Frio En Los Labios

      Со всех сторон раздавались восторженные голоса, то и дело хвалящие хозяев вечера. Вкуснейшие блюда, наивоспитаннейшие слуги и интеллигентные разговоры — то, что отличает хорошие мероприятия от не слишком хороших. Мужчины говорили о женщинах, женщины ни за что не говорили о мужчинах — всё как всегда. Дио Брандо считал себя выше этих надменных, глупых недоумков в дорогих костюмах со стоячими воротниками и штанами на лампасах, ведь всё, что в них было уважаемого — это воротники и лампасы. Неприязнь и отвращение к аристократическим сливкам общества настолько укоренились в его разуме, что он начал причислять к ним каждого, чьё состояние превышало хотя бы сотню тысяч долларов, не говоря уже о личном знакомстве и более глубоком разборе характера.       В чужих глазах он всегда был безупречен, с манерами истинного джентельмена и неотразимой внешностью, на которую заглядывались молодые девушки в кринолине, смущённо хихикая от одного его взгляда на них, пускай во взгляде и можно было прочесть искреннюю ненависть, но лишь зная, где читать. Ему приходилось строить из себя совершенно другого человека, показывать окружающим иную, приемлемую в обществе личность, что не могло не выматывать даже такого талантливого актёра, как Дио Брандо. Как ни странно, единственным человеком, кому парень мог раскрыть свою истинную натуру, был его главный враг и соперник, Джонатан Джостар. И то, ему вновь приходилось играть любящего братца, за глаза плюя ему в спину.       Избалованный, никогда ни в чём не нуждавшийся мальчишка, пытающийся быть настоящим мужчиной, основываясь на своём юношеском максимализме и абсолютированных идеалах джентельмена. Когда-то наивный и в чём-то даже глупый мальчик вырос в настоящего, способного противника, что не могло не радовать Дио. Всё таки, больше интереса было в играх с теми, кто мог бороться, но при этом не знал правил игры. За ними было невероятно интересно наблюдать, это тешило внутреннего демона Брандо.       Взяв со стола завораживающий своей изысканностью и роскошью гранённый бокал, наполненный шипящим и пузырящимся шампанским, он сделал небольшой глоток, сходя с места. Полезных разговоров здесь было вести не с кем, а только такие разговоры Дио считал подходящими под трезвую голову, ведь о бесполезной чепухе они смогут наговориться уже под малым градусом.       Всё ещё держа в руках бокал, он с ровной спиной взошёл по лестнице, направляясь на второй этаж, на котором, по слухам, стояло авторитетное, винтажное фортепиано, сделанное в пригороде Парижа. Никто не кинул даже осуждающего взгляда на молодого парня, собиравшегося так нагло покинуть их неоспоримо важную компанию, пусть и на время.       На втором этаже была настежь раскрыта дверь, ведущая на балкон, а потому помещение отлично проветривалось холодным, вечерним воздухом, приглашая внутрь пожелтевшие и порыжевшие листья засыпающих деревьев. Рядом с балконом и в правду стояло легендарное фортепиано, так и манящее своей искусностью, чистотой работы и простой привлекательностью. Других развлечений в ближайшее время не предвиделось, а потому Дио был просто обязан доставить себе удовольствие игрой на ней, хотя и для невидимых слушателей. Пускай призраки слушают его музыку, наверняка им также скучно, как и ему самому в этом просторном, но тёмном зале.       Поставив полупустой бокал и театрально поправив ворот белоснежной рубашки, Дио опустился на специальную скамейку, тут же поставив ноги на педали. Необходимо было размять пальцы и кисти перед игрой, но Брандо решил пропустить эту несущественную подготовку, ведь здесь нет его вечно недовольного приёмного отца, постоянно твердившего о важности разминки. Пусть и ругался он чаще всего на Джонатана, который тут же обиженно надувал губы и был готов заплакать прямо там, если бы не с издёвкой ухмыляющийся приёмный брат, с которым он обязан был играть в четыре руки. Мальчик моментально успокаивался, гордо выпячивал грудь и сосредоточенно прикусывал нижнюю губу, прежде чем прикоснуться к белёсым клавишам. Надо же, тогда в нём ещё не было той никогда не покидающей его гиперболизированной доброты, которая в настоящее время преследует парня по пятам. Скорее всего, виновато взросление. Что довольно причудливо, ведь обычно бывает наоборот.       