***
Спустя столько лет, снова неприятный сон. Очень неприятный, омерзительный. Хотя, не настолько омерзительный – сознание учителя всё еще спит. Они прожили вместе уже целую жизнь, деля одно тело, одни мысли, и частично одно сознание. Но, у человека внутри этого симбиоза еще оставалось что-то личное. Как и раньше, под конец периода измененного сознания – он снова увидел мать. Точнее то, как она когда-то умерла. Она умерла быстро. От болевого шока, успев только открыть глаза – он же готовил, планировал эту ночь. Ведь у него по-настоящему достойное образование, которое не помогло ему понять, что её смерть можно было инсценировать. Странно, что снится ему мать, а не отец. Ведь в его убийстве произошла осечка – он проснулся раньше, отчего Шив промахнулся. За ударом, пробившим лёгкое, последовал уже необходимый маневр. Но, несколько миллиметров, и необходимые нервные окончания не затронуты. Он умирал долго – четыре минуты; четыре минуты хрипя и свистя выпуская воздух через рану в груди. Хотя, это долго для его сына; смерть от тампонады может затянуться до, практически, часа. Да, он сам давно думал о его убийстве. Ему не нужно было его наследство, нет. Он хотел отомстить. Но, мучительной смерти он не желал и не готовил. Но, это не важно. Важно то, что Учитель оказался в его жизни очень вовремя – именно в тот момент, когда ставятся под сомнения все слова родителей и их авторитет. И странное совпадение, что именно в этот момент он впервые пошел на зов Тьмы. Может его тоже, кто-то вёл, так же как он сегодня? Подобные мысли били как огневиски: точно в голову, без прицела, если выпить всё сразу. А если подержать огневиски во рту раскроется вкус – сладость, горечь, да что угодно. Зависит только от винодела. А винодел сейчас ты – твой огневиски порождает гнев и обиду. Прекрати. Нужно вести себя тише, ты не один в своей голове и мыслях. Впрочем, это дела***
Сегодня ей снился цветной сон – последний подарок её дара – все одарённые, как и она, видят лишь черно-белые сны. Ей снился цветной сон. Редкая картина: она, еще времен ученичества в Хогвартсе. Она сидит над водой озера, под сенью старой ивы, и смотрится в своё отражение. Оно странное. Такое, как будто бы она продолжает выпрямлять и укладывать свои волосы заклинаниями. Очков нет. Да и одета она иначе – из всех её многочисленных амулетов, остался лишь медный браслет на правой руке. Она выглядит счастливой. Словно она продолжала быть такой сразу после выпуска. Словно не было её кошмарных видений, вызывавших желание отгородиться от всего мира, и от её дара, как его части. Отражение ей не то чтобы нравится, или не нравится: оно кажется правильным. Её кто-то позвал. Звук идет оттуда, откуда он просто не может исходить – с кромки воды. Она медленно поднимает взгляд от своего отражения. На воде стоит профессор Палпатин. Как всегда улыбается. Он зовет её на воду, и она не раздумывая идет. Он такой же, как и всегда, не считая возможности ходить по воде. Хотя, это ведь сон. Но есть что-то странное... Это отражение. В прозрачной глади воды стоит старик. Очень древний старик, с жёлтыми глазами, горящими недобрым огнем, как расплавленное железо, отёками и мерзко обвисшей кожей. Шив тянет к отражению руку, опускаясь на колени. Рука касается миража руки старика, из воды выходят тонкие пальцы с морщинистой кожей и длинными ногтями. Их пальцы переплетаются, и её друг, её коллега мгновенно уходит под воду. Что всё это значит?! Отражение какое-то время еще сверкает на поверхности. Солнечный луч, коснувшийся места исчезновения, рассеивает тень. Вода мутнеет, и становится вновь чистой. Она просыпается, подскакивая в собственной постели. Спокойно, Сиби, спокойно. В отличие от всего остального миру у тебя есть подсказки по снам: Идти по воде – к счастью. Проваливаться под воду – к болезни или смерти. Есть подсказка – образ, или сущность старика. Старик, это прошлое, ведь старость живет воспоминаниями. Его убьёт его же прошлое. Которое он не помнит, или не хочет вспоминать. Нужно рассказать это ему; может, это спасёт ему жизнь. "Или он посмеётся над тобой, как Дамблдор под Рождество, два года назад."¹ Нет. Однозначно нет. Она никому ничего не скажет. Не***
