.*･｡ﾟ
на улице пахнет цементом из-за частых дождей. джисон натягивает капюшон на голову (а в голове у него марианская впадина), почти спотыкается о ежевичный куст, растущий вдоль забора во дворе хёнджина и гахён, и трёхэтажно выругивается. джисон — это стук по батареям, содранные с пальцев заусенцы, ворованная жвачка, ночёвки у кого угодно (в хламовнике чан-хёна и чанбина или в квартире юхён-нуны, или даже у гахён, где за стенкой спят её родители), только бы не дома, прокисшее молоко, карминовая шапка, которую он не носит, а только таскает с собой повсюду в кармане ветровки, и постоянное желание куда-то сбежать и пропасть — сегодня джисон придёт, будет рядом, а завтра до него не дозвонишься и не найдёшь его ни дома, ни где-либо ещё во всей вселенной. это желание пропасть без вести его с самого детства преследует — переродиться, переселиться, исчезнуть, лишь бы не быть нескладным собой, семнадцатилетним безотцовщиной, растущим в месте, где выбора тебе не дают: либо ты пушечное мясо на военной базе под вонджу, либо ты изгой, как чан-хён. джисон планирует побег уже очень давно, сколько себя помнит, но перед началом выпускного класса старшей школы думает, что по-настоящему это сделает — соберёт всё своё невнушительное имущество в рюкзак, сядет на последний поезд до сеула, а там что-нибудь придумает. джисон в детстве часто сбегает от мамы: прячется за стеллажами с тампонами в супермаркетах, после школы идёт не домой, а к местному дворцу культуры и ошивается у входа, пока его не прогоняют охранники, или, как тогда в океанариуме, убегает смотреть на медуз, пока мама отвлекается на телефонный звонок, и сталкивается с мальчиком с родинкой под левым глазом. этот мальчик до сих пор является единственной причиной, по которой джисон ещё не сбежал. хёнджин тоже растёт без отца, только у него папа работает на военной базе, поэтому с семьёй почти не видится, а у джисона отец, как это часто бывает, вышел из дома за пивом, когда джисону было три года, и так и не вернулся. они учатся в одной школе, дружат с пяти лет, с того дня, как знакомятся в океанариуме, зависают в одной и той же компании, вместе пьяные валятся в мокрые кусты во дворе чан-хёна и чанбина и никогда не обсуждают то, что по-настоящему чувствуют: по отношению к окружающему их миру и друг к другу. хёнджин никогда не рассказывает, почему не даёт сдачи одноклассникам, которые без зазрения совести обзывают его педиком и всеми теми словами, которыми можно обзывать восемнадцатилетнего мальчика, нежного, как цветы космеи, с сожжёнными всем бличем мира волосами почти до плеч, от которого пахнет банановым бальзамом-ополаскивателем, чей отец — важный генерал на военной базе под вонджу, но званием которого он не пользуется, чтобы защититься от нападок сверстников, а джисон не рассказывает о своём плане побега, который никак не осуществит из-за бестолкового чувства симпатии, изнасилованного всеми. джисон испытывает к хёнджину сложные чувства. он его любит — тут всё просто — и боится за него, и иногда ощущает себя скорее его защитником и спасителем, чем просто другом. джисон видит в хёнджине что-то такое, что заставляет его осознавать собственную беспомощность, от которой парадоксальным образом джисону ещё сильнее хочется помочь хёнджину, потому что он весь какой-то необычайно хрупкий, совсем не подходящий для злого пригорода с постоянными холодными дождями и военной службой, обязательно ждущей его после окончания старшей школы. — я случайно сломал нос твоему однокласснику, — однажды сообщает хёнджину джисон, когда они сидят на полу в его спальне и едят одну упаковку сублимированной лапши на двоих. конечно, джисон сделал это совсем не случайно — видел, как этот парень толкнул хёнджина в школьном коридоре — но хёнджин — что-то вроде пацифиста и мученика и правды бы не вынес. — а не надо было. — я же случайно, — врёт. — а всё равно не надо было. тебя отстранят, если узнают. — не узнают, — заверяет джисон. — он мудак. он этого заслужил. я ему ещё что-нибудь сломаю, если он тебя ещё раз хоть пальцем тронет. — так ты это ради меня делаешь, — хмыкает хёнджин. его почему-то забавляет то, с каким рвением джисон готов лезть с кулаками к любому, кто на хёнджина не так посмотрит. — ага. ты только в меня не влюбляйся. — почему это я должен? — фыркает хёнджин. потому что я в тебя на постоянной основе влюбляюсь. об этом знает только юхён-нуна. юхён-нуна вообще многое о джисоне знает. живёт этажом выше, дружит с его мамой, и