Приведя мысли в порядок, Дио всё же приступил к игре, по памяти выводя перед глазами ноты. Музыка была спокойная и размеренная, что совершенно не подходило под мысли или чувства юноши, но других произведений он попросту не помнил. Мелодия приятно текла, соскальзывала с клавиш, развиваясь в пропитанной пылью атмосфере сегодняшнего вечера.       Хмель словно хитрая лиса, медленно, но верно сторожил Брандо, и вскоре мужчина сбился с мелодии. Не сочетающиеся друг с другом звуки раздражили его в обычной манере, отбив любое желание продолжать. Фыркнув на музыкальный раритет, Дио вскочил с места, направляясь к балкону, чтобы впервые за сегодняшний день вдохнуть полной грудью, ощутить глубокий, осенний запах мокрой после дождя листвы и едва доносившийся до него аромат свеже-выращенных тыкв со двора.       Уже подойдя к раскрытой двери, Брандо услышал заговорщические девичьи голоса за тонкой стеной, откуда его не было видно. Остановившись, две молодых на голос женщины прислонились к стенке, что парень понял по характерному стуку по ней. Обе девушки наверняка были изрядно пьяны, не сдерживая спонтанный смех. — Не знаю, кто это был, но этот кто-то очень красиво играет, — произнесла одна из собеседниц, в которой Дио успел узнать леди Элизабет Монтгомери, женщину двадцати семи лет, жену одного из статских чиновников, старше неё на десяток зим. Вторая девушка вновь тихо захихикала. — У госпожи Винтер, — именно так звали хозяйку вечера, в это время мило беседующей с другими аристократками на первом этаже, — всегда были наилучшие слуги. Я не удивлена, что она учит их музыке. Добрейшей души человек.       Дио подавил в себе самодовольную усмешку, оперевшись затылком о стеклянную дверь к веранде. Женщины продолжали вести диалог. — Я не видела ничего подобного со времён празднеств в доме Джостаров, — бровь Брандо заинтересованно полетела вверх, как только до его слуха долетела знакомая фамилия, — Бедная Мери всегда устраивала лучшие вечера. Кажется, она учила слуг иностранным языкам, представляешь? — Я не удивлена, что её сын вырос таким милейшим мальчиком. Джонатан — полная её копия, — челюсть парня напрягалась, но он продолжил вслушиваться в разговор. Девушка страдальчески вздохнула, — Эх, жаль, что Джостары перестали устраивать балы. Последний раз случился точно за год, до той ужасной трагедии. — Точно, бедняжка Мери… — повторила вторая женщина не слишком искренним голосом, — Не могу представить горя Джорджа. Потерять такую женщину — это несомненно ужасно. — Он по настоящему сильный мужчина. Именно поэтому Мери и выбрала его, — разговор плавно перешёл на более высокую нотку, — он смог воспитать такого прекрасного сына. А кроме — усыновить ещё одного. Юноша затаил дыхание в ожидании. — Ох, этот мальчишка. Дио Брандо, кажется… Да, я видела его пару раз. По моему — он присутствует сегодня. — Идеальный кавалер, не правда ли? — Элизабет издевательски усмехнулась. — До странного тихий мальчик. Про таких говорят — черти в омуте водятся, Лизабет. Не думаю, что он сможет окончательно влиться в наши ряды, — Дио наконец смог вспомнить имя второй женщины, Розалин Грей. Молодая глупышка, только-только справившая совершеннолетие, но по обычаям общества уже ищущая себе богатого муженька. — Почему же? Он ведёт себя очень сдержанно. — Боже, Лиз, неужели ты не знаешь, что с детьми делают в гетто? — в горле Брандо забурлило раздражение. Эта тупая сука понятия не имеет, о чём говорит. Понятия не имеет о боли. Всю жизнь живёт в золотой клетке, любая нужда приносилась ей на золотом блюдечке, пока ему, Дио, приходилось любым способом выживать на грязных, промёрзлых улицах, а по ночам держать под подушкой нож, — Этот мальчишка должен быть благодарен, что мистер Джостар взял его под крыло. — Вы совершенно правы, мисс Грей.       