Ограбление века

Мишель с большой долей подозрения разглядывал объемистый сверток в его руках все то время, пока он сбегал вниз по лестнице, но ничего не сказал. – Ужинаю не дома, буду поздно, – коротко предупредил Кондратий, перепрыгивая последнюю ступеньку. – Если мне будут звонить, ты понятия не имеешь, где я. И Паше, будь другом, тоже ничего не говори. – Ох и темнишь ты в последнее время, – покачал головой Мишель. – Как скажешь. Но отбиваться от него будешь сам. «Если все удастся, – подумал Кондратий нервно, – отбиваться мне придется разве что от объятий. Если же нет, то и не до того будет». Он бросил последний взгляд в ростовое зеркало на стене: не зря ведь все-таки примета гласила, что это нужно обязательно сделать до выхода из дома? Перед всяким важным делом суеверность любого человека закономерным образом возрастает, ничего удивительного в этом нет. Вот так. Внешний вид в порядке, нужные вещи с собой. Можно было идти. Кондратий успел отдернуть пальцы от дверной ручки, как раз когда прямо над ухом раздалась до содрагания знакомая трель – и кого это только принесла нелегкая так не вовремя? Быстро взглянув на Мишеля, он рванул в сторону и спрятался за выступом стены, вдающимся в помещение между гостиной и прихожей. – Добрый день, Михаил, а я не к вам, я к вашему другу, – елейно пропел от двери последний человек, которого Кондратий хотел бы сейчас видеть. Проклятье. Чего ему опять? – К Павлу? Боюсь, вы пришли рановато, его нет дома, – так же вежливо протянул Мишель. – Нет-нет, не к Павлу. К другому вашему другу, – радостно заверил Романов – судя по тону, искренне восхищенный крайне удачным, по его собственному мнению, оборотом речи. – Кондратия тоже нет. – Неужели? Его автомобиль здесь. – Он взял такси, – с ходу нашелся Мишель. Кондратий мысленно зааплодировал. В последнее время с везением в его жизни были явные перебои, но с друзьями ему когда-то несказанным образом повезло. Правда, Романов был об этом несколько иного мнения и, судя по звуку шаркнувших о паркет деревянных ножек, нагло уселся на стул в прихожей. – Ничего, я подожду. Кондратий бросил взгляд на входную дверь. Чисто теоретически, он мог бы попробовать прокрасться туда незамеченным. Время-то не ждет, уже почти пять, а учитывая сложности вечернего трафика… Романов, вроде бы, изучал собственные ботинки. Мишель перекрывал ему вид на дверь. Кондратий глубоко вздохнул и стал на цыпочках пробираться к двери, не наделав по дороге лишнего шума, но, к огромному его огорчению, сохранить секретность удалось только до середины прихожей: потом Николаю Павловичу приспичило полюбоваться своим отражением в зеркале, и вся конспирация провалилась на месте. Ох, не быть ему успешным гангстером, не быть. – Так вот же он! – обрадованно воскликнул Романов, поднимаясь со стула. – Ах, видите ли, забыл некоторые вещи, – попытался оправдаться Кондратий, для убедительности демонстрируя сверток. – Пришлось вернуться... с черного хода. Простите, очень спешу, позвоните мне, а лучше заходите, когда вам удобно. Но Романов так сразу сдаваться намерен не был. Он резво схватил убегающего Кондратия за локоть и почти приказным тоном сообщил: – Будьте добры задержаться, я отниму у вас всего минуту, может быть, две. Ваши дела никуда не убегут. – Разве что только минуту, – буркнул Кондратий, пытаясь вырвать локоть из цепких пальцев. – Точнее, секунду. Взглядом он нашел Мишеля, бессловесно умоляя о помощи, но Мишель лишь развел руками. – Значит, так, – продолжил тем временем Романов. – Мне ценен ваш деловой подход, вам наверняка интересна сфера моих исследований, близкая к вашей. Вы умны и красивы, я успешен и обладаю прочной