Гермиона ощущала себя странно. За сегодняшний день она получила уже четыре записки: Прости меня. Я идиот, я был зол, мне было больно, и я хотел, чтобы тебе было так же больно, как и мне. Я прошу прощения у тебя и у Гринграсс. Первую записку она обнаружила в сумке на первом уроке, просто открыв учебник. Её она разорвала в клочья, просто от злости, что он смеет действовать так – после того что он сделал, думает откупиться записочкой. Вторая была воткнула в ее стол на втором уроке. Третья поджидала её в Большом Зале, прямо под тарелкой. Четвертую передал Криви. Все уже знали, что её реорганизованный кружок собирается осветить себя в школьной газете, как и знали то, что Колин будет их фотографировать. А теперь Гермиона знала, что несколько галеонов, которые были накоплены с немногочисленных членских взносов в прошлый год, их казначей – то есть Рон – отдал Криви, чтобы тот закупил материалы и реквизиты для отличных фотографий. Ведь на одном только таланте фотографа далеко не уедешь. Сейчас она шла в библиотеку. И не сомневалась, что в том месте, где она всегда сидела, и где теперь они сидят с Дафной, она найдет новую записку. Подруги встретились, записки нигде не было. Дафна с шумом опустила огромный фолиант на стол, подняв облако пыли. Раздался громкий чих в стороне. Обе девчонки заозирались, в попытке обнаружить чихающего. Мантия невидимка! Идиоты. Боже, за что ей эти балбесы. Как они будут объяснять мисс Пинс, откуда они взялись, если она не видела как они заходили? –Гарри, Рон, прекращайте клоунаду, покажитесь. Расцарапывать вам лица я не собираюсь, хотя кто-то из вас это заслуживает. Через секунду оба её невыносимых, всё-таки друга объявились у стеллажа, прямо за скамейкой где сидела Гермиона. Дафну, судя по её лицу, их появление из ниоткуда сильно удивило. – Я... это, – начал Рон неуверенно, переводя взгляд от одной девушки на другую, – Короче, я хотел перед вами извиниться. Я был не прав, я идиот, я не знаю, что на меня нашло, и мне очень стыдно. Я... то есть мы с Гарри, мы не имеем на тебя никаких особенных прав, и ты имеешь право общаться с кем захочешь. И это, Дафна, прости меня. Я не имел резона думать так о тебе и уж тем более говорить... Гарри попытался незаметно пихнуть его в бок, но это не ускользнуло от взгляда Гермионы: – И да, Гермиона, я не хочу чтобы ты переводилась. И ты нужна нам... и мне. И если вы захотите с нами общаться, мы ээээ, будем только рады. То есть, я буду очень рад. Ей почему-то стало страшно смешно от этого неловкого зрелища. Как-то грустно защемило сердце. – Я тебя прощаю. Честно говоря – я ожидала чего-то подобного, я же слизеринка, – ответила Дафна. – Я тебя тоже прощаю, рыжее ты чудовище, – с улыбкой сказала Гермиона. Может быть: ревность – тоже шаг навстречу? Гарри же в этот момент думал о многом: например о том, с какой стати профессору влезать в отношения его студентов? Здесь было что-то не чисто. Нужен был чей-то совет, кого-то более взрослого – Сириуса или Римуса. Они точно бы смогли раскусить этого странного человека. Нужно связаться с ними. Но как? Ждать пока Сириусу всё таки взбредёт воспользоваться летучим порохом? Или послать сову? Но их наверняка всех прехватывают. Он же работник министерства, он имеет на это полномочия. Тем же вечером, после повторного рассказа Рона, они, сидя в одном из пустых кабинетов, обсуждают возможные причины: – Может он сам когда-то потерял кого-то по похожей причине? – Говорит Гринграсс. – Он хорошо разбирается в чужих чувствах, а значит и в своих, – отвечает Гермиона, – тем более, он же не помнит свою прошлую жизнь. – Может быть он всё-таки хороший человек? – спрашивает Рон, зная, что поддержат его только Джинни, Полумна и Невилл. Поддержке первой он очень рад: значит всё-таки действительно простила, без готовящейся подлянки. С неё станется, за ней не заржавеет. Они не первый год вместе живут. – Вы себе можете представить Снейпа, сочувствующего домовикам, защишающего студентов, делающего всё, для стабилизации групп? – Вообще-то, профессор Снейп, несмотря на все свои недостатки, однажды защищал нас от оборотня. – сказала Гермиона. Благодарная ей Дафна, за защиту своего декана, улыбнулась. Хоть с его стороны было мало помощи в её ситуации, однако, она считала его действительно честным человеком, ведь он не позволяет нападать на неё и её сестру в своём присутствии. И хотя бы не делает вид, что студенты ему нравятся, как например Локхарт. – Важны не слова, а дела. И у Снейпа их не меньше, чем у Палпатина. – Угу. Но одно его доброе дело не превращает годы его издевательств над всеми в прекрасный цветочек. Мы не в сказочке живем, Гермиона, – вмешивается Рон. Может, она слишком рано его простила? В этот момент, Полумна примиряюще подняла руки – привлекала к себе внимание: – Мы знаем только то, что ничего о нем не знаем. Давайте пронаблюдаем еще, мы ведь не должны сегодня же бежать к Дамблдору с тревогой.Двадцать четвёртое октября 1995 года
