Тербийели

Солнце клонится к закату. Меж рук Серкана лежит его маленькое солнышко, Кираз. Она сладко сопит и морщит свой кнопочный носик, обласканный уходящими лучами. Серкан с трудом уводит взгляд от дочки. На любимую жену. Она лежит на шезлонге, в восхитительно-идеальном купальнике, в паре метров от него, смотрит тёплым взглядом медовых глаз и сладко улыбается. У него в который раз теряется дыхание. Откуда ему досталось такое счастье, ещё и спустя пять лет? Откуда ему знать, что всё это не потеряется, не исчезнет, что он снова не совершит ошибку и не перечеркнёт хрупкое подобие его собственного источника нескончаемой эйфории? Она будто чувствует это — встаёт и мягкой поступью подходит, со всей силой тянется к нему, обнимая, обволакивая. — Эй, всё в порядке, милый. Мы рядом. Мы рядом. М-ы-р-я-д-о-м. Серкан же чуть не умер от рака, думал, что его жизнь обречена, что больше не сможет выдохнуть и вдохнуть. Больше не сможет любоваться звёздами, не сможет выживать. Выживать. Не жить, потому что жизнь без Эды казалась ему неправильной и лишённой кислорода. — Обещай мне, что, что бы я не сделал, ты всегда будешь рядом. Она коротко моргает и берёт его за руку, сжимая. Я люблю тебя. Никогда не отдалюсь и не оставлю. Никогда не смогу сделать больно. Я не могу обещать тебе вечность, потому что это не в моих силах, Эда, но покуда я жив, я буду рядом. Буду рядом. — Папочка? Кираз хмурится от тепла влаги на щеке и щурится. Лицо папочки обращено не на неё, как это бывает всегда, а на маму — у той в глазах тоже застыли слёзы. Они улыбаются друг другу той самой улыбкой, и совсем не замечают, что она проснулась, а Кираз не любит, когда внимание обращено не на неё, и ревностно обхватывает лицо папы, разворачивая его к себе. — Папочка! Он улыбается и громко смеётся, со слезами на щеках это выглядит странно, но Кираз чувствует потребность снова оказаться крепко обнятой. Что бы то ни было, он останется рядом вопреки всему. Ощутив однажды такое счастье, он никогда больше не сможет остаться в стороне.