джисон часто прибегает к ней попить чай с горьким шоколадом, попросить помощи с домашкой по математике, пожаловаться на чан-хёна и чанбина, которые в очередной раз раскритиковали его слишком подростковый и слишком депрессивный текст, а ещё притаскивает к ней вещи, с которыми собирается сбегать, и складывает в коробку под её кроватью, чтобы мама ничего не заподозрила. — куда ты сбегать собрался? — каждый раз спрашивает она, наблюдая за тем, как джисон заталкивает коробку под кровать. — подальше отсюда. — ты не отсюда сбегаешь, а от себя, — вздыхает она, но больше ничего не говорит. в августе холодно и на кустах во дворе зреет ежевика. джисон сталкивается с гахён на лестничной клетке, когда поднимается на этаж хёнджина, и видит, как она поспешно тушит сигарету о стену со слезающей штукатуркой. гахён уже год как совершеннолетняя, но всё ещё по-подростоковому затравленно пытается от всех свою вредную привычку скрыть: после одной выкуренной сигареты сжёвывает почти целую упаковку фруктовой жвачки, трёт руки антисептиком и выливает на себя флакон противных маминых духов. гахён училась с чанбином в одном классе — через чанбина они с джисоном и хёнджином и познакомились — хорошо сдала экзамены, в конце выпускного класса долго не могла выбрать, куда и на какое направление поступать, и в итоге не поступила вообще на пару с чанбином. только чанбин не поступил, потому что экзамены завалил, и его из дома быстро выгнали, из-за чего ему пришлось перебраться к чан-хёну, а гахён осталась жить с родителями, хотя они её внезапному гэп-году не обрадовались. стала работать в супермаркете возле дворца культуры, раскладывать зубную пасту и печенье по полкам, и выучила жестовый язык только для того, чтобы незаметно чанбина посылать каждый раз, когда они вместе зависают у чан-хёна. у чан-хёна вообще половина города зависает на постоянной основе. он что-то вроде городской легенды — парень-пацифист, который не служит и в университете не учится, пишет музыку в своей крошечной квартире, которую делит с чанбином, спит на полу и покупает алкоголь малолеткам, хотя сам не пьёт. юхён-нуна его на дух не переносит, хотя они вместе в школе учились и она однажды даже была в его хламовнике, чтобы забрать джисона, который засиделся там до ночи, а мама начала волноваться. чан-хёна вообще половина города (другая, не та, что у него на постоянной основе зависает) на дух не переносит, но гахён чан-хёна любит, потому что он научил её бренчать на гитаре, одалживает ей интересные книжки и подмигивает, когда она посылает чанбина на жестовом языке, потому что понимает. чан-хён вообще всех и всё понимает (совсем не так, как юхён-нуна, но всё же). — видел, там ежевика во дворе поспела? — спрашивает гахён и запихивает себе в рот сразу три пластинки жвачки. на ней толстые колготки с начёсом, все в катышках (она носит их под шортами). у гахён есть одно правило — летом носить только шорты, и неважно, сколько на улице градусов. она вообще шортовая энтузиастка, потому что считает, что шорты делают людей более раскрепощёнными, а раскрепощённые и уверенные в себе люди — то, что нужно нашему обществу. джисон как-то повёлся на её правило, носил шорты весь июнь, но потом чанбин спросил, кого джисон своими тощими исцарапанными асфальтом ножками впечатлить пытается, и джисон перестал. — тётушка ли сказала, что, если мы будем её ежевику воровать, она копов вызовет. — а что нам, панкам? — отзывается гахён и достаёт из кармана флакон вонючих духов. какие, к чёрту, панки, думает джисон, если она до сих пор не может родителям в том, что курит, признаться. а ещё в том, что никуда после старшей школы поступать изначально не хотела, потому что мечтает перебраться куда-нибудь поближе к центру и играть в театре или быть танцовщицей, или петь в пабах. но джисон тоже во многом не может окружающим признаться, поэтому не осуждает, салютует гахён знаком пис и взлетает вверх по лестнице, оставляя за собой мокрые следы от промокших насквозь кед. джисон ночует у чан-хёна и чанбина (так же, как и во все другие августовские дни). спит в коридоре, почти на ковре, просыпается от того, что чанбин сжигает яичницу на узкой кухне, а чан-хён решает включить местное радио, на котором только и говорят, что о мобилизации и осеннем призыве, но всё равно чувствует себя выспавшимся, несмотря на то, что всё тело болит так, словно джисона всю ночь пинали по рёбрам. джисон завтракает сгоревшей яичницей, передразнивает диктора на радио и на вопрос