– Итак, продолжим разговор про непростительные заклятья. Кто-то скажет мне, например, про особенности империус? – Чары, накладываемые на волшебника, чтобы подчинить его чужой воле, – произнес Гарри Поттер. – Верно, мистер Поттер. В чем особенность данного заклятья? – Оно сохраняет все особенности человека – его мимику, почерк, походку. Узнать, что человек под империусом, если оно было наложено правильно, можно только по действию, которое совершенно не характерно для личности волшебника. – А если заклятье было наложено не правильно, мисс Грейнджер? – Если заклятье было наложено неправильное, может появиться бездумное выражение лица, изменения глаз – они мутнеют, как сквозь пелену, ну и наконец может возникнуть помрачение рассудка. – Отлично, мисс Грейнджер. Мистер Уизли, а что является противоядием от империуса? – Эээ, сильная воля, ведь так? – Правильно. Но есть еще варианты. Мисс Браун? – та покачала головой. – Может быть любовь? Не важно какая, родительская там, например, – произнес Невилл Долгопупс. Поттер как-то заморачивается на его словах, уходит в свои мысли. Интересно, в чем тут дело? – Правильно. Любое, сложносоставное, сильное чувство – оно ломает заклятье чужой воли. Какие еще мысли? – Может, приказ, способный причинить вред самому человеку? Как законы робототехники, – произнес Дин Томас. Он любит не только футбол, но и книги; жаль, ему не увидеть дройдеков или боевых дроидов, у которых от этих законов в кодовой прошивке не осталось ничего. – Возможен и подобный вариант, мистер Томас. – Профессор, а любовь... а как и почему она влияет? – разумеется, мисс Браун вытаскивает те слова, что интересны ей более всего. Очень светлая и добрая девочка: даже жаль будет, если она повзрослеет. – Любые, многосоставные чувства – в том числе и серьёзная ненависть; они вызывают энергию, что позволяет сопротивляться чужой воле, выйти из её рабства. Человек никогда не станет делать, даже под империо, то, что совершенно не характерно для него. То, что никогда не было в его мыслях. Лицо Гермионы быстро меняется: она уловила в его словах что-то, за что уцепилась. Краем глаза он видит, как она подает какой-то знак Гарри и Рону. Последний же и зачитывает послание, предварительно подняв руку. Всё же, душа и тело понимают друг друга без слов: – Профессор, почему вы говорите о сложных чувствах, когда вас просили сказать конкретно о любви? "Вот ты и попался. Выкручивайся сам, надоел." – Потому что любовь – чувство, состоящее из нескольких других: привязанность, теплота, желание заботиться: она многосоставна, её части не вычленить. Разумеется, я решил рассказать о сложных чувствах в целом, чтобы вы знали их эффект. Теперь руку поднимает Браун. Они начинают ему допрос с пристрастием. "Я говорил, что нужно быть к ним холоднее? К Снейпу бы они так не прицепились." – Да, мисс Браун? – Сэр, а можно всё таки подробнее о любви? Без определений, расплывчатых фраз или еще чего-то сложного. Просто ваша характеристика слова, – она умоляюще смотрит, – ну пожалуйста. "Вот это я понимаю проблемы. Поздравляю тебя, нет ничего страшнее влюблённой малолетки. Даже не знаю, кого из вас жальче: тебя или её. Наверное её – вот это она цель себе выбрала, бедняжка." – Учителю было откровенно смешно с происходящего. Вдох-выдох. Спокойно. И не из таких ситуаций выкручивались. – Любовь... это великая Сила и такая же великая опасность. Любимый человек делает вас в сотни раз сильнее, но при этом он становится по-настоящему страшным слабым местом для вас. Одна только опасность его гибели может заставить вас пойти на многое. А природа человека такова, что он слаб: как говорится, всего лишь постоял под дождём, промочив ноги – получил воспаление легких. Всего лишь оступился с крыши – умер. Он слишком сильно задумался, вспоминая тех, кого когда-то знал раньше. Дети же, разумеется, восприняли это всё по-другому. Но, может, они и правы. Мать же он, всё-таки, любил. – Итак, теперь вы знаете, как можно защититься от непростительного заклятья Империус. На этом всё, урок окончен.