репутацией в нужных кругах. Вы поможете мне осуществить мечту всей моей жизни, я почту за честь устроить ваше будущее и избавить от необходимости портить зрение в пыльных архивах. Пока Мишель непонимающе переводил взгляд с него на Романова и обратно, а Кондратий пытался понять, что все это вообще может значить, Николай Павлович свободной рукой пошарил во внутреннем кармане пиджака и извлек красную бархатную коробочку. Крышка поднялась; из коробочки сверкнул, ослепляя, огромный квадратный бриллиант. – Это вы на что намекаете? – уточнил Кондратий, не желая мириться с самой очевидной мыслью. – Совершенно ясно, на что это я намекаю. – Романов, кажется, начинал злиться. – Я предпочитаю действовать решительно и однозначно. Однажды я скупил все билеты в вагон первого класса, чтобы хоть в пути насладиться спокойным одиночеством. Ну, не тяните, отвечайте сейчас же. – Послушайте, я не могу связать свою жизнь с человеком, которого едва знаю! Мы с вами совершенно не знакомы. Приходите к нам завтра, поужинаем, поговорим, к чему такая спешка? – Кондратий и хотел бы разрядить обстановку, но сам понимал, что едва ли в этом преуспевает. И это несмотря на улыбку и шутливые интонации. – Я ведь не билет и не поезд – и не могу принадлежать вам лишь потому, что теперь вы вдруг устали от одиночества. Он вновь попытался выдернуть правую руку из стального захвата, но безуспешно – более того, Романов, кажется, от его слов и действий просто вскипел. – А вот это уже капризы, – резко припечатал он, вытаскивая кольцо из коробочки и надевая Кондратию на нужный палец. Бриллиант сверкал до нервного тика раздражающе, но Паша, наверное, его бы обязательно выковырял и пустил в дело. В глубине души Кондратий подозревал, что о помолвочных кольцах, даже внезапных и не то, чтобы желанных, следует отзываться более уважительно. – Вот так. Дело сделано, теперь идите, куда вам угодно. А, нет, подождите, чуть не забыл. Романов был тоже – отвратительно высоким. Тоже, потому что вспомнился случай перед входом в «Рэдиссон» несколько ночей назад, когда на прощание ему тоже перепал поцелуй, на который он не давал, вообще-то, никакого позволения. Неужели нахальство – врожденная черта всех высоких людей? А целовался Романов донельзя прагматично. Как будто не человека целуешь, а часы. Кстати, часы: Кондратий умудрился кое-как посмотреть на циферблат на стене – стрелка там уже переползла за пять. С этими помолвками и на ограбление опоздать недолго! Кое-как отцепив от себя Романова, он вылетел во входную дверь, не помня даже, удосужился ли попрощаться, и не утруждая себя тем, чтобы взглянуть на молчаливо шокированного Мишеля. Если бы Кондратий умел читать мысли, до него бы, конечно, донеслось напоследок размышление о том, кого Паша прикончит первым – его самого или Романова, но Кондратий мысли читать, к сожалению или к счастью, не умел. Такси высадило его вблизи Дворцовой площади только без двадцати шесть. – Где вы пропадали? – первым делом спросил Сергей, бегло осматривая растрепавшиеся после короткой пробежки волосы и выползший на щеки румянец. – Обручался, – пожал плечами Кондратий. Сергей от неожиданности даже кашлянул. – Уже пора было выходить, а тут этот дурак вломился делать мне предложение! Ну я и обручился с ним, чтобы вас не задерживать, а что мне еще оставалось делать? Я ведь не опоздал? Да идемте же! – Нет, не опоздали, – ровно процедил Сергей, неприязненно осмотрев огромный камень в кольце. – Более того, до закрытия двадцать минут, так что вы еще и замуж выйти успеете. На этот раз возмущаться возмутительным шуткам возмутительного субъекта Кондратий не стал, а только потащил его под руку через всю площадь