чан-хёна о том, какие у него планы, отвечает, что собирается навестить хёнджина, на что чан-хён многозначительно улыбается, и джисон запускает в него скомканной салфеткой. до начала последнего учебного года остаётся меньше недели. джисон крепче сжимает лямку пустого рюкзака, думает о том, что выпускной класс будет полным отстоем, и выжимает дверной звонок пальцем. дверь ему открывает мама хёнджина, улыбается, пропускает в квартиру, заставляет снять промокшие носки и забирает их сушиться на батарее на кухне, где сидит юбин-нуна и пьёт каркаде, который так любит мама хёнджина. о юбин-нуне джисон узнаёт от хёнджина: она из вонджу, научная ассистентка какого-то важного профессора зоологии в национальном колледже, приезжает в пригород на летнюю практику, снимает квартиру где-то в центре и работает в океанариуме с мамой хёнджина. у юбин-нуны низкий голос, она носит блейзеры, которые никто кроме неё в пригороде вонджу не носит, и почему-то никогда не смотрит джисону в глаза. он проскальзывает мимо кухни в спальню хёнджина и находит его сидящим на полу с собранными в хвост волосами и красящим ногти на левой руке лаком дурацкого серизового цвета. джисон думает, что поэтому его педиком и обзывают, но мысль не озвучивает. — привет, — хёнджин поднимает глаза. с джисона текут мутные потоки дождевой воды. — ты чего? — ничего. прийти к тебе уже просто так нельзя? я повидаться хотел. — врёшь, — хёнджин откладывает кисточку и дует на неровно накрашенные ногти, чтобы они быстрее сохли. — глаза у тебя хитрые. — я думал, они у меня всегда такие, — непонятно на что обижается джисон и садится на пол рядом с хёнджином. — у меня для тебя кое-что есть. он роется в рюкзаке, выуживает оттуда спичечный коробок и протягивает хёнджину. в спичечном коробке — серёжка в виде медузы, одна, из речного жемчуга и ещё какого-то непонятного материала, выкрашенного перламутровым акрилом. хёнджин хмурится. — фу, ты где это откопал? — нашёл на барахолке в районе чунандона, представляешь? мы туда с чанбином ходили, он винтажные кассеты смотрел. там ещё ёнбок работает. — от вашего ёнбока никакого толка нет, — замечает хёнджин, пока вертит серёжку в руке (правой, чтобы лаком не испачкать). — лицо у него как у пятнадцатилетнего, а голос, словно ему все тридцать. я и подумал, что внешность обманчива, а голос врать не будет, он у человека один и самый важный, и попросил его купить мне сигареты, а он оказался ещё младше меня. — с чего это ты подумал, кроме голоса, что ёнбок взрослый? — он с чан-хёном водится, а чан-хён взрослый. — мы тоже с чан-хёном водимся. — я думал, мы исключение из правила, а мы, получается, и есть правило. — никакое мы не правило. мы правила нарушаем, — возмущается джисон. хёнджин жмёт плечам, мол, как скажешь. джисон кивает на серёжку. — нравится? — нравится, нравится. мне всё, что ты даришь, нравится. — впервые от тебя такое слышу, — почти искренне удивляется джисон. — что это? кряхтение без пяти минут мёртвой совести? — сейчас ты будешь без пяти минут мёртвый, — огрызается хёнджин, но джисон знает, что он это несерьёзно. просто хёнджин никогда джисона ни за что не благодарит — условность такая, где они друг друга как данность воспринимают, и ничего с этим не поделать. хёнджин не любит признавать, что ему джисон жизненно необходим, и благодарить его он тоже не любит. так же, как юбин не любит дожди. профессор зоологии национального колледжа вонджу зовёт её дами, потому что никак не может запомнить её настоящее имя. юбин на него не обижается, привыкает и даже иногда перестаёт отзываться на юбин. в пригороде вонджу возле военной базы она никого кроме миссис хван и не знает, но потом вдруг совершенно случайно знакомится с девушкой, которая одалживает ей зонтик на выходе из океанариума. девушку зовут ким юхён, она слушает последний альбом гарри стайлса через сломанные наушники и работает воспитательницей в детском саду. приходит в океанариум, чтобы договориться насчёт экскурсии для детей на первой неделе сентября, сталкивается с юбин в главном холле, улыбается и предлагает вместе дойти до автобусной остановки. от юхён пахнет корицей, и волосы у неё заплетены в две тугие косички — такие ни за что не развяжутся. — а вы, — режет слух. — из национального колледжа, ведь да? я вас раньше в городе не видела. — ага. я здесь до сентября. потом снова в вонджу. — океанолог? — зоолог. почти океанолог. — а я вот космонавткой быть хотела, — вдруг хихикает юхён. зонтик у неё