нужна, чтобы доказать очевидное.       — Гэгэ, что ты…? — Хендери договорить не успевает — ладони касается что-то влажное. Мягко и нежно, словно он самое дорогое на свете, Сяоджун просто целует его ладонь, а ощущения такие, словно бабочки собираются стаями и взрываются, становясь мурашками на спине.       — Не волнуйся ни о чём, Хендери, — Сяо смотрит искренне, с лаской и щемящей грудь нежностью. — Кто бы что не думал о тебе, помни: ты замечательный человек. Для меня ты как был, так и останешься им — солнышком, что всегда светит ярко и никогда не погасает. Ты моё солнце, Дери, в котором я нуждаюсь.       Куньхан замирает, но ладонь, с отпечатками ожогов, стелющихся в том месте, где губы Сяо касались, начинает дрожать. У самого Сяоджуна красное от смущения лицо, глаза горят лихорадочным блеском, а губы растягиваются в довольной улыбке.       Хендери вообще перестаёт в этот момент что-либо понимать, зачем тот это делает. Зачем мучает его, давая ложную надежду на то, что у них всё обязательно получится, если в реальности не так. Все мечты разрушатся вновь, когда Сяо скажет, что они просто друзья, а всё это он сделал для того, чтобы успокоить расстроенного младшего.       Но Сяоджун слишком хороший, поэтому скажет помягче, стараясь не задеть словами. И Хендери это понимает так же чётко, как и то, что хочет дотронуться до губ Сяоджуна прежде, чем тот скажет, что всё это — ошибка, которую они не должны совершать.       И он делает это. Неловко придвинувшись ближе на сантиметр, обхватывает лицо застывшего на месте Сяоджуна обеими руками и касается губами чужих, манящих губ. Целует неуверенно, сначала легонько мазнув по верхней, а затем по нижней, и только потом накрывает полностью, потеревшись кончиком языка о приоткрывшийся от удивления рот. Сяоджун, отойдя от ступора, перехватывает инициативу, устраивая ладони на тонкой талии и раздвигая губы языком, слыша сдавленный вздох удивления, тут же потонувший в трепетной ласке.       Ведь так на друзей не смотрят; не позволяют острых позвонков тонкими длинными пальцами касаться, очерчивая сантиметры кожи. Куньхан медленно тонет, погружаясь с головою в омут, позволяя Сяоджуну отстраниться и вновь дотрагиваться до запястий, зацеловывать каждую выступающую венку на них, беспорядочно скользить губами по коже шеи, оттягивать чувствительную мочку, поднявшись выше, и шептать всякое, от чего дыхание сбивается, а ноги подкашиваются сами собой.       Сяоджун его личный наркотик. Его героин, зависимость, ставшая в какой-то момент больной. Куньхан отдаётся этим ощущениям, кое-как отвечая. Неумело, робко, как впервые. Но так оно и есть. Никто никогда не целовал его так, как это сейчас делает он, вводя в исступление одним своим взглядом, до краёв наполненным чувствами — настоящими, глубокими, пропитанными искренностью.       Сяоджун первый. Первый, кто разжёг такие чувства внутри; тот, кому он позволяет касаться себя, заходя дальше дружеских объятий и поцелуев в щёку, как с остальными было. Но не нужны ему другие, кроме любимого Сяо.       Мир обоих рушится на атомы, когда Куньхан тоже решает действовать: пробирается пальцами под толстовку, скользя ладонью выше, касаясь напрягшегося живота, очерчивая проступающие кубики пресса и подбираясь к груди, где на ощупь находит родинку и накрывает её, поглаживая длинным пальцем ключицы, с удовлетворением подмечая, как Сяоджун от удовольствия закатывает глаза и подаётся бёдрами вперёд, вжимаясь и срывая с губ тихий вздох сквозь приоткрытые в попытке что-то сказать губы, которые накрывают вновь, начиная терзать так, словно больше не будет момента насытиться друг другом.       Отстраняются друг от друга тогда, когда нехватка кислорода чувствуется вполне ощутимо. Хендери думает о том, что Сяоджун прекрасен даже с взлохмаченными светлыми волосами и распухшими губами. В глазах напротив видит искреннее восхищение и то, что выбивает почву из-под ног мгновенно.       Любовь.       От этого эмоции переполняют куда сильнее, и он улыбается ярко, стараясь дыхание привести в норму и сделать так, чтобы не заплакать от счастья, хотя очень хочется от переизбытка эмоций. Но не стоит портить момент, ведь руки, о которых мечтал так давно, обнимают бережно, словно хрусталь держат, а тепло чужого тела слишком реально, чтобы принять за сон.       — Я нуждаюсь в тебе, Сяоджун-гэ, — выпаливает Куньхан и ловит чужую улыбку в ответ, смущённо спрятав лицо на шее теперь уже не просто друга.       Тот улыбается, дотрагиваясь губами до лба, и увлекает за собой на пол. Ведомый Хендери цепляется за чужие плечи, боясь отпустить, но Сяоджун не уходит.       Потому что очень сильно любит этого светлого человечка, чтобы взять и так просто распрощаться со своим счастьем, свалившимся прямо в руки. Не зря Сяоджун благодарит судьбу и верит в лучшее, зная, что всё обязательно так и будет.       Ведь Хендери сейчас с ним, сидит в его объятиях, доверчивым котёнком прижимается к груди, а Сяо просто по-идиотски улыбается и, наклонившись ближе, шепчет:       — И я тебя люблю.