поцелуй меня, прошу, поцелуй

День первый. Перемещение во времени это пиздец как тяжело. Клаус, кажется, ещё не до конца понимает, где он. Кружка с чаем на один миг становится гранатой, а чайная ложка чекой. Хочется просто-напросто снова прыгнуть в пучину наркотиков, расслабляющую душу и убивающую тело. Но вместо этого он несёт все к унитазу и смывает, с силой нажимая на кнопку раз семь и в мыслях умоляя, чтобы в таблетках была его душа. Так называемой семье просто по барабану на его состояние, каждый занят затягиванием собственных ран. Лютер тушит огненную обиду на отца в сердце, Эллисон раз за разом сжимает телефонную трубку в руках, когда бывший муж снова отказывает в встрече с дочкой, Диего рычит на всех из-за потери единственных важных женщин в его жизни, Ваня же просто ошивается со своим шизиком. А Четвёртый... Четвёртый прямо сейчас сжимает отравленные осколки своего гребанного сердца и отчаянно пытается склеить его воедино, раз за разом режется о воспоминания. Бен в углу его комнаты безразлично наблюдает за всем, сложив руки на груди. Хочется верить, что вот... один взмах ресниц и Клаус вновь в объятиях любимого Дейва, его губы затянут в свой плен, тепло окутает обоих и с легкой улыбкой пообещает им двоим светлое будущее. Но пока они празднуют победу их любви, пули разрушают все, тьма тянет когтистые лапы к его возлюбленному и утаскивает в бездну. Этой ночью он так и не смыкает глаз. День второй. Осознание подобно отвратительной чёрной слизи растекается по всему мозгу, выбивая желание вбить себе в череп гвозди на самую высоту. Четвёртый просто сидит и смотрит в пустую стену, словно там может материализоваться Дейв. Будто то, что он сейчас до красных отметин впивается ногтями в кожу плеч и крупно дрожит поможет отпустить все мысли и снова вернуться в привычный образ жизни. Один братец все же обращает своё царское внимание на его персону. Насмехается над состоянием, говорит о том, как понимает и попивает свой американо. Клаус надеется, что напиток отдаёт мусором во рту Пятого. Таким же отталкивающим и мерзким, как душа этого пубертатного гадёныша. Но нет же, тот доволен до ужаса то ли страданиями брата, то ли кофе в своей кружке. Клаусу хочется тихонько взвыть, закусывая губы, но нельзя, нужно держаться хотя бы до того, как Пятый наконец свалит. Тот не собирается отступать, а лишь щебечет что-то про конец света через несколько дней. Желание резко меняется. Теперь соблазн придушить этого мальчишку, вжимая в стену и точно также гаденько улыбаясь, достигает апогея. Но вот головная боль всех Харгривзов(а может и целой планеты) покидает комнату Четвёртого с явно разочарованной мордашкой. Судя во всему, побежал доставать Лютера, надеясь урвать хоть какую-то дозу за сегодня. Клаус откидывается на кровати и тут же вырубается, на этот раз видя лишь череду прекрасных картинок. Царство снов щадит его. День третий. Он наконец-то впихивает в себя хоть какую-то еду, игнорируя рвотные позывы и спазмы в желудке. Немного подгоревший омлет имеет вкус пенопласта, а чай почему-то отдаёт железом. Бен уговаривает его выйти на улицу, утверждает, что это поможет. Четвёртый как всегда игнорирует призрака и плетётся в ванную. Отражение в зеркале явно недовольно, кажется то в неприятии кривит губы, безмолвно повторяя «слабак». Клаус снимает одежду, оглядывает себя, сжимает худые плечи оледеневшими ладонями, отрезвляя. Шланг душа навеивает мысль об удушении к хуям собачьим. Пиздецки горячая вода больно бьет по ногам, у геля для душа нет более того стойкого запаха лаванды. Пятый рождается из пепла на пороге ванной комнаты, сложив свои идеальные ручки на груди, прожигая шторку взглядом и нервно постукивая пальчиками по предпельчьям. Наконец почувствовав себя хоть на мгновения лучше, Сеанс становится на пол и почти подпрыгивает от испуга, шепча что-то про колокольчик на шее, как у коровы. А смесь подростка и старика, являющаяся его братом, в это время опять продолжает свою тираду насчёт того, что через 3 дня все они умрут, а Клаус, козёл эдакий, сидит и херней страдает. Эти слова нехило так бьют по Четвёртому, он хочет упасть и закричать, как все они несправедливы к нему и не могут