вырвиглазный, банановый. — космос — это почти океан. — только в космосе жизни не бывает. — как же не бывает? а как же пришельцы? а штурм зоны пятьдесят один? юбин смеётся и думает, что юхён чудная (во всех вариациях расстановки ударения). штурм зоны пятьдесят один состоялся двадцатого сентября, а за шесть дней до этого был семнадцатый день рождения джисона. восемнадцатый он мечтает провести где-нибудь вне пригорода вонджу возле военной базы, на которой только жестокость, оружие, грязь под ногтями дурацкого серизового цвета и кровь. — fika, — хёнджин лежит у джисона на коленях, и джисон перебирает ему волосы. они у хёнджина ломкие и какие-то неоднотонные из-за частых окрашиваний. как-то раз джисон помогал пьяному хёнджину принимать душ во время одной из редких ночёвок в квартире джисона, когда хёнджину на следующий день нужно было навестить отца, а с немытой головой в вонджу ехать — моветон (интимно почти до потных ладошек). джисон знает, что хёнджин тогда прекрасно бы и без него справился, но тот факт, что он всё равно попросил джисона помочь, вспенить облепиховый шампунь в волосах и подать ему махровое полотенце, когда-то принадлежащее отцу джисона, делало джисона особенным. джисон понимает, что хёнджин может жить — и жил — без него, но то, что хёнджин выбирает без джисона не жить, заставляет джисона влюбляться и путаться, как пальцы в сожжённых осветлителем волосах. — это по-шведски. момент, когда ты останавливаешься и отвлекаешься от суеты, чтобы насладиться всем тем хорошим, что есть в твоей жизни. видишь красоту во всём, что тебя окружает. — и давно ты шведский знаешь? — как мартина вальстрёма увидел, так и знаю. джисон смеётся и спихивает хёнджина с коленей. хёнджин цепляется за его плечи, подтягивается, садится, смотрит в глаза несколько секунд, и джисон почему-то думает, что вот сейчас он должен улыбнуться — так, словно его обезоружили, и ничего кроме улыбки у него и не осталось — но он не улыбается, только смотрит и заметно грустнеет, словно вспоминает о том, что выпускной класс вот-вот начнётся, или ещё о чём-то, о чём джисону не рассказывает. — какая может быть fika, когда ты на войне? — вдруг спрашивает джисон. — никакой красоты в ней нет, и ничего хорошего тоже. я не хочу служить. и быть здесь не хочу. — тогда не будь, — говорит хёнджин. — не служи. — а ты? — что я? — будешь служить? — будто бы у меня есть выбор, — он собирает светлые волосы в хвост на затылке. — ты знаешь моего отца. он хочет, чтобы я был мужчиной, а для него мужчина — только тот, кто был на войне. служил. — а что насчёт чан-хёна? — а что насчёт него? — он же не служил. и не собирается. — и кто он? — прежде всего, человек, а потом мужчина. и хёнджин — мужчина, но не такой, как его отец или отец джисона, или сам джисон. хёнджин слишком добрый для войны. вся его жизнь — fika. он видит красоту во всём: в рассыпанном по полу мармеладе, в синяках, расцветающих сиреневыми бутонами на рёбрах, в свалке пустых пачек из-под чипсов под письменным столом и даже в джисоне, когда он решает проблеваться у хёнджина в подъезде после банки дешёвого пива, откопанного из-под груды нестиранного белья в комнате гахён. джисон хватается за стену рукой, и ему под ногти забивается облупившаяся штукатурка, пока хёнджин успокаивающе гладит его по спине, и джисон чувствует его прикосновения даже через ткань ветровки и водолазки. на грязном полу в плевках и жвачке, которую от бетона ни за что не отодрать, образуется противная горчичная лужа, и хёнджин смотрит на неё, почти как на полотно поллока. он тоже пьяный, его немного шатает, но он всё равно отыскивает бумажные салфетки в карманах пальто, протягивает их джисону, чтобы тот вытер рот, и убирает прилипшие ко лбу пряди с его лица. — господи, я такой мерзкий сейчас, почему ты ещё здесь? — потому что, — хёнджин поправляет воротник ветровки джисона. — я — тот, кто жаждет исступленной любви. разве земля не тяготеет к солнцу? и не влечет ли взаимно вся материя, жаждущая, всю материю? так и тело моё влечётся ко всему, что встречаю или знаю. — чего? — но хёнджин не успевает ему ответить, потому что джисон блюёт снова, а хёнджин снова успокаивающе гладит его по спине, пока из квартиры этажом выше не выбегает гахён, в шортах и смешных тапочках, перепрыгивает через лужу рвоты и протягивает джисону бутылку минералки и какие-то таблетки, которые, к слову, ни капли не помогают. как-то раз чан-хён, когда они с джисоном остаются в его хламовнике вдвоём, потому что чанбин