к музейному входу. Сверток с одеждой пришлось по просьбе смотрителей оставить в гардеробе – среди приличного вида сумок и подарочных упаковок он смотрелся несколько чужеродно, но сотрудники улыбались всем посетителям одинаково, и до содержимого никому не было дела. Сергей прихватил со стенда брошюру о выставке – то ли по профессиональной привычке, то ли для отвлечения внимания – и они неспешно проследовали в зал за основной массой ценителей и зевак. Дневной толпы в зале не наблюдалось, а охрана, измотанная стоянием по стойке смирно, следила за происходящим неохотно и отчасти даже сквозь пальцы. – Янтарная комната, – шепнул Сергей, прежде чем ловко подвинуть Кондратия в сторонку и свернуть за угол. – Какая… – начал было Кондратий в ответ, но осекся, вспомнив разговор накануне. Янтарная так янтарная. Сейчас, кажется, самое время было в самом деле прекратить задавать вопросы и довериться специалисту. – Успешно, – отчитался Сергей по возвращении. – Сверим часы… Итак, у нас с вами еще целых пять минут на знакомство с прекрасным. Очень советую обратить внимание на великолепную ширму конца девятнадцатого века и не восстановленный камин за нею. Под светский разговор, не привлекающий к себе постороннего внимания, они сделали круг по залу, останавливаясь у каждого второго акварельного эскиза. Эскизы вывесили здесь, чтобы занять пустое пространство стен и предложить хотя бы такую альтернативу главному экспонату, пока он был недосягаем из-за очереди. – Иногда у меня складывается впечатление, что я уже видеть не могу картины, – честно пожаловался Кондратий. – Никакие. – Это нормальная человеческая реакция на то, с чем приходится иметь дело двадцать четыре часа в сутки, – кивнул Сергей. – На что я и уповаю относительно нашего плана. Сложные технические решения вроде того, с которым нам предстоит иметь дело, в нормальных людях вызывают первобытный страх. Витиеватые формулировки, равно как и глубокомысленные паузы, ясности не особенно прибавляли. Кондратий переспросил: – И что из этого следует? – Из этого следует, – терпеливо прояснил Сергей, – что вместо выполнения прямых обязанностей люди склонны впадать в панику. Что нам с вами и нужно. Людей в зале становилось все меньше и меньше. Они замкнули круг и стояли теперь сбоку от каминного портала, якобы любуясь наброском крымского побережья. – Чудесный Айвазовский, – похвалил Сергей. – Подумайте о том, что можете никогда больше не увидеть ничего подобного вживую… До закрытия музея остается пара минут, так что есть еще возможность уйти со всеми. Или остаться. Скажите, она вам действительно нужна как воздух? Кондратий взглянул ему в глаза и со всем безнадежным отчаянием, которое испытывал последнее время, прошептал: – Больше! Больше, чем воздух. Сергей вздохнул. – Тогда идем. И, пожалуйста, слушайтесь меня, иначе нас обоих не ждет ничего хорошего. Звонок, оповещающий о закрытии музея, застал их скрывающимися за самой близкой к уже полюбившейся ширме колонной. Сергей достал из кармана горсть монет, вложил между листами прихваченной заранее брошюры и устроил на углу огромного мраморного подножия. Тихо предупредил: – Сейчас поймете, что за естественная реакция. Естественная реакция последовала почти сразу после того, как они отошли и, привычно играя благовоспитанных законопослушных граждан, застыли у зеркала. Сергей поправлял бабочку, Кондратий просто уставился в отражение и не знал, куда себя деть, а вот музейный служащий, собирающий по углам мусор, прихватил и брошюру – из которой на пол немедленно посыпались рубли и копейки, поднимая шум и привлекая к себе все внимание. Короткой заминки Сергею хватило, чтобы сгрести Кондратия