Громко стуча каблуками, Дио вышел из-за стены, уложив руки на груди. На него тут же уставились две пары испуганных глаз, а одна из девушек задержала дыхание, прикрыв рот ладонью. — Признаюсь - я довольно удивлён, что вы в курсе, что с такими как я делают в гетто, — он ядовито улыбнулся, отчего Розалин тут же отвернулась, пряча своё покрасневшее от смущения и стыда лицо, — Позвольте узнать, откуда такие познания?       Его тон холоден и язвителен, он пугает и искажает реальность, и Дио в этом отлично уведомлен. Видеть этих идиоток столь растерянными и неловкими было краем его удовольствия. Даже если ему никогда не нравилось давить крыс на его пути, в эту минуту он был счастливее, чем вообще мог бы быть. — Дайте я угадаю — вы сунули свой длинный нос и туда тоже? Я прав? — он угрожающе наклонился к ним, будучи выше девушек на добрых полторы головы.       Он бы продолжил психическое давление и дальше, если бы не почувствовал крепкую и до боли тяжёлую хватку на своём плече, настойчиво отодвигающую его от женщин. Раздражённо развернувшись, он встретился с двумя блестящими голубыми аквамаринами, помутневшими от алкоголя. В глазах прослеживались злость и недовольство, которым там было определённо не место. Подняв подбородок, Джонатан прижал брата к себе, отдаляя от испуганных дам. — Прошу простить моего брата, леди. Он выпил слишком много шампанского, — парень мягко улыбнулся, — Надеюсь, он не слишком расстроил вас? Элизабет отрицательно помотала головой, в движениях проскальзывала неуверенность. Джостар поклонился им, разворачиваясь на носках. — В таком случае, если вы не возражаете — я украду его у вас. Приятного вечера, дамы.       Он снова одарил их своей широкой улыбкой матери Терезы, но в походке его было что-то из ряда вон выходящее, и будто даже жестокое. То, как он тащил Брандо за собой, было совершенно не похоже на него в обычном состоянии. Уже подходя к одной из дверей, ведущей в гостевую комнату, Дио решил изобразить малое сопротивление, вывернув кисть руки в другую сторону, что Джонатан упрямо проигнорировал, открывая дверь. — Вообще-то я почти не пил, — ухмыляясь, констатировал блондин. — Я знаю, Дио. Но этим девушкам об этом знать не обязательно.       Волосы мужчины были идеально уложены, как и у самого Брандо, однако из тёмно-синей копны выскользнула пара прядей, прикрывая выемку в шее.       Чтобы открыть дверь с помощью ключа, который ему наверняка милостиво одолжил хозяин дома, Джонатану пришлось отпустить руку брата, но тот и не думал бежать, а Джостар этого и не опасался. Брандо слишком хорош для обычного, скучного бегства. Он со скучающим видом ждал, пока юноша найдёт нужный ключ и вставит его в замочную скважину, пару раз повернув вокруг своей оси. Дверь тихо скрипнула, открывая взору мало обставленную, но чисто убранную комнату, которой наверняка занялись перед пиршеством. В помещении стояла лишь большая, дорого устеленная кровать, платяной шкаф в потолок и небольшой туалетный столик, заполненный разнообразными бутыльками и флаконами неизвестного происхождения. Так или иначе, никто бы не посмел трогать хозяйские вещи без разрешения. Кроме всяческих косметических средств, на столе расположилась керамическая миска с немного заветренными фруктами, сливами и красными яблоками.       Джонатан подвёл брата вглубь комнаты, ближе к кровати, и устремил на него укоряющий взгляд, словно он был его матерью. Это заставило Дио поднять уголок губ в непокорной ухмылке. — Какого чёрта, Дио?       