Проклятие

Кровавое пламя осени доживало свою мимолетную жизнь на ветвях старой осины. Ещё несколько дней, и оно окончательно потухнет, оставляя голый чёрный остов на растерзание холодным ветрам, пока редкий снег не укроет его тонким покрывалом пепла. В холодных аметистовых глазах отражалось небо. Серое, угрюмо затянувшееся тучами, готовыми вот-вот пролить горькие слезы на бедную почву. Йона смотрела ввысь не отрываясь, и губы её шептали нечто, похожее на молитву, но Зено знал, что это была не она — Небеса оставались глухи две тысячи лет его одиночества и ещё столько же после, убив последнюю веру четырёх драконов и их госпожи в богов. Картины прошлого вставали перед внутренним взором: такая же осень, мрачные горы, кровь, текущая сквозь пальцы, зажимающие рану на хрупком теле, и полная безумия синева во взгляде Громового Зверя, молящего и заклинающего спасти — неважно каким способом! — самого дорогого человека. Кто знает, не окажись они трое в каменной ловушке с раненой принцессой, не поддайся Зено на уговоры Хака… Стали бы они все счастливее? С первыми каплями дождя на землю упал Джи-Ха. Его драгоценная ноша молча сползла со спины, и Оурью поспешил обнять обоих — слишком много лет прошло с последней встречи. До Киджи, ушедшего во дворец Хирью наставлять молодого короля, им ещё предстояло добраться. Будь их воля, то скрылись бы вместе в самой глухой части света или стали незримыми защитниками проклятого королевства, на алтарь благополучия которого сложили те драгоценные годы, что могли бы подарить тогда ещё живым близким… Но судьба толкала их в спины, а ищущих помощи к их порогу. И нельзя было от этого скрыться даже в жерле вулкана. Одна ошибка глупого старого дракона сломала жизни ещё четверых. Даровав бессмертие принцессе Йоне, Зено не смог забрать его обратно. И спустя много лет они осознали страшную истину: пока жив Хирью, его стражи умереть не способны. В возрасте семидесяти девяти лет один из величайших правителей Коуки издал свой последний вздох в объятиях вечно юной и прекрасной жены. Разменяв сотню, ушёл лекарь, чьё имя оставило след в легендах и сказках. Остальных не стало ещё раньше. В Джи-Ха долго кипела ненависть, гоня все дальше и дальше от тех, с кем крепкими цепями сковала злая случайность. Появлялась ненависть и в измученных душах его товарищей. Они давно устали от всего: от нескончаемой вереницы дней, людской мелочности и злобы, от безумного жестокого мира и даже друг от друга. Но Джи-Ха возвращался, и ненависть утихала. Цепи не исчезали, однако влачить их вместе было легче. Даже застыв во времени телом, трудно остаться неизменным внутренне. Все они сломались. Старость залегла глубокой тенью в глазах, контрастируя с гладкими молодыми лицами. — Нам пора, — Зено коснулся плеча госпожи, и та медленно кивнула. Слабая улыбка коснулась печально изогнутых губ. Дорога звала вечных путников, находящих крупицы покоя лишь в таких же неприкаянных душах, да в памяти, коей полнилась земля. Иногда, лёжа под звёздным небом и вслушиваясь в дыхание спящих друзей, Зено думал, что он почти счастлив. Но наступало утро, и взгляд его цеплялся за бывшую королеву, ставшую кривым отражением Хирью. За метавшегося на привязи Рекурью, не способного почувствовать вкус свободы, печально-отстранённого Сейрью, лишённого веры Хакурью. Отчаяние не трогало лишь его, прошедшего уже этот круг Ада. Но если бы боги позволили вновь вернуться на перепутье выбора…

* * *

— Зено? — рассвет играет со зрением злую шутку, и на мгновение Оурью видит кровавые росчерки на заплаканном бледном лице. Видение исчезает, стоит только моргнуть. — Всё хорошо, юная госпожа! Сердце бьётся медленно и глухо, словно увязло в липкой смоле. Мерзкое ощущение на коже хочется стряхнуть, смыть, соскрести с себя, как и мысли, витающие в голове. Что может быть желаннее, чем прекращение вечного одиночества? И что может быть эгоистичнее? Подарок короля обжигает пальцы, и Зено сжимает его всё крепче. Как же велик соблазн! — Ты что-то сам не свой последние дни, — ворчит Юн, кинув обеспокоенный взгляд. — Всё точно в порядке? Вина и благодарность за чужое беспокойство тесно переплетаются с тоской. Зено вбирает в себя каждую мелочь, каждое мгновение, проведённое вместе, зная: однажды — совсем скоро — всех окружающих его людей не станет. Лишь он останется хранителем истории, сотворённой ими. Способность даровать другим бессмертие — это проклятие, которое Зено никогда не позволит себе использовать.