в охапку и утащить за ширму в каминный проем. – Я все понял про естественную реакцию, но не могли бы вы быть хоть немного поаккуратнее? – просипел Кондратий в ладонь, предусмотрительно зажавшую болтливый рот. Сергей смолчал, даже если хотел что-то ответить, дождался, пока зал опустеет, и уже куда осторожнее, только за руку придерживая, перетащил его под ближайшим заграждением в предусмотрительно открытую подсобку. – Так вот зачем вы… – Да. За этим. Вам удобно? Он издевался, конечно. По-настоящему издевался. В каморке было темно, но у талантливого взломщика нашелся в кармане фонарик, которым он теперь просвечивал темноту, то и дело наводя луч на прижавшегося к какой-то старой стремянке Кондратия. Точнее было бы сказать, не прижавшегося, а прижатого – собственно, как раз весом Сергея, кое-как поместившегося рядом. – Нормально, – сдавленно ответил Рылеев, стараясь всем телом слиться со стремянкой. – Я просто не рассчитывал на столь тесное сотрудничество. – Простите, номера класса «Люкс» были заняты. Позвольте на всякий случай вас немного подвинуть… Под «подвинуть» подразумевалось, оказывается, ни много ни мало затолкать его самым небрежным образом в проем между стремянкой и стеной. При ближайшем рассмотрении проем оказался нишей для рабочей одежды. От одежды пахло пылью, краской и гипсом, и отчего Кондратий чихнул и угодил лбом прямиком Сергею в плечо. – Ведите себя потише, – пожурил его Сергей. И распластал собой по шершавой крашеной стене. Снаружи их скрывала, непонятно только, от кого, импровизированная штора из старых вещей, без фонарного луча стало темно, хоть глаз выколи, и совершенно внезапно Кондратий поймал себя на мысли, что тесное сотрудничество вылилось скорее в плюс, чем в минус – проще говоря, что между Сергеем и стеной ему было спокойнее, чем было бы между стеной и той же стремянкой. За стеной слышались шаги. Кто-то прошел в непосредственной близости от каморки, остановился, покрутился на месте. Затем вернулся к двери, как будто почуял неладное, распахнул ее и заглянул внутрь, но ничего подозрительного, разумеется, не увидел. После чего Кондратий услышал звук ключа, поворачивающегося в замочной скважине, и снова – удаляющиеся шаги. Сергей вылез из укрытия первым, щелкнул выключателем тусклой лампочки, помог выбраться Кондратию и теперь уже полноценным образом осмотрелся. – Он нас запер, – в ужасе прошептал Рылеев, на всякий случай толкнув дверь. – Дверь заперта. Он нас закрыл! – Ничего, так даже романтичнее, – неожиданно спокойно отреагировал Сергей. – Я думал, вы ценитель романтики. Нет? – Да я сейчас в обморок упаду прямо здесь, – честно сознался Кондратий. – Не упадете. Падать некуда. Может быть, бандиты так себе представляют романтику, но на чисто субъективный взгляд Кондратия, обстановка мало чем напоминала хотя бы ужин при свечах, не говоря уж о вечере в театре или поездке за город. С потолка еще и капало время от времени, причем совсем не так, как капает печальный и задумчивый петербургский дождь. Сергей же, убедившись, что с первым приступом паники он все-таки справился и падать в обморок взаправду не собирается, взялся за работу. Из бездонных карманов миру явился обычный белый мелок. На полке у двери, оказывается, заранее была припрятана складная рулетка, с которой он принялся теперь вымерять какие-то расстояния на боковой стене. Несколько раз Сергей наклонялся вперед, чтобы зажатым в зубах мелком проставить отметки, и выглядел при этом крайне сосредоточенным. Закончив с приготовлениями, он выпрямился, выплюнул мелок, навскидку оценил получившуюся разметку и удовлетворенно хмыкнул. – Подайте магнит, если вас не затруднит. – Какой