убегает на лестничную клетку, чтобы поболтать с ёнбоком по телефону, говорит, что быть мужчиной — это не только уметь держать оружие в руках и писать стоя, но и учиться любить. тем вечером джисон прибегает к юхён-нуне, прячет остатки вещей, необходимых для побега, в коробку под её кроватью, сидит на пропахшей шиповником и содой кухне, смотрит за тем, как она вырезает кружочки из теста для имбирного печенья стаканом, и не знает, как правильно сформулировать вопрос. — джисон, не томи, — она оборачивается через плечо и хмурится. — всё в порядке? — джисон кивает. — хорошо. джисон вздыхает и ковыряет скол у края стола, заваленного противнями и сковородами, ногтем. — нуна, — она снова оборачивается и выглядит раздражённой. — как узнать, что ты кого-то любишь? юхён сразу же думает о юбин. они встречаются снова, в этот раз в супермаркете недалеко от дворца культуры. у юбин руки заняты упаковками печенья и бутылками молока (рацион пятилеток, которых юхён учит читать в детском саду), видит юхён, толкающую тележку вдоль полок с туалетной бумагой, и подлетает к ней. — товарищ космонавтка, разрешите сделать вынужденную посадку. — разрешаю, — смеётся юхён, и юбин сваливает печенье и молоко ей в тележку. у тележки невозможно громко скрипят колёса, но юбин умудряется их перекричать и рассказывает юхён о том, как любит имбирное печенье и как любит макать его в молоко, чтобы оно разбухало, размокало и почти разваливалось. а потом они вместе идут до дома, в котором юбин снимает квартиру. юбин помогает юхён тащить пакеты с продуктами и предлагает ей зайти внутрь, и юхён почему-то сразу соглашается. в коридоре юбин стаскивает с себя блейзер и становится в сотни раз красивее, юхён застывает на месте, смотрит и не сразу отзывается, когда юбин зовёт её в спальню. она зашторивает окна, не включает свет, роется в тумбе и вытаскивает оттуда картонную коробку. — что это? — проектор звёздного неба, — она ставит устройство на пол и возится с проводом. — вместо ночника, — щёлкает кнопкой на панели включения и довольно оттряхивает ладони. — вот вам космос со всем его хаосом, товарищ космонавтка. — ну, и что же вы сказали, что в космосе жизни нет, если мы в космосе и живые? — можно на ты, — поправляет юбин, садится на пол и хлопает по паркету возле себя ладонью, приглашая юхён сесть рядом. — я могу ошибаться. я же зоолог, а не астроном. они задирают головы и смотрят на звёзды, хаотично ползающие по потолку, — зоологический сад планет. — когда ты любишь кого-то, быть с этим человеком — всё равно что очутиться посреди какого-то сюрреалистичного ландшафта. ты думаешь, что это, например, бескрайнее поле, но потом вдруг всё меняется, и это уже не поле, а лес, или горы, или отвесный утёс над самым океаном, или открытый космос. и все эти ландшафты — красивые, но ещё они очень странные, и карты у тебя нет, и ты не знаешь, когда будет следующее превращение, и снаряжения у тебя тоже нет. но ты продолжаешь идти и пытаешься по пути к этому всему приноровиться. иногда ты оступаешься, но не боишься этого, потому что ты прежде всего видишь красоту, а не странность. так это и ощущается, и так ты узнаёшь, что кого-то любишь, джисон. а теперь иди сюда и помоги мне доделать печенье. я обещала кое-кому, что испеку. хёнджин появляется на пороге квартиры мамы джисона как раз тогда, когда она уходит в гости к одной из своих близких подруг и просит джисона не разносить дом в щепки, зарёванный, в одной футболке, с розовыми локтями, замёрзший и пахнущий сигаретным дымом. — только не сердись, — просит. — мама дома? — джисон качает головой, впускает хёнджина внутрь, заваривает ему лапшу быстрого приготовления и приносит к себе в спальню, заставляет надеть свитер и позволяет сесть на край незастеленной кровати в крошках от морковных кексов. — мы с отцом по телефону говорили сейчас. он сказал, что мне нужно что-нибудь с волосами сделать, иначе он мне сам их сбреет. типа слишком пидорская причёска. — может, он тебя ещё и усы отращивать заставит? — он может. — знаю, что может. ты расстроился? — хёнджин ничего не отвечает, но джисон видит его опухшие от слёз глаза, встаёт с кровати и спотыкается о коробку с видеокассетами на полу. — подожди, — уходит и возвращается с баночкой сухой подводки для глаз, украденной с маминой тумбочки. — будем тебе усы рисовать. хёнджин смеётся и ставит тарелку с лапшой, к которой так и не притрагивается, на пол, пока джисон садится на кровать ближе к нему, мнёт одеяло, щедро