Брандо мазохистки лелеял тот факт, что Джостар позволял грубые слова только в его присутствии. Это означало, что Дио уже оставил на парне свой прожигающий след, заклеймил наивного Джонатана своим грязным существованием. Для того, чтобы рано или поздно занять его место. — О чём ты? — невинно спросил Дио, усаживаясь на мягкий пуф у туалетного столика, беря из вазочки крупную ярко-синюю сливу, под цвет волос Джостара. — Ты прекрасно знаешь, о чём я. Те девушки, — он кивнул в сторону запертой двери, — Что ты им наговорил?       Брандо хитро улыбнулся, и Джонатан поспешил помотать головой, выставив перед собой руки. — А впрочем, неважно. Скорее — зачем ты это наговорил?       Дио зарылся зубами в желтоватую мякоть, и из фрукта брызнул сок, капнув на шею. Слива была приторно сладкой, но Дио чисто из принципа не оставил её в покое. — Начинаешь задавать правильные вопросы, Джонатан, — ответил он, положив ногу на ногу и оперевшись локтем о стол, — Но ты наверняка слышал их разговор, я более чем уверен. Не правда ли?       Джостар кивнул, с видом спасовавшего. — Я слышал. Но это не повод… — Так зачем же ты спрашиваешь? Неужто хочешь услышать это лично от меня?       Он встал с пуфа, опустив обкусанную сливу в общую тарелку, к не испробованным. Подойдя вплотную к брату, он прошёлся глазами по всему телу Джостара, что всегда вгоняло парня в краску и заставляло смущаться.       Как и в этот раз, щёки его зарделись, а взгляд опустился к ковру, на котором они стояли. И всё же, юный Джонатан решил не сдаваться. — Хотелось бы.       Когда он стал таким уверенным? В какой момент он перестал шугаться Дио как огня, опасаться каждого его шага, воспринимать любое действие в качестве медвежьего капкана? Казалось бы, ещё вчера он был тем застенчивым Джонатаном, плачущим по ночам в подушку, скорбящим о погибшей собаке и отдалившихся от него друзьях. Воспоминания о былых временах горели ясным изображением перед глазами Дио и до сей поры: каждое прикосновение, каждый лазурный взгляд, каждый всхлип и каждая слезинка, выступающая на острой скуле.       Луна прекрасно освещает комнату, видна всякая родинка, как звёзды на небесном полотне.       Им по четырнадцать. Джонатан тихо хнычет, пытаясь прикрыть рукой пылающее лицо, по которому скатываются солёные слёзы, падая на подушку под ним. Рубашка полностью расстёгнута, на бледном животе уже синеют многочисленные укусы, словно маленькие печати.       Бёдра Джонатана затекли в неудобном положении, пока Брандо расположился меж его разведённых ног. На них тоже виднеются укусы, ещё больше и ещё темнее. Ключица мальчика искусана почти в кровь, потому что Дио не умеет быть нежным. Даже если бы и хотел — не умеет. Выженные пятна живым пламенем горят на тонкой коже, краснея через секунду.       Голень Джонатана лежит на плече Дио, испачканные землёй гольфы спущены почти до лодыжек. Колени Джостара всё ещё подрагивают от каждого толчка, но он, кажется, уже привык к происходящему. Пальцы мальчика сжимают скомканные простыни, и он каждый раз сдерживается, чтобы не всхлипнуть ещё раз. И так униженный, он не хочет пасть на самое дно. Ведь на дне его также будет ждать Дио.       Брандо грубо хватает Джонатана за руку и отводит от его лица. Тот щурится от более тяжелого и болезненного движения внутри. — Я хочу видеть тебя.       Эти слова грязны ровно настолько, насколько грязен сам Джонатан в эту минуту. Мышцы его содрогаются, и он выгибает спину, ощущая разливающееся от паха тепло, пронизывающее живот и бёдра. Дио усмехается. Усмехается так, словно Джонатан только что совершил что-то ужасное. Что-то отвратительное и позорное, проедающее до костей.       Брандо продолжает движения, не обращая внимания на излишнюю чувствительность партнёра. Тот охает, широко раскрыв рот. — Дио… Дио…       Мальчик плаксиво стонет, что доставляет Брандо неоценимое удовольствие. Это даже приятнее, чем ощущать что-то физически.       От боли, Джостар хочет прикусить указательный палец, но Дио удерживает его руку, не позволяя закрыть лицо. Джонатану приходится тихо лить слёзы на взбитые подушки. Он не сумел что-то сделать, когда Дио рвал пуговицы на его рубашке. Не сумел отбиться, когда он насильно развёл ему ноги. Не сумел убежать, когда Дио запер дверь на ключ. Сопротивляться сейчас было бесполезно. Только безликий не мог заметить в красных, дьявольских глазах Брандо жадный огонёк, который нельзя было потушить словами.       