проявить хоть немного сострадания. Им всем насрать, абсолютно. Даже если бы он сторчался где-то на другой окраине города, те вспомнили бы только тогда, когда их позвали бы опознать тело. Но Клаус вновь натягивает на лицо маску клоуна-наркомана и крепит застежки намертво, запирая все слёзы, крики и пустоту души внутри. Для всех вокруг он всего лишь несерьезный зависимый, отброс общества. Это виднеется во взгляде каждого близкого ему человека, им стыдно. Они хотят вычеркнуть его, выжечь имя. Сеанс всего лишь героиновое пятно на идеально выглаженной рубашке их семьи. Пятый, кажется, понимает, что игра вновь проиграна. Вывести брата на желаемые эмоции вновь не получается. Тот злится пиздецки сильно, Четвёртый почти слышит ярость, которая кислотой булькает внутри того. Маниакальное желание сломать Клауса растёт в его очаровательной головушке с каждой новой проигранной партией. Топот детских ножек стремительно отдаляется. Дышать вновь становится легче. День четвёртый. Клаус бегает по всей Академии в поисках того, что можно заложить в ломбард. Наконец находит какие-то бессмысленные, но явно дорогие безделушки в кабинете их папочки. Тело его колотит нещадно, дыхание быстрое и короткое, словно он пробежал километров десять. Сердце стучит так, что в голове проскальзывает мысль, что ещё чуть-чуть и оно упадёт к ногам кровавым комком. Тряхнув головой, Четвёртый бежит по знакомому пути. И вот, заветное лекарство его потухшей души уже внутри, растекается по телу приятными иголочками, заставляет жмурить глаза и поджиматься пальцы на ногах от ощущения тумана, которое наконец-то накрывает. Настроение сразу подлетает, хочется танцевать в припадках по комнате. Клаус ложится на пол и заливисто смеётся, вскидывая руки над головой, вытягиваясь всем телом, подобно огромной пантере. Чёрная юбка, которую он вновь успел украсть у Эллисон , задирается развратно, обнажая бёдра, но Клаусу как-то похуй. Словно почуяв, что кто-то в их обители пустоты наконец вновь захохотал, Пятый оказывается возле почти брата со стаканом хорошего виски в руке. Смотрит сверху вниз, надменно кривит тонкие губы и выставляет худую ножку вперёд, носком ботинка наступая точно на локоть Клауса. Тот трепыхается, подобно пойманной в лапы браконьера птице, которой вот-вот оторвут крылья. Пятый скалится в удовольствии, с еле слышным свистом втягивает воздух сквозь сжатые зубы и допивает остатки алкоголя. Стакан почти аккуратно падает на кровать. В голове Клауса каша из воспоминаний, реальности и странных желаний. Тонкая фигурка Пятого на мгновение превращается в Дейва, что заставляет Четвёртого неплохо так ахуеть, приподнимаясь тут же на локтях и зажмурившись на пару секунд. Таких явных галлюцинаций у него ещё не было. Брат видит это и сладко, почти приторно улыбается, садясь рядом на корточки. Тонкие пальчики впиваются в волосы до такой степени, что кажется ещё чуть-чуть и с него снимут скальп. Пятый задирает его голову, вынуждает смотреть в глаза, молча приказывая. А Клаус слишком накурен и заинтересован, чтобы отползать. Но вот когда ему на пах ложится маленькая ладошка и сжимает его... Это выбивает из реальности покруче любой дури, которую он принимал. Сеанс смотрит на того расфокусированным взглядом, не понимая за что уцепиться глазами. Бледные губы шепчут только «Ты что блять творишь?» На эту реплику Пятый смеётся, до одури эстетичный смех расплывается карамелью по небольшой комнатке, подстегивая тем самым следить усерднее за дальнейшими действиями. Видимо в голове остались остатки здравого смысла, которые прямо сейчас горели перед глазами огромной неоновой надписью «Беги, блять, долбан накуренный!» Но наркоты в нем явно больше, поэтому он рвано подаётся навстречу сжимающему движению, теряясь в забытых ощущениях. Пятый уж очень доволен, поэтому в поощрении поглаживает шею Четвёртого, точно маленькому котёнку. Тот улыбается пьяно, развязно, ластится к руке и хриплым шёпотом просит или продолжать или нахрен валить отсюда. Брат вновь смеётся, все так же очаровательно и звонко, высокомерие слышится в каждой ноте его голоса. Член Клауса крепко стоит и требует к себе явного внимания. Пятый опускается ладонями до самых