мажет указательный палец подводкой, которая ссыпается ему на колени, и проводит им хёнджину над губой. усы выходят кривыми и чёрными, со светлыми волосами выглядят нелепо, но джисону всё равно хочется хёнджина поцеловать. он целует. чан-хён как-то говорит, что никто не может спасти того, кто в спасении нуждается, потому что человек может спастись только сам. джисон тогда с чан-хёном спорит, потому что хёнджина ему спасти хочется до невозможного. обхватить его лицо руками, зацеловать каждую родинку, спуститься ниже, где порезы, синяки, шрамы и ссадины, сказать ему, что он самое красивое, самое нежное и восхитительное, что есть в этом городе, и что его жизнь — удивительная. что ему необязательно страдать. но чан-хён говорит, что иногда люди не хотят, чтобы ими восхищались. они хотят, чтобы их видели такими, какие они на самом деле есть, — глупыми и слабыми. иногда люди хотят услышать о том, что их жизнь, какой бы удивительной она ни была, — прежде всего, всё-таки жизнь. джисон целует и думает о том, что мама попросила не разносить дом в щепки, но своё сердце в щепки не разносить она не просила. но хёнджин отвечает на поцелуй, хотя этого джисон не ждёт, а ждёт криков, того, что хёнджин его оттолкнёт и, может, даже ударит (он понимает хёнджина с полуслова, но с полупоцелуя понимать ещё не научился). хёнджин отвечает, хватается за плечи джисона, притягивает ближе к себе, запускает пальцы под футболку, щекочет, заставляет пересесть к себе на колени, падает на матрас, ещё сильнее сминая одеяло, целует так, будто бы джисон — воздух, аппарат искусственной вентиляции лёгких — но воздуха им на двоих не хватает, они давятся и задыхаются, отрываются друг от друга. джисон смотрит сверху вниз, вспоминает, что у хёнджина над губой всё ещё кривые нарисованные усы, и снова задыхается, в этот раз от смеха, падает и утыкается носом хёнджину в шею. ему кажется, что он счастлив, даже не будучи медузой. представление о счастье у джисона очень скудное. счастье — всё то, что не страх, а страха в семнадцать лет в жизни полно, особенно, если ты растёшь в пригороде возле военной базы. а ещё счастье — это состояние, которое удержать невозможно, потому что на джисона внезапно накатывают мысли о том, что через несколько дней начнётся новый учебный год, к которому он не готов, о том, что отец хёнджина хочет сбрить ему волосы, которые пахнут банановым бальзамом-ополаскивателем и сбривать которые ни за что нельзя, и о том, что джисон собирается сбежать. исчезнуть. переродиться. — мама уезжает к отцу завтра. просто навестить. я отказался с ней ехать, хотя она сказала, что отец это не со зла, просто он человек такой. но я всё равно отказался, — джисон неуклюже сползает с хёнджина, ложится рядом, ищет его руку своей и переплетает их пальцы. — её не будет до сентября. не хочешь пожить со мной пока? можем гахён и чанбина позвать на время, если не хочешь со мной одним. давай? джисон смотрит на потолок и думает о том, что не может хёнджина спасти, но хёнджин может спасти себя сам. — давай сбежим. — куда? — сбегают не куда, а откуда. — но план-то побега у тебя должен быть. — нет. это побег без плана и траектории. мы просто сядем на первый утренний поезд до сеула тридцать первого августа, доберёмся до куда-нибудь, а там решим, что будем делать дальше. — звучит как полнейший хаос, джисон, — хёнджин садится, и джисон садится тоже, прислоняется к стене спиной и смотрит за тем, как хёнджин стирает усы рукавом его свитера. — давай не будем никуда сбегать без плана, ладно? давай ты меня ещё раз поцелуешь. и джисон целует, а на следующий день стучится в дверь квартиры юхён-нуны, несчастный, с необычайным зудящим под кожей желанием бить посуду и кричать, но юхён-нуны не оказывается дома. джисон пинает стену носком кеды, злится и думает, что ляжет рядом с мусоропроводом, как пакет с пустыми бутылками из-под молока, и будет чувствовать себя счастливым просто из вредности. в конце концов, джисон — это стук по батареям, раздражение, плохая шутка во время стенд-ап выступления, над которой смеётся только сам комик — и джисон смеётся тоже. а юхён идёт за покупками в супермаркет возле дворца культуры вместе с юбин, в этот раз целенаправленно. таскает тележку, пока юбин скидывает туда всё, что под руку попадётся, и рассказывает ей о детях, которых учит читать, писать, рисовать домики и человечков и водит на экскурсии в океанариум. юбин обещает провести юхён экскурсию до своего отъезда, чтобы она смогла