Однако сейчас, в их восемнадцать лет всё резко переменилось. Джонатан нашёл в себе силы противостоять названному брату. Нашёл в себе силы забыть всё, что тот сделал с Дэнни, с Эриной. С его честью. Когда-то светло-голубые глаза налились океанской синевой. Лицо наполнилось силой в острых чертах лица, храбростью и стойкостью в крепких руках. Пускай щёки его алели, от юноши исходила аура мужества, которую нельзя было не почувствовать, взглянув на широкие плечи. На Брандо смотрел не испуганный мальчишка со спущенными брюками. На него смотрел взрослый, состоявшийся мужчина, пылающий готовностью постоять за себя. Не то, чтобы Дио это пугало. Это делало его игру ещё интереснее и занимательнее — наблюдение за изменениями в Джонатане. — Я не мог позволить этим женщинам клеветать на меня. — Они не сказали ничего оскорбительного, — Джонатан не растерялся, даже когда Дио почти прижался к нему грудью. — Они собирались это сделать.       Он опасно приблизился к лицу Джостара, вдыхая пьянящий алкогольный аромат. Вблизи можно было ещё лучше разглядеть покатый лоб, сведённые брови и сжатые в тонкую нить губы. Джонатан не вздрогнул и в том момент, когда между их лицами оставалось пару сантиметров, и Дио горячо дышал ему в рот. — Кому, как не нам с тобой знать, какого это — быть униженным?       В этой игре именно он был хищником. Всегда. Захватить свою жертву и поглотить. То, что он мог сделать в два счёта, но сглупил растягивать удовольствие. Уничтожить юного Джостара всегда было его целью, и так всё и останется, пока Дио её не достигнет. А в войне все средства хороши.       Он прижимается губами к его, обхватывая рукой крупное плечо и притягивая к себе. Целует твёрдо, будто стараясь причинить боль. Ощущать эту растерянность в парне снова и снова - каждый раз как первый. Чувствовать слабый протест, но в итоге присвоить парня себе — исход один. На его губах сливовый сок, ещё одно орудие в руках Брандо, он притягивает и заставляет желать. Конечно, он сделал это специально. Конечно, он планировал это с самого начала.       Джонатан стоит не двигаясь и не отвечая, мучительно долго. Это бесспорно упрощает ситуацию. Видеть, как Джостар внутренне борется с самим собой — крайне приятно, а являться источником этой борьбы приятно вдвойне. Каменное выражение лица не одаривает его и одной эмоцией, оставляя довольствоваться тем, что есть. Губы парня тёплые, на них ещё остался привкус вина, который смешивается в великолепном сочетании со сладкой сливой на языке Брандо, которым он проходит по гладкой коже, облизывая её.       Наконец Джонатан поднимает руку, что заставляет Дио безмолвно восторгаться. Губы Джостара приоткрываются, впуская чужой язык, и Брандо думает, что он одержал победу. Думает, пока не чувствует стреляющую боль. Джонатан укусил его за губу.       Мужчина хватает Дио за запястье, холодно и до хруста. Поднимает его руку на уровень их лиц.       Брандо изумлённо глядит на брата, чувствуя тепло на подбородке. Его пальцы беспомощно разжаты в стальной хватке, а веки распахнуты. — Ты забыл, что я уже не ребёнок, Дио, — уверенно произносит Джонатан, вытирая большим пальцем кровь с чужих губ, — Я давно простил тебя. За всё. Но советую запомнить это.       Парень вытаскивает из нагрудного кармана пиджака фамильный платок и с некоторой заботой и нежностью проводит по подбородку Брандо, всё ещё сжимая его руку. Тот не может произнести и слова, тело пробрал озноб и непонимание. — Я попрошу запрячь лошадей и мы поедем домой. Иди, попрощайся с гостями.       Он медленно, словно показательно расслабляет пальцы и отходит от брата. Дио поворачивает голову вслед за выходящим из комнаты Джонатаном и вздрагивает от хлопнувшей осиновой двери.