***
— Кто эта тварь? — рычит темноволосый в динамики и сильнее сжимает в ладонях контролеры, направляя машину в другую сторону от Ангела. Все шло ровным счетом отлично, и Мин уже планировал в следующие пару минут разделаться с существом, а потом вернуться с Евой в здание, но, видимо, у судьбы другие планы. Новая Ева с Ангелом буквально танцует. Движения быстрые и настолько плавные, что сверхзвукового ножа можно и не заметить ровно до того момента, пока он не прорезает А.Т-поле. — Ты про неведомую мне херню или машину для убийств, м? — Из динамиков слышится мурлыканье Чимина и Юнги точно знает, что тот сидит на своем месте, попивая кофе из термоса и абсолютно не волнуясь за ход боя. Пак вообще никогда не выражает эмоций в отношении боев, лишь вклинивая изредка «Вот это охуенно» и «Ты сейчас сдохнешь». Иногда Мин удивляется тому, как его еще не уволили из штата медиков. — Я про эту суку, которая у меня победу из рук забрала. — Ах, ты о Евангелионе. Прибыл из Канады совсем недавно, пару часов назад. Самая новая и активная модель без заморочек в настройках, даст даже фору Еве-01, — В чужой речи слышится смешок и Пак красуется так, будто ночами собственными руками собирал каркас робота. — Оповести пилота, что я его лицо сожру, а потом проткну копьем Лонгиния, если эта хуйня повторится еще хотя бы раз, — рычит Юнги и уже по колено огромного робота стоит в крови Ангела, смотря как бордовая жидкость скатывается по ярко-красному корпусу машины. Красиво до тошноты, если бы в кабине чувствовались запахи этого смрада. — Тебе передали, чтобы ты пошел нахуй со своей разваливающейся машиной, — Чимин в динамике заливается смехом, а на фоне слышатся аплодисменты, принадлежащие новому пилоту. Юнги хочется убивать, ибо все это принадлежит ему: аплодисменты, сама вылазка, бой, Ангел. Он не реагирует так даже на мелкого Чонгука, который первое время красовался в своей «Первой», пытаясь показать, что он лучший пилот. Выдвигая корпус в лифт, и скрываясь под землей в направлении ангара, темноволосый все еще прокручивает в голове каждое движение, сделанное новым пилотом, которого парень мысленно прозвал гнидой и сам себе пообещал научить того пить не только соединяющую жидкость для пилотов, но и кровь. Из мыслей, переполненных фантазиями с расчлененкой и видами раскрытых ребер, Юнги вырывает Чимин, лучисто улыбающийся той самой улыбкой, которая у них между собой посылает сигнал к бегству. Рядом с ним — тощая фигура в красно-черном костюме, наглухо затянутом до подбородка. «Острый какой-то» — скачет в мыслях Мина, который бегло осматривает локти и колени, затянутые в дорогую ткань, опасно натянувшиеся на сгибах костей, а обладатель угловатой фигуры стоит полубоком и обращает свой взгляд на то, как сейчас, крепят на места Евангелионов, сразу же приступая к их очищению и диагностике после очередного боя. — Это Чон Хосок, пилот «Двойки», я тебе уже о нем говорил, — Чимин нарушает гнетущую тишину и еще шире растягивает уголки губ в улыбке, причем настолько, что даже проходимец поймет, насколько она пропитана фальшью и желанием сбежать от напряжения между этими двумя. Но только Пак остается на месте, деловито поправляет края халата, измятом при длительном сидении на одном месте, теребит карман на груди, всегда содержащий персиковую карамельку, и одними губами говорит Юнги «Ну это пиздец». Чон Хосок после озвучивания собственного имени даже не поворачивается: смотрит на трудящихся людей, застывший в мертвой позе, но следом резко разворачивается, сразу же растекаясь в улыбке. — Так это ты хочешь сожрать мое лицо? — слова у Чона вырываются мурлыканьем, улыбка приобретает вид усмешки, фиксируясь лишь на левом уголке губ, а руки направляются за спину нагибающегося корпуса. «Кулаки сжимает?» — предполагает Юнги и цепляется взглядом за чужие глаза, отмечая про себя, что даже разрез острый, внушающий, что их обладатель то еще подловатое создание вселенной. — Поверь, я буду обгладывать его, если ты еще раз попытаешься влезть в мою работу и выставить меня придурком на передовой, который просто стоит и наблюдает, — темноволосый делает пару шагов навстречу, с особым старанием повторяет позу Хосока, и чуть ли не в нос ему дышит. — Я не люблю делиться, Чон Хосок, запомни это раз и навсегда. Слова Мина выходят с рыком, а на лице напротив нет ни малейшего намека на страх, волнение или другие эмоции, которые обычно появляются у людей, когда им говорят о возможной кончине. Хосок улыбается и в глазах читается «Веришь или нет, мне поебать».***