разнообразить свои любительские рассказы о рыбах и медузах научными фактами. юхён смеётся, уточняет, свидание ли это, и, получив утвердительный ответ, берёт упаковку мармелада со стойки со сладостями у касс. — а почему вы, — она поспешно поправляется. — ты сказала про космос и его хаос тогда? — потому что в космосе хаос. — и в жизни хаос. значит ли это, что жизнь — это космос? — а жизнь — это вообще всё, — вклинивается в диалог гахён, пробивающая им продукты на кассе. — и космос, и война, и революция. — если ты приглядишься, то увидишь, что революция внутри тебя, — говорит джисон и смотрит на хёнджина, который прячет волосы под карминовой шапкой. они курят во дворе прямо возле куста ежевики тётушки ли. дождь недавно закончился, но дождём на улице не пахнет, а дождь пахнет сам: сигаретным дымом, запотевшими стёклами автобусов, клубничной газировкой, отцвётшими мальвами, ржавчиной и пробивающимся сквозь налёт облаков солнечным светом. — почему ты не хочешь выпустить её наружу? — а почему ты не хочешь впустить меня внутрь? — это что это ты имеешь в виду? — ничего из того, что ты там подумал, извращенец. почему ты мне ничего про побег не рассказывал? он же не просто так у тебя в голове появился. — у меня в голове марианская впадина — там что угодно просто так появиться может. — врёшь. не марианская впадина у тебя в голове, а мусор, — хёнджин выпускает дым в мокрый воздух. — но, даже если так, я выучусь на океанолога и опущусь в твою эту впадину, и тогда тебе придётся всё мне рассказать. ты правда сбежать собираешься? — джисон не отвечает, обречённо вздыхает и выпускает сигаретный дым через ноздри. хёнджин толкает его в плечо. — не делай так. всю слизистую себе сожжёшь, — джисон показывает ему язык, отворачивается и чуть не падает в ежевичный куст. хёнджин ловит его за локоть и смеётся. — видел, твоя нуна с научной ассистенткой из вонджу время проводит. как думаешь, между ними что-то есть? — я видел их целующимися на лестничной клетке у квартиры юхён-нуны, — сообщает джисон и всё же ворует ежевику с куста тётушки ли. — но не знаю, насколько это серьёзно. может, они и не совместимы вовсе, а так. люди ведь как носки. у каждого есть пара. её просто нужно найти среди кучи других носков. хёнджин не успевает его метафоре возразить, потому что во двор выбегает гахён, в шортах, с двумя космическими пучками в волосах, и в разных носках поверх капроновых колготок: в белом в красную полоску и в синем в жёлтые звёздочки. джисон и хёнджин оба это замечают и переглядываются. — панкам привет, — гахён бесстыдно срывает ежевику с куста и отправляет к себе в рот. — остальным соболезную. вы к чану-оппе не собираетесь? мы с ним и чанбином хотим сегодня подкаст записывать. о жизни в маленьком городе, о военной базе и всё такое. не хотите быть первыми гостями? только это видеоподкаст, чтобы я в режиме реального времени всё на жестовый язык могла переводить, так что, если у вас волосы немытые, — она кивает на карминовую шапку на голове хёнджина. — лучше не приходите. у нас уже есть чанбин. одного уродца достаточно. — тебе везёт, что его нет рядом и он не может тебя услышать. — да что он мне сделает? дисс на меня напишет? — смеётся гахён. она чанбина, на самом деле, очень любит и считает лучшим другом. иногда, когда им скучно, он читает что-нибудь из своей лирики очень быстро, просто так, без бита, а она переводит его рэп на жестовый язык, тоже быстро, а потом ноет, дует на уставшие пальцы и прячет ладони в карманах куртки чанбина. они лучшие друзья ещё со средней школы, но дисс чанбин правда на гахён написать хочет. — там, кстати, тётушка ли гулять со своим псом собиралась, так что советую скрыться с места преступления, пока не поздно, — гахён срывает ещё несколько ягод с куста и беспечно перепрыгивает через лужу на асфальте. — ну, ладно, друзья-товарищи, бывайте. джисон и хёнджин поспешно докуривают и перемещаются в подъезд, вежливо здороваются с тётушкой ли и её кряхтящим псом и садятся на бетонные ступеньки между этажами. хёнджин стягивает шапку с головы, и его волосы рассыпаются по плечам. джисон хочет зарыться в них пальцами. — а что, если два разных носка хорошо смотрятся вместе? — спрашивает хёнджин. на нём серёжка в виде медузы, купленная на барахолке, в которой работает ёнбок и в которой чанбин ищет винтажные кассеты почти каждые выходные, как раз во время смен ёнбока (совсем не совпадение). — тогда им всё равно нужно искать пару? или можно не искать? — можно не