щиколоток брата, оглаживая, изучая его эмоции; специально медлит, выбивая ласкающий слух низкий стон из чужого горла. И вновь ведёт вверх, забираясь под шёлковую ткань, тут же вновь сжимая член сквозь белье и ощущая на нем приятную для пальцев влагу. Клаус нетерпелив, поэтому издаёт совершенно невероятные звуки, желая скорее получить разрядку, а не оттягивать. Но нет же, его брат ценитель с маниакальными наклонностями, ему нужно рассмотреть каждый сантиметр кожи, каждое изменение в состоянии, каждую дрожь в космическом стоне. Пятый шумно сглатывает, сжимает бёдра, чувствуя собственное возбуждение, дышит глубоко и редко. А глаза его кажутся чёрными с бесконечными зрачками. Клаус скулит, откидывая голову назад и прикусывая до приятной боли нижнюю губу, надеясь отрезвить себя хоть чуть-чуть. Благодаря этому действию Пятому открывается вид на великолепную шею с подрагивающим от судорожных глотков кадыком и капельками пота, которые хочется собрать языком. И вот наконец ловкие пальчики обхватывают стояк, двигаясь по всей длине и несильно сжимая. Пятый откидывает подол юбки верх на живот Клауса и пододвигается ближе, становясь на колени. Господь Святый, Клаус и подумать не мог, что простая дрочка может так выбивать искры из глаз и вынуждать круговыми движениями толкаться в кулак, всё же принимая игру медлительности, хватая моменты. Пятый улавливает это, тут же меняя траекторию. Он прогибается до хруста в спине, когда Пятый начинает двигать рукой быстрее, именно так, как всегда дрочил себе сам Клаус, почти в точности повторяет движения. Это навеивает на мысль о том, что этот засранец подглядывал за собственным братом. Ему сейчас так хорошо, что даже страшно. Действие наркоты, как и фарфоровые пальчики Пятого не вечны, а значит вскоре вновь придёт боль и пустота в душе. Но это потом, сейчас нужно просто ловить каждый миг этого кайфа, раскрываясь перед своим палачом и дьяволом в одном лице полностью. В голову в тот же миг набатом бьет одна мысль. — Пятый, поцелуй меня! — тот лишь наклоняет голову в любопытстве, выгибая правую бровь. — Прошу, поцелуй меня, мне это нужно, — Клаус не сдерживается и вскрикивает на последнем слове, чувствуя щипающую влагу у краёв глаз. Пятый облизывает нижнюю губу, глубоко вдыхая и просто дурея от того, насколько сучка в лице Клауса сейчас нуждается в нем, умоляет, выгибается под его прикосновениями. Это все заставляет Пятого все же подтянуться к искусанным губам и втянуть в обжигающий поцелуй. Клаус тут же тянется руками к его шее, желая обнять, прижаться ближе к телу, но Пятый не даёт, больно шлёпая ладонью об руку Четвёртого, отчего тот недовольно мычит в поцелуй, но всё же подчиняется. От ощущения полного доминирования над ним и неправильности всего происходящего кружилась голова. Клаус чувствует, что близок к разрядке, но брат не позволит ему кончить, пока сам того не захочет. А Пятый снова чувствует его изнутри, поэтому несильно пережимает стояк у основания, издевается и просто торчит от вида пред собой. Клаусом можно любоваться бесконечно, прикасаясь к каждой клеточке тела руками, языком, вжимаясь все ближе и не оставляя между ними ни сантиметра. На этом моменте он не выдерживает, кончая себе в трусы и издавая рычащий гортанный звук. Слыша это, Клаус не выдерживает, поднося ладонь с надписью Hello к своему рту и закусывая букву H. Пятому явно не хочется продолжать пытку над ним, но Сеанс всхлипывает так трогательно, что ему наконец позволяют излиться, дёрнувшись и застывая подобно восковой фигуре. У Клауса разноцветные круги летают перед глазами и тот лыбится так вымученно, но довольно... Пока он слишком опьянен любимой дурью и ахуенным оргазмом, чтобы осознать всё то, что натворил. Пятый же вытирает ладонь об юбку брата, приподнимаясь и разминая затёкшие мышцы. Но он не спешит уходить, а вновь нависает над Четвёртым с садистским блеском в глазах. — Ты проиграл, Номер Четыре, впрочем, как всегда — эта фраза бьёт по расслабленному сознанию подобно лезвию катаны. А Пятый в это время поправляет свой блядский пиджак и выходит с видом довольного инкуба. Клаус лежит на полу и ощущает себя портовой швалью. Кажется, он слышит треск своей души.