— Все еще хочешь сожрать мое лицо? — разрезает тишину и Юнги готов поклясться, что этот вопрос теперь ему сниться будет, причем в самых откровенных снах, ибо сейчас перед ним стоит сам Чон Хосок на коленях и с особой любовью сосет. Чон Хосок, который один из лучших пилотов, у которого лучшая связь со своим Евангелионом, который опускался в терминальную догму и с профессионализмом убивал Ангелов. Тот самый Хосок, который сейчас прикрывает глаза от наслаждения моментом и трется щекой о головку члена Юнги, при этом мурлыкая себе под нос что-то. Ему нравится подчиняться, так что на грубую ладонь старшего, зарывающуюся в волосы с силой сжимающую их у корней, Чон почти не реагирует. Лишь снова берет истекающий смазкой орган в рот и посылает по нему короткую вибрацию благодаря стону. Юнги хочется умереть и возродиться в этот момент, ибо это похоже на сюжет дешевой драмы, которые они с Чимином иногда смотрят, поедая рамен. Главный герой обязательно влюбляется в антагониста, делает его хорошим персонажем и все играет красками, радугой и звонами колец. Только вот рыжеволосый на коленях не особо желает становиться тем самым человеком, который встанет на путь истинный. Ему нравится язвительно отвечать на любые слова в его адрес, отбирать у несчастных людей работу, закатывать глаза и абсолютно плевать на моральные устои, сложившиеся в Нерве. А еще ему ужасно нравится отсасывать Мин Юнги прямо после боя, еле успевая стянуть со вспотевшего тела костюм, чувствовать во рту привкус члена и ощущать запах, который исходит только от любовника. Ему нравится объезжать Мина жаркими ночами, путаясь вместе с ним во влажных простынях, меняя позу, и принимать в свое тело очередную порцию спермы, которая к утру превратится в засохшую корочку на бедрах. Ему нравится видеть в зеркале укусы и засосы, которые старший ставит чаще всего в моменты обострения чувства собственности, сопровождая их рыками и шепотом на ухо «Мой». Ему вообще нравится принадлежать Мин Юнги. — Поверь, я буду обгладывать его, если ты сейчас остановишься, любовь моя, — темноволосый на пробу толкается в чужую глотку и мгновенно расплывается в блаженной улыбке, ибо любовник принимает его идеально. Он двигает бедрами чуть быстрее и жестче, в этот раз точно слыша, как яйца шлепаются о чужой подбородок, и опускает руку ниже, обхватывая шею рыжего ладонью. Под ладонью чувствуется собственный член, двигающийся с влажными чмоками во рту у Чона, а в голове шум, вперемешку со стонами, которыми насыщена каждая их совместная ночь. Юнги не особо нравится нежность и сладость, ему нравится трахать горло Хосока, вжимая его носом себе в лобок, крепко сжимать чужие волосы, слышать шлепки двух тел и находиться на какой-то грани собственного состояния между эйфорией и клинической смертью в попытке задержать дыхание при оргазме. Еще больше ему нравится собственная сперма на лице Хосока, рассыпанная новой волной веснушек и подтеков на карамельной коже. — Выглядишь охуенно, — у пилота Нулевой дыхание сбитое, а в глазах все же щенячья нежность, которая почему-то появляется после оргазма, как и желание дарить партнеру всю заботу. — Но еще более охуенно с твоим членом во рту, верно? — Чон усмехается прямо как во время их первой встречи, только сейчас стоит на коленях и двумя пальцами собирает с лица сперму, отправляя ее в рот. Мин Юнги для Чон Хосока — любимое пушечное мясо. Но все же чуть больше он любит его член.