искать, — разрешает джисон и кладёт голову хёнджину на плечо. — но ты, пожалуйста, ищи. — почему это? — потому что такой носок, как я, имеет свойство пропадать. завтра — тридцать первое августа. сегодня — хёнджин нежно целует джисона в макушку, потом в лоб (джисон шутит что-то про покойника), потом в губы, потом в шею, потом оттягивает ворот футболки и целует в ключицу, потом о них почти спотыкается кто-то из соседей, и им приходится завалиться в квартиру родителей хёнджина, и там хёнджин целует джисона ещё ниже, а потом отдаёт ему свои запасные ключи от квартиры, просто на всяких случай. сегодня — джисон прячет ключи в карман джинс, уходит от хёнджина поздно вечером, когда на улицах уже загораются фонари с тусклым янтарным светом, заходит к юхён-нуне, но натыкается на юбин-нуну, без блейзера, улыбающуюся и пьющую чай с горьким шоколадом, сидит с ними на кухне, слушает их смешные пререкания по поводу количества сахара в чае, выскальзывает в спальню юхён-нуны, перекладывает вещи из коробки под её кроватью в рюкзак и идёт к себе, проводить последнюю ночь в пригороде вонджу возле военной базы. завтра, тридцать первого августа, джисон просыпается по будильнику, не будит маму, пересчитывает наличку, которой собирается платить за билет, крепче сжимает лямку рюкзака и запасные ключи от квартиры хёнджина в кармане джинс, смотрит в окно, за которым сохнет от непрекращающихся дождей и спеет ежевикой без пяти минут мёртвое лето, выходит из дома, бежит и запрыгивает — но не в первый утренний поезд до сеула, а к сонному хёнджину в кровать, под тёплое одеяло в смешном пододеяльнике с персонажами какого-то детского мультфильма, греет ноги, обнимает со спины, случайно будит, трёхэтажно выругивается, извиняется и получает поцелуй в нос от мальчика с торчащими во все стороны волосами и родинкой под левым глазом. — ты чего так рано? — ничего. — врёшь. глаза хитрые. — они у меня всегда такие, — джисон зарывается пальцами хёнджину в волосы. — вообще, я собирался сбегать, но проходил мимо твоего дома и вспомнил, что не рассказал тебе кое-что важное. а как же, не сказав важное, сбегать? — что важное? — у меня в голове не марианская впадина и не мусор — многозначительно шепчет джисон. — у меня там вообще ничего нет. никакого мозга. как у медузы. — и что это значит? — хёнджин улыбается и прижимает джисона ближе к себе. — что ты счастлив? — что я счастлив, — соглашается джисон. — а ещё, что я не хочу никуда сбегать. потому что сбегают не куда, не зачем, и даже не откуда, а от кого. а джисон от хёнджина никогда не захочет сбежать..*･｡ﾟ
в пригороде вонджу возле военной базы из развлечений — только океанариум, редко посещаемый, с коридорами, застеленными пыльным ковролином, и тусклыми жёлтыми лампами под потолком, омывающими помещение мёдом. в зале с медузами стоят две девушки. одна из них — в блейзере, который никто в пригороде ни за что бы никогда не надел — другая ест мармелад из упаковки, купленной в торговом автомате в пустом главном холле, в котором эти же девушки целовались меньше часа назад. медузы за толстым аквариумным стеклом светятся оранжевым в густой синей воде. — они простейшие существа. у них нет мозга — только щупальца, рот и половые органы, — говорит юбин и крадёт мармеладного червячка из упаковки в руках юхён. — они почти не эволюционировали, но умудрились просуществовать как вид более шести сотен миллионов лет. и, скорее всего, когда глупые и слабые люди загрязнят нашу бедную планету окончательно, и глобальное потепление начнёт подогревать океан, как на газовой плите, медузы, которые размножаются в тёплой воде с огромной скоростью, вытеснят популяцию рыб и моллюсков, и, может, и самих людей тоже. и тогда жизни не будет ни в космосе, ни в океане, — юбин сталкивается с юхён взглядом и грустно улыбается. — иногда мне кажется, что всё это зря — то, что я, кто-то вроде учёной, пытаюсь всё это изменить, спасти живых существ вокруг нас, а ты, кто-то вроде учителя, пытаешься научить маленьких людей ценить и любить жизнь и окружающую их красоту. иногда мне кажется, что спасти кого-то или что-то нам просто не под силу. вокруг — один хаос. — может, так и есть, — юхён улыбается и берёт юбин за руку. — но, быть может, — я могу ошибаться, конечно, я ведь не космонавтка и не астроном, и не океанолог, а, прежде всего, всё-таки человек — во вселенной творится хаос, но изменить я кое-что всё же могу. — что? — свою жизнь. а моя жизнь — это и космос, и океан, и война, и революция.