магнит? – не понял Кондратий. – Где я вам его возьму? – Справа на полке. – Сергей протянул руку навстречу, хотя в его сторону даже не посмотрел. Кондратий понятливо замолчал, пошарил по полке, нашел магнит. – Благодарю. Манипуляции со стеной принимали все более странный оборот. Ориентируясь на меловые черточки, Сергей прижал магнит к стене и прислонился к ней ухом. Одобрительно кивнул сам себе – и стал медленно-медленно, с усилием надавливая на железную ручку, вести магнит по стене в сторону двери. Мозгом Кондратий понимал, что отвлекать его сейчас не стоило бы, но настырное любопытство в нем жаждало объяснений. И поэтому он громко зашептал Сергею на ухо: – Это зачем? – Снял с крючка… ключ, – так же шепотом объяснил Сергей, перебираясь магнитом на дверь подсобки. Секунду дал себе, чтобы перевести дыхание – и начал аккуратно спускать магнит к полу, пока у самого подножья двери не отнял его, и ключ не упал с тихим звоном на паркет с внешней стороны, почти сразу притянувшись к магниту через щель под дверью. – Вы же не собираетесь сидеть здесь до утра? Надо полагать, Кондратий посмотрел на него, как на восьмое чудо света, обнаруженное целым и невредимым в подсобке главного музея страны. Сергей ничего, кроме последней мягкой колкости, не произнес, но по лицу было видно, что он польщен. И даже с поистине рыцарским благородством сам сбегал в гардероб за свертком с лохмотьями, по дороге прихватив жестяное ведро – по-видимому, забытое после дневной уборки. – Я чувствую себя пугалом, – пожаловался Кондратий, когда штаны были натянуты поверх его куда более элегантных брюк, а пояс зафиксировал их на узковатой для безразмерной одежды фигуре подобно перетянутому бечевкой картофельному мешку. Сергей помог ему влезть в мерзкую на вид и на ощупь кофту и под конец водрузил на голову облезлую шапку с неудобным козырьком. – Не волнуйтесь, вы неотразимы, – буркнул он себе под нос. – А вот и наш первый выход. Как фокусник, Сергей вновь залез во внутренний карман пиджака – как только все то, что он притащил с собой, там умещалось? – и выудил сложенный вдвое… – Только не снова эта штуковина, – взмолился Кондратий. – Пожалуйста, давайте уже просто ее украдем. Я ненавижу ныть, но... – Да вы что, это же наше главное оружие, – почти рассмеялся Сергей, скрепляя вместе две деревянные пластины. – Скоро. Совсем скоро, наберитесь терпения. Вот посудите сами: вы охранник, стерегущий по ночам старье, которое стоит черт знает сколько и даром вам не сдалось, что бы вы по этому поводу чувствовали? – Я бы взбесился. – Именно, – кивнул Сергей. – И не только вы. Кто угодно взбесился бы. Вы можете, кстати говоря, посмотреть, только надолго не высовывайтесь. Разумеется, Кондратий воспользовался – не мог не воспользоваться – таким щедрым предложением: ему и так пока что разрешали мало, а запрещали практически все. Так ведь еще и положение было не тем, чтобы возмущаться ущемлению прав. Тихонько он выбрался за Сергеем из подсобки. Музейный зал казался непривычно большим – с одной стороны, по сравнению с крошечной каморкой, а с другой – без обычной для него толпы народа. Царил полумрак, только лампочки светились в нем ярко-синим, создавая защитное поле вокруг короны. Сергей жестом показал ему оставаться ближе к безопасному укрытию, а сам перешагнул заграждение и остановился ровно напротив витрины. Замахнулся, прицелился и вдруг запустил бумеранг через весь зал – тот сделал круг ровно над короной и прилетел обратно, угодив практически в руки. – Думаете, это… Договорить не вышло: Сергей развернулся и рванул назад, прихватив с собой и Кондратия тоже, затолкал его в подсобку и плотно захлопнул за ними дверь.